Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море

• Название: «Фрам» в Полярном море
• Автор: Фритьоф Нансен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34134-4

Все герои и авторы серии «Великие путешествия» – личности выдающиеся. Но и на их фоне норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен (1861—1930) выделяется своей многогранностью и незаурядностью.

Превосходный спортсмен, отличный рисовальщик, выдающийся зоолог, доктор наук в 27 лет, – он во всем жаждал дойти до предела, проверить этот предел – и испытать себя на границе возможного.

Нансен участвовал как вдохновитель и организатор в нескольких грандиозных предприятиях, самые впечатляющие из которых – лыжный переход через всю Гренландию и легендарный дрейф на корабле «Фрам», о котором исследователь пишет в книге, предлагаемой вашему вниманию.

«“Фрам” в полярном море» – увлекательный, эмоциональный и насыщенный выразительными подробностями рассказ о знаменитой попытке покорения Северного полюса в ходе легендарного дрейфа корабля «Фрам» от российских Новосибирских островов до Шпицбергена (1893—1896).

Здесь читатель найдет и яркие описания арктической природы, и подробный отчет об изучении этого еще не освоенного в конце XIX в. приполярного региона, и замечательные зарисовки быта экспедиции. Но самое захватывающее в книге Нансена – его живой, драматический, очень личный рассказ о попытке пешего похода к Северному полюсу: откровенное, жесткое повествование о том, до чего может дойти человек под влиянием почти невыносимых обстоятельств. Кем ему нужно стать, чтобы выжить. И как вернуться обратно – не к спасительной суше, а в человечье обличье.

Нансен прошел через это главное испытание, выжил, вернулся – и стал в чем-то другим человеком. В своих запредельных странствиях он, по-видимому, понял: природа человека загадочнее и удивительнее природы Арктики. Познав истинную цену человеческой жизни, он обратился к общественной деятельности. После Первой мировой войны в качестве дипломата и верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных и беженцев Нансен спас сотни тысяч жертв голода, геноцида и политических репрессий во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России, за что в 1922 году был удостоен Нобелевской премии мира.

Он стал великим гуманистом потому, что благодаря своим героическим путешествиям понял самое важное: подвиги совершаются не личной славы ради, они совершаются для людей.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги о жизни и выдающемся путешествии Фритьофа Нансена и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Вперед по фьорду. Пошел дождь. Печальная пелена нависла над знакомым ландшафтом, с которым связано столько воспоминаний.

Лишь перед полуднем следующего дня (25 июня) «Фрам» тихо вошел в бухту у Реквика, верфи Арчера в Ларвике, где находилась колыбель «Фрама», навевавшая столько золотых грез о его победоносном жизненном пути. Здесь мы должны были принять на борт две большие шлюпки, а также запастись разными материалами. На это ушел целый день и добрая половина следующего.

26 июня около 3 часов дня мы распрощались с Реквиком и повернули на Ларвикский рейд, чтобы выйти мимо Фредриксверна в открытое море. Арчер захотел на прощанье сам стать у руля и провести свое детище по этому последнему участку пути в родных местах. Затем последние прощальные рукопожатия, – слов было обронено немного, – и Арчер, мои братья и мой друг сошли в лодку.

А «Фрам» тяжело пошел вперед. Нить порвалась. Невыразимо грустно было провожать взглядом эти последние родные лица, уносимые маленьким суденышком по широкой синей глади, этот куттер под белыми парусами и Ларвик, исчезавший далеко позади. Мне показалось даже, что по красивому лицу старика Арчера, стоявшего, выпрямившись во весь рост, в лодке, крича «Виват!» нам и «Фраму», – прокатилась слеза. Ведь и ему этот корабль дорог. И я знаю, он в нем уверен. Мы отдали ему первый салют из пушек «Фрама» – высшая почесть, какую могли ему оказать.

Полный ход вперед! И вот в тихий ясный летний день, в час, когда вечернее солнце озаряло землю, «Фрам» направился в синеющую даль моря, чтобы получить свое первое крещение на его широкой зыби. Долго стояли наши друзья в лодке, глядя нам вслед.

При отличной погоде прошли мы под берегом мимо Христианесанда и вечером следующего дня (27 июня) были у Линдеснэса. Я не ложился до поздней ночи, разговаривая со Скотт-Хансеном. Он был нашим капитаном во время рейса от Христиании до Тронхейма, где, проводив свою семью, к нам должен был присоединиться Свердруп. Мы сидели в навигационной рубке, и время за разговором текло незаметно. Между тем качка усиливалась, и внезапно, распахнув дверь, к нам хлынула сильная волна. Мы выбежали на палубу. Судно ныряло, его бросало из стороны в сторону, как бревно, волны перекатывались через оба борта.

Один за другим все поднялись наверх. Больше всего я боялся, что сдадут тонкие стойки подпорки шлюпбалки под шлюпками и шлюпки отправятся за борт, увлекая, быть может, за собой запасный рангоут. Но когда оторвались и начали кататься во все стороны, наполняясь постепенно водой, двадцать пять стоявших на палубе пустых бочек из-под парафина, зрелище стало не из веселых. К довершению всех бед пустились в такие же странствия по палубе еще и кладки запасных брусьев, рангоута и досок, угрожая снести шлюпбалки. Минута была тревожная.

Страдая морской болезнью, я стоял на капитанском мостике, то отдавая дань морским богам, то приходя в ужас за участь лодок и за команду, прилагавшую все старания спасти на палубе все, что можно было спасти. Были минуты, когда я не видел ничего, кроме пенящихся волн, несущихся по палубе досок, мелькающих рук, ног и перекатывающихся пустых бочек. Вдруг обрушивается зеленая волна, сбивая кого-то с ног. Тот шлепается, и вода заливает его с головой. Вот наши молодцы, спасая ноги, прыгают через катающиеся бревна и бочки. Все промокли до нитки.

Юлл спал в «Гранд-отеле», как мы прозвали один из ботов. Его разбудил шум обрушивающихся на палубу волн. Я столкнулся с ним в дверях каюты, куда он несся вприпрыжку. По его мнению, дело разыгрывалось нешуточное и не мешало спасать пожитки, – у него под мышкой был узел, а мчался он спасать свой сундук, плававший в соленой воде на фордеке. Поймав сундук, он поволок его за собой по корме, а волны одна за другой продолжали перекатываться через его голову. Раз «Фрам» совсем зарылся носом в воду и волна залила бак. Над белым водопадом повис кто-то, барахтаясь на якорном шпиле[97]. Это был все тот же Юлл.

Больших трудов стоило спасти наше добро. Прекрасные бочки из-под парафина исчезли за бортом; та же участь постигла несколько чудесных строевых бревен. Я стоял и с огорчением смотрел, как они уплывали вдаль. Остаток палубного груза был перенесен подальше на ют. Думаю, что акции экспедиции стояли в этот момент довольно-таки низко.

Вдруг, как раз когда наше положение было, что называется, хуже быть не может, мы увидели барк[98], вынырнувший из густого тумана впереди. Он шел с зарифленным бом-брамселем и другими парусами так уверенно, будто ничего особенного не происходило, и спокойно покачивался на волнах. Смотреть было досадно. Смутная мысль о «летучем голландце» и другой чертовщине промелькнула у меня в голове.

На камбузе между тем случилось большое несчастье. Мугста, войдя туда, увидел, что стены забрызганы тёмно-красными пятнами. Он побежал к Нурдалу и сказал ему, что, должно быть, там застрелился Юлл в отчаянии от нестерпимой жары, на которую он так горько жаловался. Кровавая драма на «Фраме»!.. При ближайшем расследовании выяснилось, что пятна происходят от банки с шоколадом, которая свалилась со шкафа на пол.

Подойти к берегу мы не решались из-за сильного тумана и вынуждены были держаться все время мористее, пока наконец под утро туман несколько не поредел и лоцман не определил, что мы находимся на траверзе Фарсунда. Когда погода улучшилась, мы пошли дальше. Но после полудня из-за тумана и сильного ветра все же пришлось направиться к Экерсунду и бросить якорь в Ховланнсвике.

На следующее утро все предметы на палубе были надежно принайтованы. Тем не менее «Фрам» был слишком перегружен, чтобы хорошо управляться в море; но с этим уже ничего нельзя было поделать. То, что мы везли с собой, нельзя было не брать. Раз теперь палубный груз как следует распределен и закреплен, море, как ни бушуй, не натворит больше никаких бед. В том, что корабль выдержит любую трепку, мы не сомневались.

Поздно вечером в последний день июня мы обошли Кварвен и в пасмурную бурную ночь вошли в Берген. Когда я на следующее утро вышел наверх, передо мной лежал Воген[99], залитый солнцем, прекрасный. Все корабли снизу доверху были убраны флагами. Самый воздух, пронизанный солнечными лучами, был праздничным. Ульрикен, Флейен и Левстаккен[100] сияли и сверкали, словно приветствуя старого знакомого. Чудесное место этот старый ганзейский город!

Вечером я должен был читать доклад, но на полчаса опоздал. Я уже одевался, чтобы уходить, как вдруг мне вручили массу счетов, и так как я не хотел прослыть банкротом, то решил расплатиться сразу. Публике пришлось ждать. Хуже было то, что нашу кают-компанию битком набили эти вечно путешествующие «вопросительные знаки». Я слышал еще, пока одевался, как компания англичан осаждала двери моей каюты. Всем непременно хотелось «Shake hands with the doctor»[101]. Одна туристка заглянула даже ко мне сквозь дырочку вентилятора, как потом мне сказал мой секретарь, видевший это.

Красивое зрелище, должно быть, увидела эта юная красотка. Во всяком случае, говорят, что она очень поспешно отвернулась. На нас пришли поглядеть, как на зверей в зоологическом саду. Люди без церемонии расхаживали кругом, заглядывали к нам в каюты, как в клетки к львам и медведям, громко рассуждали, так что нам было слышно, о том, мы это или не мы, или о портретах наших близких, развешанных на стенах, например о том, красива ли дама, с которой снят портрет, или нет.

Одевшись, я осторожно приоткрыл дверь и в два прыжка проскочил наверх мимо глазеющей публики. Переполох, крики: «There he is! There he is!»[102] – и вся орава с шумом понеслась догонять меня по трапу. Да нет, не тут-то было. Меня и след простыл. Пока они взбирались на палубу, я сбежал по сходням на берег и сел в экипаж.

В 8 часов начался большой праздник – много прекрасных речей, великолепный ужин, вина, красивые дамы, музыка и танцы до самого утра.

На следующее утро в 11 часов – это было воскресенье – мы направились при ясной безоблачной погоде через Бергенский фьорд на север в сопровождении нескольких друзей. День выдался незабываемо прекрасный. В Херле-фьорде у самого выхода в море друзья распрощались с нами. На сверкающей водной поверхности долго еще виден был маленький портовый пароходик, выпускавший клубы дыма.

Вдали волновалось в солнечной дымке море, а неподалеку лежал низменный Мангерланн, с которым связано столько воспоминаний о днях, проведенных здесь год назад, и солнечных и ненастных. Один из крупнейших натуралистов Норвегии[103] сделал здесь свои великие открытия[104], живя одинокой, далекой от мира жизнью монаха. Здесь и я сам прошел первые свои нетвердые шаги по тернистому пути натуралиста.

Чудный был вечер. На севере красноватый отблеск потухающего дня, позади нас, над утесами, громадный круг луны. Впереди Алден и Кинн, как страна саг, подымались из моря. Я был так очарован, что не мог уйти в каюту, а долго ходил по палубе, упиваясь всей этой красотой. Как бальзам, ложилась она мне на сердце после всего шума и встреч с чужими людьми.