Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

• Название: "Вексель Судьбы" (книга первая)
• Автор: Юрий Шушкевич
• Жанр: Научная Фантастика

В основе сюжета - судьба двух советских разведчиков-диверсантов, которые в результате хронопортации переносятся из 1942 в 2012 год. В нашем сегодняшнем мире им удаётся быстро "акклиматизироваться" и стать участниками многочисленных событий, связанных с розысками исчезнувшего за рубежом крупного царского вклада. Однако вместо капиталов, лёгших в основу мировой финансовой системы и с известных пор правящих миром, героям романа удаётся обрести сокровища иного рода. Роман интересен многочисленными историческими коллизиями и футурологическими прогнозами, которые, будучи преломлёнными в сознании людей первой половины XX века, зачастую раскрываются с неожиданной стороны.

---

-- Если нас ведут, то делать это могут только те, кто нас воскресил, -- ответил Алексей, тщательно подбирая слова. -- А вот это дело, ты уж извини, -- не человеческое.

-- Но мы же можем даже не предполагать, какого уровня технологиями они сегодня обладают...

-- Хорошо, пусть обладают. Но тогда зачем им было расставлять на нашем пути столько ловушек? Меня же хотели арестовать за убийство какого-то бандита! А товарный эшелон -- приди он на пять минут позже, нас бы взяли, как котят! И отчего мы маялись в Очаково, как робинзоны, а не жили в "Национале"?

-- Не знаю. Ты не сердись, я же просто делюсь с тобой своими опасениями. А уметь теоретизировать об опасностях, пусть даже призрачных, -- наше профессиональное свойство.

-- Всё хорошо. А что тебе в хозяевах не нравится?

-- Я же сказал -- оба они как не от мира сего. Вот Борька -- вроде мажор, повеса и алкоголик, а умён и совесть имеет. Странное сочетание.

-- Чего ж тут странного! Ты думаешь -- я не такой?

-- Ты?

-- Да, я. Просто я всегда был при деле, а он оказался за бортом. Должно быть, при капитализме оказаться за бортом -- это обычное явление. Он говорит, что после сорока человек здесь никому не нужен.

-- С его-то связями? С "Мосфильмом"?

-- А что -- "Мосфильм"? Я разговаривал с ним об этом. Там теперь всё в частных руках, куча разных студий... Где нормальный продюсер -- это, по-нашему, режиссёр, а где криминальный типаж -- не разберёшься без стакана. Снимают в основном всякую похабщину, однако в последние годы, по его словам, начал расти интерес к советской истории. Я имею в виду -- к нашему с тобой времени. Всё, что связано с НКВД, со Сталиным, с войной -- всё сегодня пользуется повышенным спросом.

-- Да, но тогда отчего же он не работает?

-- А он как творческий человек не обязан ходить в контору каждый день. Работает вроде бы помаленьку, что-то пишет. Написал недавно киносценарий -- "Красный Бонапарт". О Тухачевском.

-- Это по нему он с тобой консультировался?

-- Да. Всё расспрашивал, был ли военный заговор в тридцать седьмом.

-- А ты?

-- Что я? Я лишь рассказал, как общался однажды с Тухачевским на даче у драматурга Сланского, который был приятелем отца. Это было где-то в году тридцать пятом: я был тогда ещё мальчишкой и всё пытался расспросить Тухачевского, какой будет война с немцами. А он отшутился, сказав, что к началу войны СССР будет иметь на вооружении боевые ракеты и Берлин сожгут за пару дней. Красивый, умный был человек, изъянов я в нём не обнаружил. Хотя -- я многого тогда мог не видеть и не понимать.

-- А ты-то сам веришь в заговор?

-- Как тебе ответить? И да, и нет. Да -- потому что годом раньше на нашу общую беду в Испании удался заговор Франко. Нет -- потому что прежде, чем рассуждать о заговоре, стоило бы разобраться в конфликте между Тухачевским и Ворошиловым. Они ведь элементарно не переносили друг друга. В этом конфликте, думаю, и вся суть.

-- Да, ты прав, дело тёмное. Поговаривали, что наши вроде бы вскрыли на Транссибе японскую диппочту из Варшавы, а в ней -- записи доверительных бесед с маршалом, сделанные японским атташе.

-- Но если так -- то почему же эти документы не опубликовали?

-- Чтобы на следующий же день началась война с Японией?

-- Да, ты прав, Петрович. Но, как бы там ни было, Борису я ничем по теме Тухачевского помочь не сумел.

-- А он сам -- в своём сценарии -- на какой позиции стоит?

-- Считает, что заговор имел место.

-- Молодец. Я тоже так считаю.

-- Ну вот видишь! А ты говоришь -- мажор!

-- Мажор он есть. Только несчасливый и оттого немного странный. И сестра у него -- тоже какая-то несчастливая. Всё, за что берётся -- всё валиться из рук и выходит ей боком.

-- Это тебе Борис рассказал? Или она сама?

-- Тут к цыганке ходить не надо, всё как на ладони. Родилась не в своё время. Эх, ей бы во время наше! Вторая бы была Изабелла Юрьева!

-- Я тут как-то подумал, Петрович, и хотел с тобой посоветоваться: может, поможем ей немного деньгами? Её втянули в какую-то нехорошую историю и потом объявили, что она должна неким негодяем большие деньги.

-- Сколько должна?

-- Не знаю. А сколько, кстати, у нас осталось? Точнее -- останется, когда рассчитаемся за паспорта?

Оказалось, что в распоряжении бывших разведчиков остаётся не так уж и много средств: рейхсмарки не в счёт, пять тысяч старых английских фунтов отправлены на экспертизу и вернутся нормальными деньгами -- если ещё вернутся -- совсем не скоро, рубли и евро, затерявшиеся в карманах одежды буржуев с Остоженки, почти все были потрачены на еду, газеты и видеофильмы. А из суммарно шестидесяти пяти тысяч долларов, находившихся в "диверсионном" тайнике и экспроприированных у начальника стройки Лютова, после расчёта за паспорта на руках останется только пять. Не густо.

Правда, они совсем забыли про червонцы. Червонцев было 103 штуки, и для понимания современной стоимости этого сокровища Алексей в полной мере воспользовался технологиями нового века, справившись через компьютер. Оказалось, что золотые червонцы будут стоить порядка полутора миллионов рублей.

-- Да, -- процедил сквозь зубы Здравый, -- раньше на эти деньги можно было вооружить батальон или целый год содержать на конспиративных квартирах партизанский отряд. А теперь -- нам с тобой на подъём по семьсот тысяч едва ли хватит. Машеньке мы вряд ли поможем -- по крайней мере, если помогать станем деньгами. А у тебя-то у самого -- какие планы? Не век же нам в твоей бывшей квартире сидеть.

-- Пока особых планов нет. Выправлю документы -- осмотрюсь, попробую поездить по городу, пожить самому. А дальше -- посмотрим. Я же историк, и хотел бы по этой свой специальности и продолжать.

-- А жить где будешь?

-- Где жить? Пока не думал.

-- Очень зря, что не думал. Работу по специальности ты сможешь сыскать, боюсь, только в Москве, а жилье за зарплату историка обретёшь только в глухой провинции. Начальный капитал в столице за пару месяцев подчистую спустишь.

-- Тогда что ж! Уеду из Москвы.

-- Если уедешь -- то тогда забудь про любимую работу.

-- А если служебное жильё дадут?

-- Сегодня -- не дают.

-- Хорошо. А у тебя у самого какие тогда планы?

-- Разумеется, постараюсь из Москвы смыться. И чем скорее, тем лучше. Куплю где-нибудь в деревеньке домик -- и стану мелкобуржуазным элементом. Авось протяну как-нибудь.

-- Окулачишься?

-- Ну да, вроде того. Хотя по духу своему я однозначно городской пролетарий. А может быть -- даже и интеллигент. Когда-то лучше меня никто радиоприемники чинить не мог. Только вот техника теперь не та, и мне её уже не догнать... Поэтому, думаю, придётся уходить в сельское хозяйство.

Ничего не отвечая, Алексей прошёл на кухню и вернулся с картонным саквояжиком, содержащим несколько бутылок заграничного пива.

-- Опять трофейное?

-- Ну да, немецкое. Хочу кино посмотреть -- не возражаешь?

В этот раз поставили на просмотр один из дисков со специально сделанными Борисом подборками документальных фильмов о событиях, происходивших в шестидесятые-семидесятые годы. Исторически кадры Карибского кризиса, лунной гонки и перекрытия сибирских рек надолго приковали внимание и отвлекли от неприятных мыслей. Время пролетело незаметно, и когда подошло время ужина, то звонить в ресторан из экономии не стали, обойдясь остатками салатов и колбас со вчерашнего застолья. Поужинав, перешли на изучение восьмидесятых годов, начавшихся с помпезных похорон трёх генсеков и завершившихся развалом страны. Смотрели молча и напряжённо, не обмениваясь комментариями и стараясь получше запомнить каждое лицо и каждую деталь.

Где-то после одиннадцати вечера из прихожей послышался глухой перезвон ключей и звук отпираемого замка. Приехал Борис.

-- Не скучаете? Я только переночевать. Завтра к восьми утра назад, водопроводчики трубу только будут варить...

-- Да ты бы остался на даче! Что за нужда себя гонять? -- удивился Здравый.

-- Да... можно было. Ну ничего. Нужна, видимо, порция общения с вами.

Алексей с Петровичем удивлённо переглянулись. Неужели для Бориса столь важны эти во многом беспредметные разговоры на случайные темы? Неужели они представляют для него интерес не с точки зрения какого-то долгосрочного замысла, в наличии которого они начали было его подозревать, а нужны просто так, нужны лишь своим существованием и присутствием? Но тогда кто же этот человек?

Борис тоже, по-видимому, уловил эту неопределённость, обозначившуюся в их взаимоотношениях. Переодевшись и умывшись, он вернулся в гостиную с твёрдым намерением посвятить предстоящие ночные часы каким угодно беседам и выяснению позиций, но только не сну. Правда, от пива он наотрез отказался, сославшись на то, что наутро ему садиться за руль.

-- Кто-нибудь из вас прочитал "Архипелаг ГУЛАГ"? Я оставлял его на полке, -- поинтересовался Борис, когда очередной документальный диск завершился сюжетом о возвращении в Россию Солженицына.

-- Не то чтобы внимательно и до конца -- но просмотрел книгу вполне предметно, -- ответил Алексей.