Фритьоф Нансен - «Фрам» в Полярном море

• Название: «Фрам» в Полярном море
• Автор: Фритьоф Нансен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-34134-4

Все герои и авторы серии «Великие путешествия» – личности выдающиеся. Но и на их фоне норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен (1861—1930) выделяется своей многогранностью и незаурядностью.

Превосходный спортсмен, отличный рисовальщик, выдающийся зоолог, доктор наук в 27 лет, – он во всем жаждал дойти до предела, проверить этот предел – и испытать себя на границе возможного.

Нансен участвовал как вдохновитель и организатор в нескольких грандиозных предприятиях, самые впечатляющие из которых – лыжный переход через всю Гренландию и легендарный дрейф на корабле «Фрам», о котором исследователь пишет в книге, предлагаемой вашему вниманию.

«“Фрам” в полярном море» – увлекательный, эмоциональный и насыщенный выразительными подробностями рассказ о знаменитой попытке покорения Северного полюса в ходе легендарного дрейфа корабля «Фрам» от российских Новосибирских островов до Шпицбергена (1893—1896).

Здесь читатель найдет и яркие описания арктической природы, и подробный отчет об изучении этого еще не освоенного в конце XIX в. приполярного региона, и замечательные зарисовки быта экспедиции. Но самое захватывающее в книге Нансена – его живой, драматический, очень личный рассказ о попытке пешего похода к Северному полюсу: откровенное, жесткое повествование о том, до чего может дойти человек под влиянием почти невыносимых обстоятельств. Кем ему нужно стать, чтобы выжить. И как вернуться обратно – не к спасительной суше, а в человечье обличье.

Нансен прошел через это главное испытание, выжил, вернулся – и стал в чем-то другим человеком. В своих запредельных странствиях он, по-видимому, понял: природа человека загадочнее и удивительнее природы Арктики. Познав истинную цену человеческой жизни, он обратился к общественной деятельности. После Первой мировой войны в качестве дипломата и верховного комиссара Лиги Наций по делам военнопленных и беженцев Нансен спас сотни тысяч жертв голода, геноцида и политических репрессий во время Первой мировой войны и Гражданской войны в России, за что в 1922 году был удостоен Нобелевской премии мира.

Он стал великим гуманистом потому, что благодаря своим героическим путешествиям понял самое важное: подвиги совершаются не личной славы ради, они совершаются для людей.

Электронная публикация включает все тексты бумажной книги о жизни и выдающемся путешествии Фритьофа Нансена и основной иллюстративный материал. Но для истинных ценителей эксклюзивных изданий мы предлагаем подарочную классическую книгу. Издание богато иллюстрировано и рассчитано на всех, кто интересуется историей географических открытий и любит достоверные рассказы о реальных приключениях. Это издание, как и все книги серии «Великие путешествия», напечатано на прекрасной офсетной бумаге и элегантно оформлено. Издания серии будут украшением любой, даже самой изысканной библиотеки, станут прекрасным подарком как юным читателям, так и взыскательным библиофилам.

---

Трудно теперь переносить тепло; снег очень мокрый, и в моем каяке набралось немало воды, она натекла с палубы через открытый бок, где проходит шов, еще не зашитый нами: мы ждем хорошей погоды, чтобы обшивки совсем высохли и можно было их хорошенько стянуть».

«Понедельник, 10 июня. Несмотря на самый непроницаемый туман и на самый гнусный путь – мокрый снег не успел еще превратиться в наст и нарты по нему еле ползут, – вчера весь день понемногу двигались вперед. Перешли бесчисленное множество полыней и немало переходов сделали по отдельно плавающим льдинам. Но лед здесь повсюду ровный, и это помогает делу. Это все тот же тонкий зимний лед мощностью приблизительно в 90 сантиметров. Вчера я видел только две старые льдины по соседству с нашей стоянкой; расположились мы тоже на старой льдине. Вообще же повсюду молодой лед, часто совсем даже недавнего образования.

Несколько раз проходили большие расстояния по совсем тонкому льду толщиной всего в 30 сантиметров, а порою и того меньше. Последний отрезок пути по такому льду был особенно велик; по-видимому, здесь тянулась огромная полынья, лед здесь был до такой степени тонкий, что, видимо, продержится он недолго и скоро совсем растает.

На поверхности льда стоит вода, и мы шлепаем по ледяной каше. В сущности, это типично морской лед, разбитый на куски большей или меньшей величины, нередко очень мелкие, но тесно сплоченные между собой. При благоприятной погоде такой лед рассеется по морю и тогда появится столько чистой воды, что мы сможем плыть на веслах в каком угодно направлении.

Сегодня, надо полагать, погода будет такая же, как вчера, с юго-восточным ветром; он теребит и рвет палатку. Мягкая погода и мокрый снег. Бог знает, будет ли еще мороз. Если бы сейчас ударил мороз, путь сразу стал бы превосходным. Но боюсь, что будет как раз наоборот и наступит настоящая распутица. Скоро мы очутимся лицом к лицу с самыми худшими условиями. Полыньи, впрочем, начинают улучшаться; они теперь не так переполнены ледяными осколками и снежным салом. И то и другое теперь растаяло. А в такой более открытой воде легче образуются мосты.

Как только погода несколько проясняется, начинаем высматривать на горизонте землю. Но нигде ничего не видно – по-прежнему ничего. А между тем постоянно замечаются признаки близости земли или открытой воды. Начинают все чаще попадаться чайки, а вчера мы видели в полынье люрика (Mergulus alle)[316]. Небо на юге и на юго-западе остается все время темным; вообще же погода такая, что не видно даже пути. У меня такое чувство, что приближается развязка. Но как давно уже мне это кажется!.. Есть одна благородная добродетель, имя которой – терпение.

Как прекрасно было бы идти по такому льду в апреле, пока не образовались еще здесь эти полыньи – лежали здесь одни плоские равнины, простирающиеся в бесконечность. Насколько можно судить, все полыньи недавно образовались, да и хребты повсюду тоже новые».

«Вторник, 11 июня. Однообразная, что ни говори, жизнь; однообразнее трудно и представить. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем упорно пробираемся к цели все по тому же льду, то чуть получше, то похуже, – хотя последнее время он как будто всегда одинаково плох, – с вечной надеждой, что вот-вот наступит этому конец, с надеждой, которая не перестает обманывать. Конца нет этому однообразному льду – лед, лед и лед; нигде на горизонте ни признака земли, ни проблеска открытой воды… А ведь мы уже должны теперь находиться на широте мыса Флигели или, по крайней мере, всего на какие-нибудь 2́ севернее. Мы не знаем ни того, где мы, ни того, когда все это кончится, а тем временем запасы наши с каждым днем тают и число собак опасно убывает. Это заставляет призадуматься. Успеем ли мы достигнуть земли, пока у нас еще будет пища? И вообще, достигнем ли мы когда-нибудь земли?

Ледовый путь такой, что скоро нельзя уже будет идти по нему: снег превращается в сплошную слякоть, и собаки проваливаются на каждом шагу, да и мы сами, когда приходится помогать собакам или вытаскивать тяжелые нарты, увязаем в снегу выше колен. И затем надо брать приступом полынью за полыньей, одну гряду торосов за другой. Трудно сохранять бодрость духа при таких обстоятельствах, но все же мы ее не теряем. Правда, бывает, что мы несколько падаем духом, глядя на простирающийся перед нами безнадежный хаос торосов, полыней, ледяной каши и огромных, беспорядочно навороченных ледяных глыб.

Порой кажется, что перед тобою внезапно застывший прибой, и бывают минуты, когда буквально представляется невозможным, не имея крыльев, продвинуться вперед. Тогда с тоской следишь за полетом неожиданно проносящейся мимо чайки, думаешь о том, как далеко можно было бы улететь, будь у нас такие вот крылья! Но потом, несмотря ни на что, находишь какой-то проход, и надежда снова пускает свои зеленые ростки. А когда затем выглянет из-за туч солнце, и ледяной простор засверкает своей белизной, и солнечные лучи заиграют на воде полыньи – жизнь снова кажется совсем прекрасной и достойной борьбы. О ты, небом рожденная надежда!

Удивительно, как мало нужно, чтобы возродить в человеке мужество. Вчера я нашел в полынье небольшую мертвую полярную треску (Gadus polaris)[317], и глаза мои, увидев ее, загорелись от радости, будто это был драгоценнейший клад. Там, где есть рыба, никогда не пропадешь с голоду! И прежде чем забраться в палатку сегодня утром, я закинул лесу в полынью возле нас. Но сколько понадобилось бы нам выудить таких рыбешек, чтобы прокормиться?

На один день ее нужно больше, чем мы могли бы наловить за неделю или даже за месяц! А все-таки мы с Иохансеном радуемся и, полные надежд, фантазируем, лежа в спальном мешке, что здесь водятся, пожалуй, и крупные рыбы и что наловить их можно сколько угодно. Да, человек – счастливое дитя.

Продвигаться вчера было труднее, чем в предыдущие дни. Лед стал менее ровный и массивнее. То и дело попадаются отдельные старые льдины. Много скверных трудно проходимых полыней, и нам удалось уйти недалеко. Боюсь, что мы сделали какие-нибудь 2 или самое большое 3 мили. Думаю, что мы должны находиться под 82°08' или 9́, если только постоянный юго-восточный ветер не отнес нас несколько к северу. Путь становится хуже и хуже; снег насквозь до самого низу пропитан водой и не выдерживает больше тяжести собак, хотя кое-где он покрылся настом, так что там, где они не проваливаются, нарты скользят лучше; но они частенько проваливаются, и тогда их уже не сдвинуть с места.

Псам нашим тяжело. Даже и не таким изнуренным ездовым собакам пришлось бы тяжко. Наши останавливаются беспрестанно, и приходится помогать им и подгонять их бичами. Бедные животные, плохо им приходится! Лиллеревен (Лисичка), последняя из оставшихся в живых из моей первоначальной упряжки, скоро не в состоянии будет двинуться с места. А какая это была прекрасная ездовая собака!

У нас теперь пять собак: Лисичка, Стурревен (Большой лис) и Кайфас – в моих нартах; Сугген и Харен в нартах Иохансена. Корму для них хватит еще на три дня, так как вчера утром мы убили Исбьёрна. Но за этот срок мы, по мнению Иохансена, разрешим загадку. Боюсь, что это тщетная надежда, хотя синева на ЮВ или ЮЮВ (по компасу) по-прежнему остается на том же месте, поднимаясь все выше.

Тронулись в путь вчера в половине седьмого пополудни и в четвертом часу утра сегодня остановились перед полыньей. Вчера я в первый раз увидел на льду у подножья нескольких торосов озера пресной воды. Но тут, где мы остановились, как раз нет ни одного; так что и сегодня вынуждены растаивать лед для питьевой воды. Но теперь все-таки придется делать это не так уж часто, и можно будет сэкономить керосин, который убывает с жуткой быстротой. И погода, и путь все такие же.

Ни малейшего удовольствия вылезать из палатки и вновь приниматься за тяжелый дневной труд. Лежу и думаю о том, как прекрасно в Норвегии теперь, в июне, когда над фьордами, горными высотами и зелеными лесами высоко сияет солнце… И там… Но когда-нибудь вернемся же мы вновь к этой жизни! Она станет для нас тогда такой бесконечно прекрасной, как никогда».

«Среда, 12 июня. Становится все хуже и хуже; вчера почти не сдвинулись с места, прошли всего какую-нибудь милю. Нас задерживают и отвратительный путь по неровному льду, через полыньи, и мерзкая собачья погода. Снег, правда, покрылся настом, и нарты скользят по нему легко, пока держатся на поверхности этой хрупкой корки, но стоит им проломить ее, что случается постоянно, и нарты застревают, словно пригвожденные. Этот наст – очень тяжелое испытание для собачьих лап.

Они то и дело проваливаются глубоко в снег между торосами, и беднягам приходится как бы плыть по снежной слякоти. Все же кое-как движемся вперед. Нас останавливают полыньи, но переправляемся и через них. Одну, самую последнюю и самую страшную, преодолели по мосту, который соорудили, согнав к самому узкому месту небольшие льдины. Потом началась подлейшая метель: повалил тяжелыми хлопьями мокрый снег, и этому отвратительному снегопаду, казалось, не будет конца. Ветер тоже крепчал. Найти дорогу в лабиринте торосов и полыней просто немыслимо.