Симон Чиковани - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Симон Чиковани
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1983

Замечательный грузинский поэт С. И. Чиковани (1903–1966) прошел большой и сложный путь от «экспериментальных» стихов 20-х годов, во многом связанных с литературным движением футуристов, к творчеству, достойно продолжающему гуманистические и художественные традиции грузинской поэтической классики.

Признанный мастер напряженно-психологической лирики, богатой философскими обобщениями и разнообразной интонационно-ритмически, Симон Чиковани был певцом социалистических преобразований, глашатаем дружбы и братства народов. В годы Великой Отечественной войны Симон Чиковани создал ряд высокопатриотических произведений, вошедших в его сборник «Победа».

В настоящем издании стихотворения и поэмы Симона Чиковани представлены в переводах П. Антокольского, Б. Пастернака, А. Межирова, Б. Ахмадулиной, В. Державина, Н. Заболоцкого, Е. Евтушенко, А. Тарковского и др. Ряд произведений переведен на русский язык впервые.

---

67. У камина Важа Пшавела. Перевод Б. Пастернака

Как келья отшельника дом твой в Чаргали,
и буки чернеют, как сажа в печах,—
весь путь они в изморозь рядом шагали,
так вот твой хваленый когда-то очаг!

Ты сам его выложил в виде камина,
чтоб в доме живое иметь существо.
Ты в комнате этой, немного пустынной,
поставил и глиной обмазал его.

Ты клал кирпичи по натянутой нитке
и вывел под звезды кривой дымоход,
чтоб с искрами вместе души пережитки
кружащимся вихрем несло в небосвод.

Увидев, что в жизнь воплотилась затея
и в обществе с нею — уже не один,
ты в творческой жадности, как Прометея,
к простенку в углу приковал свой камин.

Когда ты приделал железные дверцы
и вьюшку для тяги пред топкой прожег,
в счет будущей неги ты пламенем сердца
каминное устье ссудил под залог.

И вот началось бушеванье растопки.
Посыпались искры, послышался гул,
как будто свой голос и опыт неробкий
ты ветру поведал и в уголь вдохнул.

Как обе Арагви на водоразделе
текут, не сливая воды двух цветов,
так жизнь твоя знаменовала в ущелье
границу людских поселений и льдов.

Шел дождь, словно сыпали на пол пшеницу,
от струй поднимался светящийся пар,
и, видя, что солнце за тучей садится,
спускался орел на одну из чинар.

Сушилась развешанная одежда,
шипя, закипала вода в котелке,
и были на музыку горы похожи,
безмолвные после дождя, вдалеке.

Здесь зимние ночи, не ведая лени,
писал ты без устали, неутомим.
Ты весь был как пламя — порыв и горенье
и, с пламенем рядом, соперничал с ним.

Я — отпрыск творений твоих и героев,
и книг твоих отзвук, и мыслей двойник,
и, душу на лад твой посмертный настроив,
по шелесту леса в Чаргали проник.

И вот я в Чаргали. Шумит непогода.
Растапливаю. Запылала смола.
И первое, что я встречаю у входа, —
простертого вширь над камином орла.

Смотря на меня с нескрываемой злобой,
он, как самозванца, встречает меня,
как будто я с мыслью какой-то особой,
тебя унижая, сижу у огня.

Орел свирепеет от огненных знаков.
Он в отсветах пламени весь, как в крови.
Всю ночь я борюсь с ним, как праотец Яков,
и утром прошу его: «Благослови».

Мудрец, загадавший полуночью зимней
вот этот рассвет и вот эту мечту,
будь тоже поддержкою мне, помоги мне,
шум рощ помоги понимать на лету

1940

ГАМАРДЖВЕБА

68. Гамарджвеба. Перевод А. Адалис

Муж, полный сил, дитя, старик седой
под солнцем и луной родного неба,
когда в дороге встретятся с тобой,
блеснув очами, скажут: «Гамарджвеба!»

В годины бед, в нужде и на пирах
нас это слово мужеству учило,
и знал грузин — врагов развеет в прах
родной земли невянущая сила!

Мы помним предков дивные дела
и дальний зов старинной славы слышим…
Мы ныне станем твердо как скала
и «гамарджвеба» на мечах напишем.

Благословенна храброго рука!
Нам прадеды желали славной доли.
Как молния, сверкание клинка
пусть озаряет грозной битвы поле!

Стояла стража в древних крепостях,
и пахарь пел, спокоен под защитой, —
его хранил грузинской рати стяг,
зовущий к битвам, славою повитый.

И «гамарджвеба» — слово давних лет —
осталось нам… И слиты в этом слове
долин зеленых сладостный привет,
тень синих гор и строгий голос крови…

Так пусть теперь наш пыл горит вдвойне!
Всех к полю брани, родина, потребуй!
Все встанем в строй, все будем на войне, —
руке отчизны — войску — гамарджвеба!

Благословен победы нашей путь,
все, как один, в победу верим свято!
Грузинский воин, мужественным будь,
ждет роковая недруга расплата.

Позор и смерть врагу! Победа — нам!
Бойцам и полководцам — гамарджвеба!
Несокрушимой армии бойцам —
от мала до велика — гамарджвеба!

Единой волей воодушевлен,
народ исполнен праведного гнева,
врага испепелять клянется он!
Отечеству родному — гамарджвеба!

1942

69. «Перевяжите рану…» Перевод Е. Евтушенко

Перевяжите рану.
Под голову — седло.
Обманывать не стану —
я ранен тяжело.

Олень от раны плачет,
упавши у ручья,
и слез своих не прячет,
но не заплачу я.

Себя я не жалею —
жалею только вас.
Был ранен тяжелее
я в жизни столько раз!

Я замерзал в метели
и от жестоких слов,
и спал я на постели,
постели из шипов.

Вы не берите сбрую,
седло и кобуру…
Ведь, если и умру я,
я всё же не умру!

Себя я не отчислю.
Останусь я в строю.
Ты жизнь взяла, отчизна,—
прими и смерть мою!

Снесите на вершину
меня —
             я так хочу.
Сосновую лучину
зажгите, как свечу.

Меня на белом свете
когда-нибудь весной
колхидский вспомнит ветер
и конь мой вороной.

Когда утихнет битва —
у каменной скалы
в груди, где сердце было,
гнездо совьют орлы…

1942

70. Подсолнухи. Перевод К. Арсеневой

Ворон каркает — горя глашатай.
Кукурузных корней волоконца
истлевают, и нивы не сжаты,
и подсолнух не смотрит на солнце,

умирает, согнувшись от боли.
Стали травы бесцветны и длинны.
Не шуршит утомленное поле.
И трепещут от взрывов осины.

Где же пахари? К пажити черной
наклонилась чинара, тоскуя.
Уронили подсолнухи зерна
на полоску землицы сухую.

Спят поля, словно умерших души,
всё же солнце нашел я за тучей.
Это солнце никто не затушит
у преддверия славы грядущей.

Цвет подсолнухов серо-свинцовый.
Танк топтал их простертые тени.
Где-то пес завывает дворовый,
и подсолнухи словно в смятенье.

Ждут и знают, что жизнь на пороге!
Сгинет враг, и герои вернутся,
станут снова цветы у дороги
петь о солнце и к солнцу тянуться.

1942

71. Сказанное во время бомбежки. Перевод Б. Ахмадулиной

В той давности, в том времени условном
что был я прежде? Облако? Звезда?
Не пробужденный колдовством любовным
алгетский камень, чистый как вода?

Ценой любви у вечности откуплен,
я был изъят из тьмы, я был рожден.
Я — человек. Я — как поющий купол,
округло и таинственно сложен.

Познавший мудрость, сведущий в искусствах,
в тот день я крикнул:
«О земля моя!
Даруй мне тень!
Пошли хоть малый кустик —
простить меня и защитить меня.

Я по колено в гибели! По пояс!
Я вязну в ней! Тесно дышать груди!
О школьник обезумевший! Опомнись!
Губительной прямой не проводи!

Я человек! И драгоценен пламень
в душе моей!
Но нет, я не хочу
сиять заметно!
Я — алгетский камень!
О господи, задуй во мне свечу!»

И отдалился грохот равномерный.
И куст дышал. И я дышал под ним.
Немилосердный ангел современный
побрезговал ничтожеством моим.

И в этот мир, где пахло, где белело,
смеркалось, пело, силилось сверкнуть,
я нежно вынес собственного тела
родимую и жалостную суть.

Заплакал я, всему живому близкий,
вздыхающий, трепещущий, живой.
О высота моей молитвы низкой,
я подтверждаю бедный лепет твой.

Я видел одинокое, большое
свое лицо. Из этого огня
себя я вынес, как дитя чужое,
слегка напоминавшее меня.

Не за свое молился долговечье
в тот год, в тот час, в той темной тишине —
за чье-то золотое, человечье,
случайно обитавшее во мне.

И выжило оно. И над водою
стоял я долго. Я устал тогда.
Мне стать хотелось облаком, звездою,
алгетским камнем, чистым как вода.

1947

72. Осколки глиняной чаши. Перевод Б. Ахмадулиной