Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море

• Название: «Фрам» в Полярном море
• Автор: Фритьоф Нансен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34134-4

Все герои и авторы серии «Великие путешествия» – личности выдающиеся. Но и на их фоне норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен (1861—1930) выделяется своей многогранностью и незаурядностью.

Превосходный спортсмен, отличный рисовальщик, выдающийся зоолог, доктор наук в 27 лет, – он во всем жаждал дойти до предела, проверить этот предел – и испытать себя на границе возможного.

Нансен участвовал как вдохновитель и организатор в нескольких грандиозных предприятиях, самые впечатляющие из которых – лыжный переход через всю Гренландию и легендарный дрейф на корабле «Фрам», о котором исследователь пишет в книге, предлагаемой вашему вниманию.

«“Фрам” в полярном море» – увлекательный, эмоциональный и насыщенный выразительными подробностями рассказ о знаменитой попытке покорения Северного полюса в ходе легендарного дрейфа корабля «Фрам» от российских Новосибирских островов до Шпицбергена (1893—1896).

Здесь читатель найдет и яркие описания арктической природы, и подробный отчет об изучении этого еще не освоенного в конце XIX в. приполярного региона, и замечательные зарисовки быта экспедиции. Но самое захватывающее в книге Нансена – его живой, драматический, очень личный рассказ о попытке пешего похода к Северному полюсу: откровенное, жесткое повествование о том, до чего может дойти человек под влиянием почти невыносимых обстоятельств. Кем ему нужно стать, чтобы выжить. И как вернуться обратно – не к спасительной суше, а в человечье обличье.

Нансен прошел через это главное испытание, выжил, вернулся – и стал в чем-то другим человеком. В своих запредельных странствиях он, по-видимому, понял: природа человека загадочнее и удивительнее природы Арктики. Познав истинную цену человеческой жизни, он обратился к общественной деятельности. После Первой мировой войны в качестве дипломата и верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных и беженцев Нансен спас сотни тысяч жертв голода, геноцида и политических репрессий во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России, за что в 1922 году был удостоен Нобелевской премии мира.

Он стал великим гуманистом потому, что благодаря своим героическим путешествиям понял самое важное: подвиги совершаются не личной славы ради, они совершаются для людей.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги о жизни и выдающемся путешествии Фритьофа Нансена и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Вымокли, как выкупанные вороны. Путь становится непроходимым, нарты упорно застревают в мокром снегу, который налипает толстым слоем на полозья и сбивается огромными комьями. Едва ли оставался иной выход, как отыскать возможно скорее место для лагеря, поставить палатку. Не имело смысла мучить дальше себя и собак в такую погоду, когда все равно не продвинуться вперед. Вот мы и сидим тут, не зная, в сущности, как быть.

Каков сегодня путь, я еще не могу сказать, но думаю – не лучше вчерашнего. Никак не могу решить, что делать: пробовать продвинуться хоть на сколько-нибудь вперед или же отправиться на охоту и попытаться добыть тюленя? К несчастью, здесь, в этих льдах, водится, по-видимому, не так-то много тюленей; по крайней мере, за последние дни не видали ни одного. Быть может, лед здесь слишком мощный и сплоченный.

Вообще по характеру льда эти места резко отличаются от тех, по каким мы шли последнее время. Будучи далеко не таким ровным, он больше покрыт молодыми и старыми торосами, вдобавок иногда довольно большими, хотя с виду этот лед все-таки не старше одной зимы; попадаются, впрочем, отдельные и более старые глыбы. Лед этот, по-видимому, побывал у берегов земли, так как на нем часто попадаются глина и ил, особенно среди торосов недавнего образования.

Иохансен, выходивший из палатки, говорит, что на юге видна все та же синеватая полоса. А нам никак до нее не добраться! Но хорошо, что она остается для нас неизменной целью. Вновь и вновь встает она перед нами, прекрасная в своей далекой синеве. Для нас это цвет надежды и радости».

«Пятница, 14 июня. Итак, сегодня ровно три месяца, как мы покинули «Фрам». Четверть года блуждаем мы по этой ледяной пустыне и все еще остаемся в ней. Я не представляю больше, когда придет конец этому; могу лишь надеяться, что он не так далек, пусть кончится чем угодно, открытой водой или сушей, Землей Вильчека, Землей Зичи[318], Шпицбергеном или любой другой землей – все равно!..

День вчера выдался не такой уж скверный, как я ожидал. Мы подвинулись бы порядочно, если бы переход, составивший едва ли больше двух миль, не длился так долго. Мы довольны, принимая во внимание время года. Собаки не в силах были одни тащить нарты; если около них не было кого-нибудь из нас, они останавливались на каждом шагу.

Оставалось только проходить один и тот же путь трижды: я отправлялся на поиски дороги, Иохансен тем временем протаскивал по моему следу нарты вперед, сколько мог, – сначала мои, потом возвращался за своими, тем временем и я возвращался и сам тащил свои нарты до того места, до которого разведал путь.

Затем та же история повторялась снова. Подвигаемся не быстро, но все же продвигаемся, а это уже кое-что значит. Лед, по которому идем, никак нельзя назвать хорошим. Он по-прежнему довольно мощный и старый, с расходящимися во все стороны буграми и торосами, без единой приветливой равнины. Пройдя некоторое расстояние, попали в область сильно битого льда, небольшие глыбы некогда огромных торосов перемежались широкими полыньями, заполненными ледяной кашей и мелкими осколками.

Словом, все это представляло собой сплошной хаос льдин и льдинок, где едва можно было найти место, чтобы встать обеими ногами, а не то чтобы идти вперед. Немудрено человеку упасть духом и на время отказаться от всяких попыток продолжать путь. Куда ни глянь, путь всюду закрыт, и всякому дальнейшему продвижению, казалось, положен был предел. Вряд ли могли нам помочь и каяки, если бы спустить их на воду: по такому месиву на них не пробиться. И я уже близок был к решению остановиться, и вместо бесплодных попыток идти немедленно дальше, попытать счастья в ловле рыбы удочкой или сетью и попробовать подстрелить тюленя, если бы выследить хоть одного в полынье.

Полны были тревогой эти минуты, когда я стоял вот так в раздумье и озирал окрестности с какого-нибудь тороса. Все чаще вертятся теперь мысли вокруг одного: хватит ли у нас продовольствия, чтобы выждать, когда этот снег растает или пока лед разредится и увеличатся разводья, чтобы хотя часть пути сделать на веслах? Есть ли какая-либо вероятность того, что мы сможем обеспечить себе пропитание, когда наши запасы иссякнут? Это вопрос, на который я все еще не нашел ответа. Несомненно, пройдет немало времени, прежде чем снег стает и путь сделается снова сносным.

Зато совсем неизвестно, когда поредеет лед и позволит нам продвигаться по полыньям. Между тем охотничьи трофеи до сего дня невелики – две белые чайки да одна рыбка! Кроме того, третьего дня видели рыбу, плававшую у поверхности воды, но она была не больше. Во всяком случае в этих местах перспективы охоты и рыбной ловли, кажется, вообще невелики. За последние дни я не видел ни одного тюленя. Правда, вчера я набрел на старый, занесенный снегом медвежий след, и мы постоянно видим белых чаек, но они слишком малы и не стоят заряда.

Я решил все-таки в последний раз попытаться пройти вперед, поискать путь в восточном направлении. И действительно, я нашел там переход – по множеству мелких, но плотно сбитых льдин, по которым мы вышли на более старый сплошной лед. Этот лед, чрезвычайно неровный и покрытый илом, видимо, побывал вблизи земли. По этому ледяному полю мы шли, не встречая ни одной полыньи. Но самый лед был местами отчаянно неровный, весь в торосах. Хорошо, что кое-где поверхность была все же довольно сносной.

Тронулись в путь часов в восемь вечера в среду и остановились вчера в пять часов утра[319]. Утром ветер перешел в северо-восточный, похолодало. Снег подмерз, и в конце концов путь стал не так уж плох. Наст вполне выдерживал тяжесть собак, а местами и нарт; мы уже тешили себя надеждой, что и завтра путь будет также хорош. Но тут нам опять пришлось разочароваться. Не успели войти в палатку, как пошел снег, который упорно продолжался вчера в течение всего дня, пока мы спали.

Когда вечером мы выползли, чтобы приготовить завтрак и двинуться дальше, он все еще падал. Кругом все покрыто глубоким снегом, и путь стал самым отвратительным, какой только можно представить. Двигаться при таких условиях не имело ни малейшего смысла, и мы решили выждать. Между тем давал себя знать голод, но завтракать по-настоящему нам было не по средствам. Поэтому я сварил лишь небольшую порцию похлебки из рыбной муки, и мы снова юркнули в спальный мешок: Иохансен, чтобы вздремнуть, а я – чтобы еще раз проверить свои наблюдения с момента, когда мы покинули «Фрам», и удостовериться, нет ли в них все-таки какой-нибудь ошибки, которая могла бы разрешить загадку: почему мы до сих пор не встречаем земли.

Проглянуло солнце, но скоро опять скрылось, и попытка произвести наблюдение не увенчалась успехом. Больше часа стоял я с теодолитом, выжидая, не выглянет ли солнце еще раз. Но солнце исчезло и больше не появлялось. И сколько я ни вычислял, ни размышлял, никакой существенной ошибки так и не мог найти. А все вместе взятое продолжает оставаться загадкой. Меня все сильнее одолевало сомнение, не уклонились ли мы все-таки чересчур к западу? Я совершенно не допускаю, чтобы мы могли оказаться восточнее земли; во всяком случае, можем находиться самое большее на пять градусов восточнее, чем показывают наши наблюдения[320].

Если даже предположить, что часы наши спешат, то все же мой «Иохансен»[321] не может уйти вперед больше чем вдвое против прежнего. Я допустил в своих вычислениях, что часы спешат на 5 секунд; но если допустить даже, что они спешат на 10 секунд, и тогда это даст разницу всего лишь в 6 минут 40 секунд за 30 дней (со дня нашего отъезда с «Фрама» и до последнего наблюдения), то есть находимся на 1°40' восточнее, чем следовало.

Если допустить также, что в промежуток между 8 и 13 апреля я сделал слишком большую накидку на три дневных перехода и что вместо 10 миль, как я считал, пройдено всего 6 – меньше мы, безусловно, пройти не могли, – то, следовательно, мы были 13-го не под 86° восточной долготы, как предполагали, а под 89°.

Это значит, что мы отклонились на 3° к востоку или, принимая во внимание указанную выше поправку, всего на 5°; следовательно, сейчас мы могли быть не под 61°, а под 66° восточной долготы, или в 15 милях от мыса Флигели[322]. Но все же даже при этом к югу от нас должна была виднеться земля, тем более, что Земля Вильчека не может быть слишком низкой и уклониться в восточной своей части так далеко на юг, чтобы ее не было видно.

Если мыс Будапешт[323] лежит примерно под 61° восточной долготы и несколько севернее 82° широты, то, следовательно, он должен находиться не больше, чем в 10 милях от нас. Нет, это как было, так и останется непостижимою загадкой.

С другой стороны, столь же трудно предположить, что мы находимся много западнее. В таком случае нас должно было бы сильно отнести дрейфом между 8 и 13 апреля; или же часы мои перед 2 апреля в течение некоторого времени стояли. Три наблюдения от 2, 4 и 8 апреля, по-видимому, действительно показывают, что нас отнесло значительно на запад. 2 апреля мы находились под 103°06' восточной долготы, 4-го – под 99°59' и 8-го – под 95°07' восточной долготы, а между этими днями не было сделано ни одного значительного дневного перехода; между наблюдениями 2-го и 4-го был сделан небольшой дневной переход, а между 4-м и 7-м – два, которые, однако, были ничтожны и не могли значительно подвинуть нас на запад.