О. Хлевнюк - Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

• Название: Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы
• Автор: О. Хлевнюк
• Издательство: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН)
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1996
• ISBN: 5-86004-050-4

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

На основе архивных документов в книге рассматривается деятельность высшего органа партийно-государственной власти в СССР. Автор исследует порядок принятия важнейших политических решений в 1930–1940 гг., взаимоотношения И.В. Сталина с его ближайшими соратниками по Политбюро — В.М. Молотовым, Л.М. Кагановичем, Г.К. Орджоникидзе, С.М. Кировым, Н.И. Ежовым. При помощи архивных документов анализируются такие важнейшие сюжеты советской политической истории, как причины убийства Кирова, конфликт между Сталиным и Орджоникидзе, столкновения между отдельными членами Политбюро, соотношение власти Сталина и его соратников на разных этапах довоенного периода.

÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷÷

---

В общем, доступные документы заставляют признать рассказ Николаевского о столкновении между Сталиным и Кировым по поводу судьбы Рютина не более чем легендой, каких немало в советской истории. Более того, известные факты пока не дают оснований усматривать в поведении ленинградского руководства в начале 1930-х годов особую, более умеренную, чем в других регионах страны, линию. Как и повсюду, в период кризиса в Ленинграде проводилась жёсткая террористическая политика. 16 апреля 1932 г., например, Киров подписал постановление секретариата ленинградского обкома партии «Об очистке г. Ленинграда от преступных деклассированных элементов» (проходило под грифом «особая папка»). Этим постановлением руководителям областного представительства ОГПУ поручалось согласовать в Москве вопрос о необходимости «изъятия» 2 тыс. «преступных, деклассированных элементов» для отправки в Свирлаг, лагерь ОГПУ, который занимался заготовкой дров и деловой древесины для Ленинграда[177]. 6 августа 1932 г. «Правда» напечатала речь Кирова на совещании руководителей районного звена Ленинградской области. Эта публикация была одним из элементов в идеологической подготовке к обнародованию знаменитого драконовского закона от 7 августа о хищении социалистической собственности, предложенного и сформулированного Сталиным. «Пора поднять нам ответственность людей, которые имеют отношение к колхозному и кооперативному добру, — говорил Киров. — Надо откровенно сказать, что наша карательная политика очень либеральна. Тут надо нам внести поправку. Ведь если мы какого-нибудь растратчика и засудим, то надо понять, что это такие людишки, которые во всякой обстановке умеют приспособиться, они обычно очень быстро попадают под амнистию, и суда как не бывало. Мы рассматриваем кооперативное колхозное добро как общественное достояние. Мне кажется, что в этом отношении колхозные и кооперативные организации пора приравнять к государственным, и если человек уличен в воровстве колхозного или кооперативного добра, так его надо судить вплоть до высшей меры наказания. И если уж смягчать наказание, так не меньше как на 10 лет лишения свободы».

О стиле политического мышления Кирова в этот период даёт также представление его выступление на объединённом заседании Политбюро и Президиума ЦКК 27 ноября 1932 г., на котором рассматривался вопрос о «контрреволюционной группе» Смирнова — Эйсмонта. Речь Кирова выделялась напористостью и грубостью. Обвинив Томского (Томского вместе с Рыковым Сталин старался объявить сторонниками новой «контрреволюционной организации») в нежелании защищать «генеральную линию», Киров восклицал: «Твоё положение совершенно особое в этом отношении. Если каждый член партии должен сейчас любого оппозиционера бить в морду, то ты должен это делать в два раза сильнее и в два раза крепче, если ты действительно порвал со своим прошлым»[178].

В конце 1932 — начале 1933 г. ленинградское руководство столь же успешно, как и руководители других регионов, занималось чисткой города от «чуждых элементов» в связи с введением паспортов. О том, что творилось в это время в Ленинграде, свидетельствуют жалобы жителей города в Москву, сохранившиеся в архиве секретариата председателя СНК Молотова. 57-летний инженер И.Д. Смирницкий, например, получивший приказ о выселении из Ленинграда, пытался найти правду у городских властей: «…Я сделал попытку добиться толку в райсовете, но там я оказался в очереди свыше шестисот человек и ушёл без всяких результатов». Обратившись после этого в Совнарком СССР, Смирницкий писал: «Самое страшное в том, что проделано со мной и моей семьёй и, по-видимому, со многими другими такими же лицами…, это то, что разрешение столь важных вопросов, как вопрос об оставлении или высылке, о дальнейшей работе, о куске хлеба для людей преклонного возраста и больных, вроде меня, — это буквально вопросы жизни и смерти — производится келейно, безответственно, без опроса заинтересованных и т.д… В заключение позволяю себе обратить Ваше внимание на то, что ввиду краткости срока, даваемого для ликвидации дел (10 дней) мне уже пришлось приступить к распродаже имущества, так как, с одной стороны, куда его везти, а с другой, нужны большие деньги, чтобы сняться с места»[179].

Конечно, приведённые факты не могут рассматриваться как окончательные аргументы, отрицающие существование особой, «умеренной» программы действий Кирова. Несомненно, полезным было бы изучение открывшихся партийных архивов Ленинграда за 30-е годы и выяснение на их основе вопроса о реальной политике Кирова во вверенной ему области. Однако значительный комплекс документов, уже доступных историкам, подтверждает скептическую точку зрения по поводу «оппозиционности» Кирова. В общем, этому вряд ли стоит удивляться, учитывая политическую биографию Кирова и обстоятельства его работы со Сталиным, о чём подробнее будет сказано в следующем разделе.

4. Причины и значение реальных конфликтов

Одно из возражений возможных противников проверки мемуарных свидетельств о столкновениях в Политбюро при помощи архивов может состоять в том, что, по понятным причинам, документы такого рода были уничтожены. Однако, на самом деле, архивы буквально переполнены свидетельствами о всякого рода конфликтах в Политбюро в 30-е годы. Далее на примере некоторых из таких конфликтов мы попытаемся проследить их истоки, суть и роль в формировании механизмов высшей политической власти в СССР.

Историки, изучавшие деятельность одного из ведущих членов сталинского Политбюро, Орджоникидзе, отмечали её ярко выраженный ведомственный характер[180]. Переведённый на очередной пост, он существенно менял свои позиции, подчиняясь новым ведомственным интересам. Если в качестве председателя ЦКК Орджоникидзе отстаивал политику сверхвысоких темпов индустриализации и борьбу с «вредителями» в промышленности, то, став руководителем ВСНХ, выступал за более сбалансированные и умеренные темпы развития индустрии и активно отстаивал права специалистов и единоначалие руководителей предприятий. Аналогичные «ведомственные» позиции занимали и другие члены Политбюро. Молотов — по отношению к Совнаркому, Куйбышев — Госплану, Микоян — Наркомату снабжения, Ворошилов — военному ведомству, Андреев — Наркомату путей сообщения, Косиор и Киров — по отношению к Украине и Ленинградской области. В архивах отложилось множество документов, отражающих межведомственные столкновения, в которых активно участвовали возглавлявшие ведомства члены Политбюро. Ожесточённые и длительные споры шли по поводу распределения кадров, оборудования, капитальных вложений. Особой остроты такие конфликты достигали в период составления и утверждения квартальных, годовых, пятилетних планов. В первой половине 30-х годов каждый член Политбюро считал неприкосновенным своё собственное право карать или миловать своих подчинённых и крайне болезненно реагировал на попытки вторжения в его ведомство всякого рода посторонних контролёров и инспекторов. Члены Политбюро с трудом, как личное оскорбление воспринимали критику в адрес своего ведомства и почти всегда отвечали на неё контратаками и демаршами.

Лозунг, под которым проходили такие контратаки, можно обнаружить, например, в решении Политбюро от 5 апреля 1931 г. по поводу газеты «Экономическая жизнь». Газета позволила себе критику в адрес двух ведомств, возглавлявшихся членами Политбюро — Наркомата снабжения и Госплана. По требованию Микояна и Куйбышева Политбюро приняло решение: «Объявить выговор редакции «Экономической жизни» за то, что правильную и нужную критику работы наркоматов она превратила в клевету на советские органы в статьях о Наркомснабе и Госплане, помещённых в номере газеты от 24 марта с.г.» (Словно в наказание Политбюро решило, кроме того, сократить формат газеты[181]). Эта формула — превращение критики в клевету на советскую власть — успешно использовалась руководителями советских ведомств как в 30-е годы, так и в последующие десятилетия.

Очередной конфликт Госплана с прессой, на этот раз с «Правдой», вспыхнул в июле 1931 г. 8 июля «Правда» напечатала заметку, обличавшую начальника промышленного сектора Госплана Левина, который на заседании комиссии по чистке Госплана якобы заявил: «План 1931 года был составлен на переломе от старого Госплана к новому. В этом я участия не принимал и за эту «акулькину грамоту» не отвечаю». Левин был охарактеризован в заметке как «околопартийный обыватель». «Нужно сказать, что среди отдельных работников Госплана имеются разговоры о невыполнении плана, что Левин далеко не одинок», — писала газета и призывала комиссию по чистке и партийную ячейку Госплана поставить «оппортунистов» на место.

Первоначально руководство Госплана на этот выпад «Правды» не отреагировало. Однако через неделю в «Правде» появилось огромное стихотворение комсомольского поэта А. Безыменского — рифмованный «ответ» мифической ударницы Акулины Фроловой «околопартийному обывателю» Левину. Не стесняясь в выражениях, «героиня» Безыменского обличала Левина, его «худые мозги» и оппортунизм, и обещала перевыполнить все планы. Вероятно, председателю Госплана Куйбышеву стало известно, что «Правда» готовит также другие материалы по поводу его ведомства. И Куйбышев немедленно ринулся в бой.