Борис Лавренёв - Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы

• Название: Собрание сочинений. т.1. Повести и рассказы
• Автор: Борис Лавренёв
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

В первый том вошли повести и рассказы, написанные Б. А. Лавреневым в 1916–1926 годах. Среди них завоевавшие огромную популярность произведения о героической революции и гражданской войне, о людях, боровшихся за счастье народа («Ветер», «Сорок первый», «Рассказ о простой вещи» и др.).

---

— Я… это было… то есть меня… уговорили… Хозяин магазина… он уверил, что этот фасон очень… идет ко мне.

Если бы профессор смотрел не в пол, а в лицо прокурора, он при всей своей близорукости увидел бы, что бесстрастная прокурорская маска передернулась на мгновение судорогой сардонического смеха. Но прокурор успел соблюсти достоинство судебной власти и вытер предательскую улыбку с губ.

— Что же!.. Я не вижу в этом ничего особенного. У каждого из нас бывают необъяснимые иногда вкусы. Я знал одного человека, который мог есть чайную колбасу только тогда, когда она, поверите, начинала уже пахнуть, — сказал он учтиво, надеясь ободрить профессора, и добавил. — Во всяком случае, я не могу поздравить грабителя со слишком большой и выгодной добычей. Но все же это темное дело требует разъяснения, и я с вашего разрешения вызову сейчас же сюда начальника бригады уголовного розыска.

Профессор уныло повел рукой.

— Был я у них. Никакого толку. Во мне заподозрили вора и даже по альбомам сличали, не имел ли я приводов.

Прокурор разрешил себе наконец засмеяться:

— Ну, не беспокойтесь, профессор. В моем присутствии я могу гарантировать вас от таких выводов. Кроме того, вы говорили с простым дежурным агентом, а я вызову европейскую величину, изумительного специалиста высокой квалификации.

Прокурор снял телефонную трубку.

— Откуда? Угрозыск? Попросите мне Павла Михайловича… А, Павел Михайлович, здравствуйте. Не сможете ли вы приехать ко мне сию минуту? Да, да, в кабинет. Чрезвычайно любопытное дело. Да. Думаю, что вы очень заинтересуетесь, в вашем вкусе. Хорошо! Жду!.. Вы меня извините, — обратился он к профессору, — если я предложу вам пока посидеть вот здесь, а я приму остальных посетителей, — он указал профессору на диванчик в глубине кабинета, за круглым столом, — а чтобы вы не скучали, разрешите предложить вам любопытнейшую вещь, альбом редчайших случаев фотографической экспертизы. Могу вас уверить, что второго такого нигде нет.

Профессор поблагодарил и уселся в угол с альбомом.

Прокурор принимал посетителей. Александр Евлампиевич рассматривал альбом, изредка бросая косые взгляды в сторону прокурора. Тот сидел спиной к окну. Ослепительное весеннее солнце било в окно, заполняя кабинет дымным золотым туманом, и от этого моментами прокурор становился прозрачным, и сквозь него профессор явственно видел деревья Летнего сада и полированный красный порфир этрусской вазы на высоком цоколе. Голос прокурора вернул Благосветлова к действительности.

— Вот, профессор. Разрешите вам представить? Павел Михайлович Пресняков, наш лучший детектив.

Представленный был человеком очень высокого роста с гуттаперчево-гибкой сухой фигурой. Он сжал ладонь профессора длинными цепкими пальцами и, с размаху согнувшись, бросил свое легкое худощавое тело в кожаную ванну кресла.

— Вы позволите, — сказал прокурор, — если я сам изложу Павлу Михайловичу все известные мне обстоятельства, чтобы не утруждать вас вторичным пересказом, а вы поправите или дополните меня, если найдете нужным.

Пресняков сидел, утонув в кресле, скрестив руки на колене. В зубах у него ритмически качалась короткая прокуренная трубка. Темные вишневые глаза его казались апатичными и отсутствующими, но в самой глубине зрачков таилось настороженное внимание. Время от времени он поднимал руку и выколачивал пепел из трубки.

— Вы имеете что-нибудь добавить к рассказу прокурора? — спросил он, подавшись резиновым броском вперед.

— Нет… все как будто точно и полно.

В глазах Преснякова не осталось апатии. Они переливались зоркими лиловатыми огоньками.

— Один вопрос! Где вы купили ваш картуз?

— Я не помню, к сожалению, фамилии хозяина магазина. Но он в Апраксином рынке, напротив желтого дома с колоннами. Еще в окне огромная фуражка с малиновым околышем.

— Благодарю вас! Достаточно! Ну, я еду! — Пресняков поднялся и набил трубку новой порцией крепчайшего табаку.

— Ну, что вы можете сказать, Павел Михайлович? — заинтересовался прокурор.

— Хм… Пока ничего!

— А когда же?

— Завтра… Кстати, профессор, как мне можно достать вас, если вы понадобитесь для развязки?

Профессор дал номера телефонов лаборатории и квартиры.

— Чудесно. Думаю, я поставлю вас в известность о благополучном разрешении.

Пресняков простился и вышел. Профессор с невольным страхом посмотрел ему вслед.

— Неужели он знает?

— Ого!.. Я говорю вам — это исключительный человек, если он обещал, значит, дело в шляпе… или, вернее, в картузе, — позволил сыронизировать прокурор.

— Я очень вам благодарен. Может быть, наконец эта глупая история прекратится. Позвольте выразить вам мою глубокую благодарность.

— Не стоит, профессор! Моя обязанность охранять права и жизнь граждан. Очень счастлив, что мог увидеть вас у себя, хотя и по неприятному делу.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Привязанная за лапки к растопыренным металлическим держателям рыжая собачонка в панической дрожи скосила круглый прозрачно-коричневый глаз на блеск ланцета в руке профессора.

Познающие физиологию студенты любопытно вытянули шеи.

Профессор взмахнул рукой и коснулся ланцетом голого собачьего живота, который судорожно вобрался под прикосновением стали. Собачонка тонко и жалко завизжала.

Но собачий срок еще не истек на часах судьбы, и ей было определено получить незначительную, но существенную отсрочку.

За спинами студентов неожиданно прогудел пивной голос Пимена:

— Алехсан Лампович, вас к телехону требовают.

Профессор положил ланцет и прошел к аппарату.

Студенты смотрели на него с не меньшим любопытством, чем минуту назад на собачонку, ибо на их глазах всегда хладнокровный профессор побежал к телефону почти курцгалопом, споткнулся, покраснел, беря трубку, и вообще имел жалко растерянный вид.

В тишине они услыхали, как Александр Евлампиевич, волнуясь и глотая слова, обещал кому-то сейчас же приехать, потом бросил трубку, объявил, что занятия сегодня откладываются, и, скинув на ходу халат, побежал в кабинет.

— Что это с ним? — спросил один из студентов.

— Дело швах. Должно быть, втрескался старикан. Видали, как волновался. Сейчас, говорит, вмиг приеду. Наверно, задала жару баба.

Но пока молодые неофиты физиологии делали столь легкомысленные предположения, профессор, нахлобучив на голову старую шляпу, бежал вниз по лестнице и у подъезда, в первый раз от начала новой эры, нанял извозчика.

В угрозыске, в кабинете начальника бригады, увешанном изящными фотографиями трупов и тому подобными невинными экспонатами угрозыскной профессии, Александра Евлампиевича ожидал Пресняков.

Сегодня он был еще более резиновый, чем вчера, и, пожимая руку профессору, складывался и раскладывался со стремительной гибкостью и быстротой.

— Добро пожаловать… Хм… Вы быстро. Видите ли, не сердитесь на меня, профессор, хм… но мне хочется показать, хм… вам прелюбопытные вещи, о каких вы, хм… и не подозреваете. Впрочем, с вами так много случилось необыкновенного за этот месяц, что вы, пожалуй, не удивитесь.

— А что же именно вы хотите показать?

— Экспонаты музея Гран-Гиньоль, Джеков-потрошителей и тому подобное — трагифарс с переодеванием. Феерическая постановка. Но прежде я попрошу вас выйти на минутку сюда.

Он отдернул портьеру на двери, ведшей в соседнюю комнату.

— Минуты через две я вас вызову обратно.

Дверь захлопнулась. Профессор очутился в небольшом помещении, на стенах которого висели плоские витрины с фотографиями. Между ними фестонами и связками разместились фомки, отмычки, клещи, ломики, ключи, отвертки, паяльные трубки, напильники, ножи. Они сплетались в узоры, славили человечью ловкость.

В витрине, напротив двери висел снимок отрезанной головы. Профессор поглядел мельком, и вдруг голова подмигнула ему бесцветным глазом.

Он попятился к двери, и, к счастью, на пороге появился Пресняков с возгласом:

— Прошу, профессор.

Профессор бочком пролез в кабинет.

Там он сделал два шага и вдруг обомлел. Так обомлел, что коленки у него захолодели, под ложечкой засосало и кожа на спине пошла пупырышками.

В находившихся перед ним углах кабинета, — это он видел с непререкаемой ясностью, потому что на носу его криво, как баба на лошади, сидело заранее насаженное пенсне, — стояли две безмолвные фигуры. По неподвижности их можно было принять за восковые манекены, и эта неподвижность была невыносимо страшна. Но самое страшное было не в этих фигурах, а в том, что у обоих на головах красовались картузы, являвшие собой полную, абсолютную копию злосчастного профессорского картуза.

Профессор в испуге отпрянул назад и, ища защиты, оглянулся на Преснякова, но каково же было его изумление, когда и в двух других углах кабинета в глаза ему бросились треклятые картузы на манекенах. Между ними он увидал мимолетно хохочущее лицо Преснякова, и это было последним ясным зрительным впечатлением бедного физиолога, так как пенсне от волнения немедля сорвалось с положенного места.