Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

• Название: Жизнь Шарлотты Бронте
• Автор: Элизабет Гаскелл
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-10104-3

Эта книга посвящена одной из самых знаменитых английских писательниц XIX века, чей роман «Джейн Эйр» – история простой гувернантки, сумевшей обрести настоящее счастье, – пользуется успехом во всем мире. Однако немногим известно, насколько трагично сложилась судьба самой Шарлотты Бронте. Она мужественно и с достоинством переносила все невзгоды и испытания, выпадавшие на ее долю. Пережив родных сестер и брата, Шарлотта Бронте довольно поздно вышла замуж, но умерла меньше чем через год после свадьбы – ей было 38 лет. Об этом и о многом другом (о жизни семьи Бронте, творчестве сестер Эмили и Энн, литературном дебюте и славе, о встречах с писателями и т. д.) рассказала другая известная английская писательница – Элизабет Гаскелл. Ее знакомство с Шарлоттой Бронте состоялось в 1850 году, и в течение почти пяти лет их связывала личная и творческая дружба. Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» – ценнейший биографический источник, основанный на богатом документальном материале. Э. Гаскелл включила в текст сотни писем Ш. Бронте и ее корреспондентов (подруг, родных, литераторов, издателей). Книга «Жизнь Шарлотты Бронте» впервые публикуется на русском языке.

---

Приводимое ниже письмо Шарлотты от 10 июля 1846 года кажется мне особенно примечательным. Не имеет значения, кому именно оно адресовано. Важнее выраженное в нем благотворное чувство долга, сознание высшей важности той обязанности, которую наложил Господь, повелев жить семьями, – в наши дни этот взгляд заслуживает внимания.

Я вижу, что ты стоишь перед особенно трудным выбором. Перед тобой две дороги: твоя совесть подсказывает, что надо выбрать правильную, хотя подниматься по ней может оказаться труднее всего. Но ты не знаешь, какая дорога правильная. Ты не можешь решить, к чему призывают тебя долг и религия: покинуть родной дом и там, во враждебном мире, зарабатывать себе на жизнь тяжким трудом гувернантки или быть со старушкой-матерью дома, пока что оставив надежду на какую-либо личную независимость, и мириться с ежедневными неудобствами, иногда даже лишениями, которые я очень хорошо себе представляю. Ты никак не можешь решить, что же выбрать, и я попробую сделать это за тебя или, по крайней мере, выскажу свое глубочайшее убеждение по этому вопросу. Ты увидишь, насколько сильно он касается и меня тоже. Правильная дорога – та, которая предполагает наибольшее самопожертвование и наибольшую пользу для других. И если неуклонно следовать этой дорогой, она со временем приведет тебя к процветанию и счастью, хотя поначалу может показаться, что ты движешься в прямо противоположном направлении. Твоя мать стара и больна. У старых и больных людей в жизни немного радостей – даже меньше, чем могут представить себе те, кто молод и здоров, – и лишить их хотя бы одной из них было бы жестоко. Если твоей матушке спокойнее, когда ты находишься рядом, то оставайся с ней. Если после твоего ухода она почувствует себя несчастной, оставайся с ней. Пусть близорукие люди судят тебя, как будто ты остаешься в *** ради собственного удобства; не жди от других похвалы или восхищения за то, что ты остаешься дома в утешение своей матери. Главное, чтобы твой поступок одобрила твоя совесть, и если это так, то оставайся с матерью. Я советую тебе поступать так, как стараюсь поступать сама.

Заключительная часть этого письма интересна тем, что она содержит безоговорочное отрицание слухов о готовящейся свадьбе Шарлотты и младшего священника в приходе ее отца197, то есть того самого джентльмена, с которым она соединится восемь лет спустя и который уже начал служить ей – хотя она об этом и не знала – так же преданно и заботливо, как некогда служил Иаков, чтобы жениться на Рахили. Возможно, другие и замечали, что происходит, но сама Шарлотта не видела ничего.

Сохранилось еще несколько писем, отправленных «по поручению господ Беллов» мистеру Эйлотту. 15 июля Шарлотта пишет:

Поскольку от Вас нет известий, я предполагаю, что новых рецензий на книгу не появилось и спрос на нее не вырос. Не будете ли Вы так любезны, тем не менее, черкнуть мне пару строк и сообщить, было ли продано хоть что-нибудь, и если да, то сколько экземпляров?

Боюсь, что очень немного. Три дня спустя она пишет:

Господа Беллы просили меня поблагодарить Вас за предложение, касающееся рекламы. Они согласны с Вами в том, что, поскольку время для продаж выдалось неудачное, лучше отложить рекламирование книги. Они благодарят Вас за сведения о количестве проданных экземпляров.

23 июля она пишет мистеру Эйлотту:

Господа Беллы будут Вам благодарны, если Вы отправите приложенное письмо из Лондона. Это ответ на то послание, которое Вы переправили сюда, – содержавшее просьбу прислать автографы от человека, прочитавшего стихотворения и выразившего восхищение ими. Как я говорила раньше, господа Беллы хотели бы покамест сохранить инкогнито и потому предпочитают не отправлять прямо свое письмо, а переслать его через Лондон, с тем чтобы никто не мог узнать о месте их проживания по почтовому штемпелю и т. д.

Еще одно письмо отправлено в сентябре:

Поскольку ни в каких журналах и газетах больше не вышло рецензий на книгу, то и спрос на нее, надо полагать, не слишком вырос.

В биографической заметке о своих сестрах Шарлотта так рассказывает о крушении их скромных надежд на успех этой публикации:

Книга была напечатана. Ее почти никто не прочел, и единственное, что в ней заслуживает внимания, – это стихи Эллиса Белла. У меня было тогда и остается сейчас убеждение в высоких достоинствах этих стихотворений. Хотя мое мнение осталось не подтвержденным критикой, я тем не менее продолжаю его придерживаться.

Часть вторая

Глава 1

Летом 1846 года, когда литературные надежды понемногу увядали, в жизни Шарлотты появилась другая тревога. Зрению отца стала серьезно угрожать прогрессирующая катаракта. Мистер Бронте почти совсем ослеп. Он мог ощупью находить дорогу, мог при ярком освещении распознавать фигуры тех, кого хорошо знал, но остатков зрения не хватало на то, чтобы читать, и его жажда знаний и сведений всякого рода не получала удовлетворения. Однако он продолжал служить. Мне рассказывали, что, когда мистера Бронте подводили к кафедре и он начинал проповедовать, его речи производили неизгладимое впечатление. Седой слепой старик, смотревший прямо перед собой остановившимся взором, произносил слова, сохранившие ту же решительность и мощь, которыми он обладал в годы своего расцвета. Мне передавали также еще одну любопытную подробность, свидетельствующую о его необыкновенно точном ощущении времени. Проповеди мистера Бронте всегда длились ровно полчаса. Он клал на кафедру часы, и, пока зрение служило ему, остановить вовремя поток слов было нетрудно. Однако проповедь длилась точно то же время и когда мистер Бронте ослеп: как только минутная стрелка подбиралась к той отметке, на которой заканчивались полчаса, он завершал речь.

Мистер Бронте с большим терпением переживал свое несчастье. Как и в годы куда более страшных бед, он проявлял редкую выносливость, заставляя себя молча терпеть. Поскольку многие привычные ему занятия стали невозможны из-за слепоты, он погрузился в размышления и сосредоточился на горьких и печальных мыслях о своем единственном сыне. Неудивительно, что это приводило к дурному настроению и упадку сил. Вплоть до самой осени сестры Бронте собирали все доступные им сведения об успешных операциях по удалению катаракты для людей одного возраста с их отцом. В конце июля Эмили и Шарлотта предприняли поездку в Манчестер с целью подыскать хирурга. Там им рассказали о достижениях ныне покойного окулиста мистера Уилсона. Сестры нанесли ему визит, однако по одному описанию он не смог решить, возможна ли операция, о которой они спрашивали. Получалось, что мистеру Бронте нужно было самому приехать к врачу. И в конце августа Шарлотта привезла отца в Манчестер. Доктор Уилсон сразу же решил предпринять операцию и рекомендовал удобное жилище, которое сдавал его бывший слуга. Оно располагалось в пригороде, в одном из многочисленных единообразно выглядевших домов. Там было написано следующее письмо, датированное 21 августа 1846 года.

Наскоро пишу несколько строчек, чтобы дать знать, где нахожусь, и ты могла бы писать мне сюда. Мне кажется, твое письмо избавит меня от отчуждения, которое я испытываю в этом большом городе. Мы с папой приехали сюда в среду и в тот же день повидались с мистером Уилсоном, окулистом. Он решил, что папины глаза совершенно готовы к операции, и назначил день: следующий понедельник. Вспомни о нас в этот день! Вчера мы поселились здесь на квартире. Думаю, нам будет удобно. Комнаты, по крайней мере, очень хорошие, хотя в доме нет хозяйки (она серьезно заболела и отправилась в деревню), и я иногда не умею как следует распорядиться насчет провизии; нам приходится самим о себе заботиться. Оказалось, что я большая неумеха. Не могу решить, какое мясо купить на обед. Нам самим нужно совсем немного, ведь папин рацион очень прост. Но через день-другой появится сиделка, и я не уверена, что ей понравится то, что мы едим. Папе, как ты знаешь, ничего не требуется, кроме говядины или баранины, чая и хлеба с маслом. Однако сиделке наверняка будет нужно что-нибудь получше; посоветуй мне, что купить, если можешь. Мистер Уилсон говорит, что нам придется пробыть тут не меньше месяца. Я беспокоюсь, как Эмили и Энн справятся с Брэнвеллом. Им тоже придется нелегко. Ах, как бы мне хотелось, чтобы ты оказалась здесь с нами! Я знаю, что надо постепенно, шаг за шагом, постигать жизнь, но это учение так тяжело. Утешает меня только одно: мистер Уилсон рассчитывает на благоприятный исход операции.

26 августа 1846 года

Операция позади; она прошла вчера. Оперировал сам мистер Уилсон, еще два хирурга ему помогали. Мистер Уилсон говорит, что все прошло вполне успешно. Однако пока что папа ничего не видит. Все продлилось ровно четверть часа. Это была не та простая операция по снятию катаракты, которую описывал мистер К., а нечто куда более сложное. Мистер Уилсон совершенно не одобряет снятие. Папа проявил замечательную выдержку и твердость; хирурги, похоже, были удивлены. Я все время находилась в операционной – так хотел папа. Разумеется, я не говорила и даже не двигалась до тех пор, пока все не было закончено, и даже после этого чувствовала, что надо поменьше говорить и с папой, и с хирургами. Папа теперь лежит в постели в темной комнате, его нельзя беспокоить в течение четырех дней. Чем меньше он будет общаться с окружающими, тем лучше. Большое спасибо тебе за письмо и добрый совет, он оказался мне очень по душе, поскольку я все устроила именно так, как ты писала: твоя теория совпала с моей практикой, и я убедилась, что поступила правильно. Надеюсь, мистер Уилсон скоро позволит мне расстаться с сиделкой. Она очень хороша, но при этом несколько подобострастна, и мне кажется, на нее нельзя полностью положиться, хотя в некоторых вещах полагаться приходится. <…>