Франсина-Доминик Лиштенан - Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750

• Название: Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750
• Автор: Франсина-Доминик Лиштенан
• Издательство: ОГИ
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-900241-28-9

История России в 1740-1750 гг. глазами французских и прусских дипломатов, отношения между послами как отражение и двигатель европейской политики — вот главный сюжет книги, удостоенной в 1998 г. премии Французской  Академии. В приложении опубликованы отчеты о русском дворе, написанные в 1747 и 1748 г. двумя прусскими посланниками.

---

Начиная с 1742 года, Голштинский вопрос служил камнем преткновения в отношениях Елизаветы с ее собственным правительством; члены Императорского совета, стремясь поддержать датского короля Христиана VI, были готовы пожертвовать герцогством, тогда как императрица надеялась укрепить позиции своего наследника сохранением этого государства под покровительством России. Тесное переплетение интересов огромной империи и крохотного герцогства, напряженные отношения с Данией и Швецией — все это сковывало деятельность русской Коллегии иностранных дел. Пытаясь найти выход из этого тупика, Елизавета решила создать специальное министерство, которое занималось бы делами Петра Федоровича и само, независимо от Коллегии иностранных дел, вело соответствующие переговоры по территориальным вопросам. Фридрих-Август Голштинский, дядя великого князя, управляющий делами герцогства, поселился в Петербурге; таким образом, получалось, что герцогство имеет правительство хоть и независимое, но, к великому неудовольствию других северных держав, располагающееся в Петербурге.

Молодой двор в результате этих перемен обрел собственную исполнительную и законодательную власть. Министром великого князя по управлению Голштинским герцогством был назначен Пехлин. Елизавета распорядилась, чтобы окончательные решения зависели исключительно от самого великого князя{387}. Она полагала, что таким образом приучит его к ответственному исполнению государственных обязанностей. Однако такое решение шло вразрез с намерениями Бестужева, который уже сумел подкупить Фридриха-Августа и рассчитывал через него прибрать к рукам владения великого князя. Императрица же, весьма решительная, когда речь шла о делах семейных, отослала бывшего управляющего на родину (1745), где ему пришлось довольствоваться исполнением представительских функций[105]. Канцлер, однако, не терял надежды. Он был уверен, что Петр Федорович, юноша хилый и, по мнению его супруги, весьма ограниченный, не справится со столь серьезными обязанностями, и рано или поздно Коллегия иностранных дел снова обретет контроль над отношениями со скандинавскими странами{388}. Однако великий князь и его помощники опровергли нелестные для себя прогнозы: они вели переговоры с Христианом VI (1699–1746), а затем с Фредриком V (1723–1766) о возвращении земель герцогства, не отказываясь при этом от датской компенсации{389}. Брюммер, несмотря на ненависть к нему великого князя, выступал самым рьяным сторонником интересов Голштинского дома и умело разжигал амбиции своего бывшего воспитанника; находясь в тесных сношениях с Мардефельдом, он сообщал Петру Федоровичу и его министрам ценнейшую информацию. В 1746 году по наветам Бестужева его принесли в жертву первым[106]. В течение этого года все голштинские чиновники были заменены русскими; один лишь Пехлин остался на своем посту во главе «кабинета», который de jure считался правительством независимого государства, но de facto находился под контролем канцлера{390}. Петр Федорович, которому его герцогство было гарантировано русско-австрийским договором 1746 года, держался твердо и продолжал переговоры. Дания, как и в 1732 году, предложила великому князю миллион рейхсталеров за отречение от Шлезвига{391}, однако Петр, опираясь на поддержку тетушки, выгнал датского нредставителя Хеусса, осыпав его «градом оскорблений»[107]. Бестужев и его приспешники имели деятельного союзника в лице Корфа, русского полномочного министра в Стокгольме, однако тот из-за своих интриг оказался замешан в распрю шведских партий — «шляп» и «колпаков», и старый король потребовал его отзыва, чем настроил Елизавету против себя и своего клана{392}. В очередной раз шумный, неопытный и расточительный дипломат спутал карты Коллегии иностранных дел{393}. Перевод Корфа в Копенгаген ничего не изменил: датчане увидели в этом знак дурного расположения со стороны Петербурга и заморозили переговоры, и без того временно отошедшие на второй план после Ахейского конгресса.

Императрица, по всей вероятности, под влиянием духовенства, нарушила все планы своего канцлера: она решила на два года переехать в Москву и построить в Кремле дворец стоимостью 300 000 франков (около миллиона рублей)[108]. Изменение местоположения двора и разорительные строительные проекты противоречили воинственным планам Бестужева{394}; отъезд из столицы, расположенной вблизи наиболее уязвимых границ, свидетельствовал о стремлении императрицы к миру или по крайней мере к нейтралитету. Летом 1749 года Елизавета предпочла «закрыть глаза» на разногласия со Швецией, а затем неоднократно демонстрировала свое доброе отношение к королю Фредрику I и его преемнику. Бестужева это приводило в ярость{395}. После Ахейского конгресса царица чинила канцлеру самые разнообразные препятствия: она перестала слепо следовать всем его советам о продвижении по службе тех или иных лиц, стала еще чаще отправляться в путешествия, не желала подписывать бумаги, демонстративно прислушивалась к мнениям Шуваловых, от которых теперь зависела вся внутренняя политика страны. Однажды она строго заметила канцлеру, что ему не стоит заниматься делами Сената, ибо там, согласно ее воле, будет заседать великий князь — между тем министру, подкупленному англичанами, союзниками датского короля Фредрика V, это нововведение грозило большими неприятностями. Подобные известия о трудностях на пути человека, «недостойного жить на земле»{396}, пробуждали в сердцах потсдамских политиков новые надежды.

Швеция, Дания, Россия и Голштиния

Шлезвиг-Голштейн, на владение которым претендовали три крупные державы (Швеция, Дания и Россия) стал козырем в игре, средством шантажа для основных участников состязания и их покровителей. Фредрик V был готов на все, лишь бы обрести гарантии своей собственности, а лучшим средством для этого было присвоить силой большую часть этой вожделенной территории. Поэтому он решился вернуть назад земли, принадлежавшие шведскому королю, а также прибрать к рукам наследные владения русского великого князя, герцога Голштейн-Готторпского{397}. Датский король стремился укрепить границы своего королевства, состоявшего из собственно Дании, Норвегии и Шлезвиг-Голштейна, и таким образом стать гарантом мира в Северной Европе. Между тем обсуждение голштинского вопроса в конечном счете ослабляло позиции наследников Фредрика I и Елизаветы Петровны, ибо сталкивало шведского и русского наследных принцев. В конце 1740-х годов давление Фредрика V усилилось до такой степени, что Швеция вынуждена была обратиться к России за помощью, которую та была обязана ей оказать в соответствии с Абоским договором. Елизавета не замедлила ответить согласием, ибо считала Голштинию частью, если не провинцией своей империи; датчане, таким образом, покушались на ее владения и заслуживали отпора{398}. Бестужев рвал и метал; новая война нарушала его планы союза с Англией и могла лишить его выгодных взяток и субсидий. Ему удалось отговорить Фредрика V от вооруженного вмешательства и внушить ему новый план действий: датский король должен был уговорить Петра Федоровича отказаться от своих голштинских владений и принять в качестве компенсации Дельменгорст и Ольденбург, с 1667 года входившие в Данию на правах персональной унии. Как, однако, убедить великого князя, унаследовавшего от предков вековую ненависть к такому грозному соседу, как Дания, согласиться на подобную сделку? Великий князь, невзирая па предложенные Копенгагеном крупные суммы, отверг все предложения датчан. А ведь молодой двор был весьма стеснен в средствах и погряз в долгах. По совету своего хитроумного министра иностранных дел фон Шулина Фредрик V решил предложить Адольфу-Фридриху, наследнику шведского престола, действовать сообща. Шведы, увязавшие все глубже в распре «шляп» и «колпаков», стояли на пороге гражданской войны и колебались в выборе между двумя возможными союзниками: могущественным восточным соседом, с которым их связывал Абоский мирный договор, или же соседом западным, скандинавским — той самой Данией, которой так не терпелось возвратить себе стратегически важные территории. Следуя советам версальского кабинета, Фредрик I выбрал своего старого противника и родственника — датского короля{399}. Договор об оборонительном союзе между Данией и Швецией был подписан в августе 1749 года; Адольф-Фридрих полностью отказывался от своего голштинского наследства, а взамен получал Дельменгорст и Ольденбург. Компенсация эта была чревата весьма серьезными последствиями: шведский наследный принц был также и наследником Петра Федоровича и, умри тот бездетным, вступил бы во владение голштинскими землями последнего и тотчас уступил бы их Фредрику V. Спекуляции относительно хрупкого здоровья племянника Елизаветы, его бесплодия и даже возможного отрешения от престола делали такие предположения вполне возможными{400}. Договор этот сохранялся в тайне от русских до апреля 1750 года. Потрясенный Корф, узнав о нем, тщетно требовал объяснений. Бестужев же вообще не мог прийти в себя от досады: он-то рассчитывал, что Дания военным путем принудит шведов уступить спорные территории, что ослабит не только саму Швецию, но и позиции Франции на севере Европы. Теперь же Петербургу предстояло в одиночку бороться с двумя скандинавскими королями, которые, к несчастью, были склонны прислушиваться к голосу Людовика XV, с некоторых пор очень щедрого на субсидии. Канцлер снова ошибся; следовало ли ожидать, что эта ошибка будет стоить ему должности? Политика его зашла в тупик. Он стал редко появляться на людях, запил, все чаще прибегал к заиканью — проверенная тактика в трудных случаях{401}.