Борис Колоницкий - «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны

• Название: «Трагическая эротика»: Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны
• Автор: Борис Колоницкий
• Жанр: Прочая документальная литература
• ISBN: 978-5-4448-0345-5

Верноподданным российского императора следовало не только почитать своего государя, но и любить его. Император и члены его семьи должны были своими действиями пробуждать народную любовь. Этому служили тщательно продуманные ритуалы царских поездок и церемоний награждения, официальные речи и неформальные встречи, широко распространявшиеся портреты и патриотические стихи. В годы Первой мировой войны пробуждение народной любви стало важнейшим элементом монархически-патриотической мобилизации российского общества. Б. И. Колоницкий изучает, как пытались повысить свою популярность члены императорской семьи – Николай II, императрица Александра Федоровна, верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Автор исследует и восприятие образов Романовых. Среди многочисленных источников, на основе которых написана книга, – петиции, дневники и письма современников, материалы уголовных дел против людей, обвиненных в заочном оскорблении членов царской семьи.

---

Официальная «Летопись войны», разумеется, поместила царский портрет военного времени, который, очевидно, предпочитал сам император: царь в полевой форме, в гимнастерке281.

Открывшаяся в Петрограде к годовщине войны передвижная выставка «Наши трофеи», которая должна была стимулировать процесс патриотической мобилизации, была украшена традиционным портретом царя в горностаевой мантии282.

«Синий журнал» перепечатал рисунок «Царь в действующей армии» из французского иллюстрированного журнала, который был создан на основании известной фотографии: сидящий царь склонился над картой, рядом с ним Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, за ними стоят генералы Янушкевич и Данилов283. Таким образом военные усилия России в данном случае олицетворяли и император, и Ставка Верховного главнокомандующего.

Некоторые издания, впрочем, ограничились публикацией портрета одного лишь великого князя, Верховный главнокомандующий рассматривался как главный символ патриотической мобилизации.

Наконец, популярный московский иллюстрированный журнал «Искры» откликнулся на годовщину войны, опубликовав на обложке фотографию могучего солдата-бородача, который курил трубку, сидя на пеньке, о чем-то размышляя. Подпись к снимку гласила: «Русский богатырь»284. Простой солдат-крестьянин, напоминающий былинного Илью Муромца, должен был стать символом воюющей страны.

Консервативная газета «Новое время» опубликовала в эти дни стихотворение С.А. Копыткина «Годовщина». В нем, в частности, содержались и такие строки:

В день грознопамятный, единая как встарь,
Под звон колоколов, не знающая смерти,
Россия говорит: «Великий Государь!
В победу полную и в дух народа верьте!»285

Если учитывать атмосферу слухов того времени, то нельзя не признать, что это стихотворение могло звучать довольно двусмысленно: автор призывал императора верить в полную победу России и в патриотический дух народа. Читатель мог бы предположить, что в настоящий момент царь недостаточно верит в полную победу, между тем даже по сообщениям подцензурной печати в русском обществе как раз в это время циркулировали слухи о вероятности переговоров с целью заключения сепаратного мира между Россией и Германией. Некоторые публичные речи политиков правого лагеря усиливали подобные подозрения русских воинственных патриотов. Так, во время заседания Государственного совета в день годовщины войны патриарх русской политической жизни, старый лидер консерваторов П.Н. Дурново, прекрасно понимавший те опасности, которыми грозит монархии война с Германией, призвал «гнать врага, гнать до тех пор, пока Государю не заблагорассудится повелеть армии остановиться»286. Таким образом, именно воля царя, высказанная в подходящий момент, а не полная победа над врагом, признанная общественным мнением страны, могла бы завершить страшную войну. Подобные высказывания правых государственных деятелей, имевших, заслуженно или нет, репутацию германофилов, могли пробуждать у воинственных патриотов подозрения относительно политических намерений царя.

Между тем после падения Варшавы, в условиях нарастающего политического кризиса император принял решение о смещении великого князя Николая Николаевича, он решил сам стать Верховным главнокомандующим.

Для этого у Николая II было немало оснований.

Ставка несла большую долю ответственности за тяжелые поражения русской армии, в период кризиса в ближайшем окружении Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича господствовали панические настроения, сам он порой был близок к истерике. Император, давно мечтавший взять на себя командование армиями, получил для этого возможность. Практические деловые соображения царя переплетались с его мистическим чувством, с необходимостью «разделить свою судьбу» с войсками.

Подобный шаг также позволял императору преодолеть опасный кризис управления, возникший с начала войны в результате усиливающегося вмешательства военных властей в сферу компетенции бюрократов. Это положение весьма беспокоило глав правительственных ведомств, которые неоднократно обсуждали болезненный вопрос на заседаниях Совета министров: «Никакая страна, даже многотерпеливая Русь, не может существовать при наличии двух правительств», – заявил главноуправляющий земледелием и землеустройством А.В. Кривошеин287. Царь, взяв на себя командование, мог объединить, казалось, различные ветви управления, координировать действия гражданских и военных властей, преодолеть управленческую неразбериху, положить конец нетерпимой ситуации «двоевластия» – именно такой термин использовался в 1915 году в высших правительственных кругах.

К тому же великий князь Николай Николаевич и Ставка становились летом 1915 года важным и весьма опасным для Николая II субъектом политического процесса: на Ставку возлагали определенные надежды и представители «Прогрессивного блока», требовавшие «министерства доверия», и те министры, которые готовы были пойти на определенные уступки «общественности». При этом, сам артистичный великий князь, желавший и умевший быть популярным, прекрасно понимал значение общественного мнения: Ставка стремилась поддерживать хорошие отношения с Думой, земствами и прессой, что объективно усиливало ее политическое значение. Некоторые ведущие столичные издания, такие как «Новое время», «Вечернее время», не без основания воспринимались министрами как рупоры Ставки. Перспектива складывания альянса могущественного и популярного великого князя, «большой прессы» и политической оппозиции не могла не тревожить самого императора и часть бюрократов.

Царя и особенно царицу весьма беспокоили также некоторые неосторожные высказывания великого князя и его окружения. Верховный главнокомандующий необычайно резко отзывался о Распутине и крайне негативно оценивал роль императрицы. Ходили слухи, что в Ставке говорили о возможности заключения императрицы в монастырь. Некоторые мемуаристы опровергают наличие определенных планов такого рода. Адмирал А.Д. Бубнов вспоминал: «Но, зная чувства и идеологию великого князя, можно с уверенностью сказать, что если он и излагал свои мнения в свойственном ему решительном тоне, то, во всяком случае, никогда не придавал им характера угрозы, которую ему приписывала народная молва, твердившая, что он требовал заточения государыни в монастырь»288. В иных источниках разговорам в Ставке придается большее значение. Во всяком случае, бесспорно, что слухи такого рода были распространены и что царица была о них осведомлена. Это не могло не повлиять на отношение к великому князю Николаю Николаевичу и императрицы, и царя.

Император также полагал, очевидно вполне искренне, что весть о том, что сам царь встал во главе своих войск, воодушевит русскую армию, прежде всего простых солдат.

Наконец, в исследовательской литературе справедливо утверждается, что царь отстранил весьма популярного, несмотря на поражения, великого князя Николая Николаевича «из боязни конкуренции»289. Приобретенная харизма, которую великий князь удивительным образом продолжал сохранять, несмотря на тяжелые поражения русской армии весны и лета 1915 года, также представляла на данном этапе известную опасность для царской власти (об этом подробнее будет рассказано в главе 6). На заседаниях Совета министров неоднократно упоминалось о том, что не только императрица, но и царь «крайне недоволен» великим князем и лично против него раздражен. Популярность Верховного главнокомандующего, становящегося символическим конкурентом императора, была продемонстрирована на заседаниях законодательных палат, созванных в годовщину войны. Если Государственный совет послал приветственные телеграммы и императору, и Верховному главнокомандующему, то Государственная дума, провозгласив необходимые традиционные здравицы царю, направила телеграмму лишь великому князю Николаю Николаевичу и в его лице всей армии. Зачтение ответной телеграммы Верховного главнокомандующего превратилось в эффектную манифестацию поддержки российской армии. Вряд ли подобное асимметричное выражение почтительности было приятно царю.

Илл. 12. Царь в действующей армии.

Рис. из журнала «Illustration» на обложке «Синего журнала»

Современный исследователь предполагает, что важное решение о принятии на себя командования Николай II принял в конце июля 1915 года, скорее всего не позднее 30-го числа290. Во всяком случае, оно было высказано не позднее 4 августа, император в этот день сообщил военному министру генералу А.А. Поливанову, прибывшему в Царское Село для доклада, о предстоящем смещении Верховного главнокомандующего и о своем намерении занять этот пост. Поливанов должен был отправиться в Ставку, чтобы лично сообщить великому князю Николаю Николаевичу это решение императора. Возможно, что еще раньше царь проинформировал о своем решении председателя Совета министров И.Л. Горемыкина.