Юрий Шушкевич - "Вексель Судьбы" (книга первая)

• Название: "Вексель Судьбы" (книга первая)
• Автор: Юрий Шушкевич
• Жанр: Научная Фантастика

В основе сюжета - судьба двух советских разведчиков-диверсантов, которые в результате хронопортации переносятся из 1942 в 2012 год. В нашем сегодняшнем мире им удаётся быстро "акклиматизироваться" и стать участниками многочисленных событий, связанных с розысками исчезнувшего за рубежом крупного царского вклада. Однако вместо капиталов, лёгших в основу мировой финансовой системы и с известных пор правящих миром, героям романа удаётся обрести сокровища иного рода. Роман интересен многочисленными историческими коллизиями и футурологическими прогнозами, которые, будучи преломлёнными в сознании людей первой половины XX века, зачастую раскрываются с неожиданной стороны.

---

-- Разузнал. В пятьдесят третьем. После него правил некто Хрущёв, который прославился разоблачением сталинских репрессий. Правда, при нём расстреляли Берию.

-- Ты что, Алёша, шутишь так со мной? Какой ещё Хрущёв? Тот матерщинник и недобитый троцкист, что ли, что возглавлял московскую парторганизацию? Репрессии, говоришь, разоблачал?

-- Я Хрущёва не знал...

-- Зато я знал очень хорошо. Он с тридцать пятого был у наших в разработке, жаль, что его не расстреляли, а ведь было за что. А что же произошло потом?

-- Что произошло потом, я ещё не разобрался. В начале девяностых был вроде бы неудавшийся военный переворот, после которого началась приватизация государственных предприятий. Капитализм у нас теперь восстановлен однозначно, однако с Соединёнными Штатами мы по-прежнему едва ли не враги... Так мне показалось, во всяком случае.

-- А с Германией?

-- Вроде бы отношения ровные. Восточную Пруссию мы у немцев забрали, теперь это Россия. А вот Крым -- отдали.

-- Кому отдали? Немцам?

-- Да нет, Украине.

Петрович, начинавший понемногу привыкать к невероятным новостям, здесь не смог сдержать своего крайнего изумления:

-- Если бы отдали Крым немцам, туркам -- я бы ещё мог понять. Но чтоб Украине? Они что, у тебя там, в Кремле, -- все конечные идиоты?

-- Почему это -- у меня? У нас с тобой, товарищ сержант госбезопасности, теперь у нас с тобой!

-- Извини, лейтенант, -- Петрович отёр выступившие на лбу капли пота. Потом, помолчав, продолжил. -- Я, честно тебе сказать, не предполагал таких изменений... Новые одежды, автомобили, радиотелефоны -- за семьдесят лет всё это могло и должно было поменяться, но вот СССР, Украина, Хрущёв... Куда же Сталин смотрел?

-- Но ведь изменения происходили не сразу. Союз после смерти Сталина ещё почти сорок лет держался. Я пока ещё не успел разобраться в международной обстановке за эти годы. Видимо, кто-то нас сильно подвёл или мы отчего-то не выдержали соревнования с капиталистами.

-- Не думаю, что было именно так, -- грустно ответил Петрович. -- В людях всё дело, поверь мне, в людях. Мы хоть с ними всего второй лишь день, но не так уж мало повидали. И вот что я тебе доложу: я не увидел новых людей. Те, что живут здесь сегодня, ничуть не лучше нас, а в чём-то, возможно, даже хуже. У меня из-за моей работы, ты знаешь, не было возможности помногу газеты читать, поэтому я всегда понимал коммунизм не как в газетах писали, а по-своему. Так вот, я понимал коммунизм не через общность женщин и посуды, а через нового человека. Который будет умнее, лучше и совершеннее нас. Только ради такого потомства и можно было терпеть голод и холод, предательства, доносы, убивать врагов, не думать о себе и не жалеть других. Только ради грядущего нового человека! А коль эта затея с новыми людьми не сработала -- что ж! Оно тогда даже и лучше, что всё пошло под откос. Тут бы и сотня Сталиных не помогла!

-- Что ж, по-твоему, случилось с людьми?

-- Да в том-то и дело, Лёша, что как раз ничего не случилось! Всех романтиков типа нас с тобой на войне, видать, поубивало, а вот мещане остались и взяли верх. Я пока вижу здесь одних лишь обычных мещан!

-- А твой знакомый-инвалид, что нам помог, -- тоже, по-твоему, мещанин?

-- Ветеран-то? Нет. Но его таким несчастным именно мещане и сделали, которые одни вокруг него роятся.

Алексей не стал ничего говорить в ответ, и чтобы не создалось тягостной паузы, привстал и попробовал пальцем воду. Вода достаточно остыла и была уже вполне пригодна для того, чтобы обработать рану и хотя бы немного умыться.

Для постирки белья пришлось приносить и кипятить ещё две кастрюли воды, и в этих хлопотах незаметно пролетели несколько часов. Под конец удалось даже побриться -- для чего обоюдными усилиями на куске гранитной плитки был заточен и доведен до бритвенной остроты старый кухонный нож.

-- Не знаю как ты, -- Алексей решил завести новый разговор, -- а я до сих пор не могу понять: радоваться нам или нет тому, что с нами произошло?

-- Как это -- не можешь понять? Живы, руки-ноги на месте -- значит, радоваться!

-- Но ведь нашей с тобой страны больше нет. Все родные и друзья погибли на войне или умерли, а если кто и жив -- тем давно за девяносто... и я бы, пожалуй, предпочёл с ними даже не встречаться. У нас с новым миром нет никакой связи. Даже если мы нарисуем себе документы, легализуемся, научимся пользоваться радиотелефонами -- то всё равно останемся чужими. Ты не думал об этом?

-- Нет, не думал. А один документ, между прочим, у нас уже имеется.

-- Что ты имеешь в виду?

-- А вот это, -- Петрович не без гордости извлёк из своего кармана зелёную корочку. -- Удостоверение частного охранника Козлова, выдано самим Министерством внутренних дел!

-- Откуда?

-- Хозяин корочки валялся пьяным возле путей. Я оттащил его подальше от рельсов и обыскал.

-- Да, но ведь этот как-то не по-человечески -- забрать у человека документы?

-- Почему не по-человечески? А разве по-человечески -- напиваться и валяться по помойкам со служебными удостоверениями, которые могли достаться врагам? Вспомни, что стало бы с нами, окажись мы такими же разгильдяями!

-- Ну сейчас же не война... И, возможно, тот Козлов пьёт не по доброй воли -- ещё не известно, что за жизнь у сегодняшних людей.

-- Война -- не война, а документы надо беречь. Кстати, паспорт его я ему оставил, так что не считай меня фашистом. Между прочим, прими к сведению, в нашем новом государстве на паспорте -- двуглавый орёл, только не прежний, царский, а какой-то недоделанный... Но главное -- если я подстригусь, то вполне смогу сойти за Козлова -- взгляни-ка на фото!

Алексей взял в руки корочку и внимательно рассмотрел её.

-- Лицо у этого Козлова вообще какое-то очень общее. Ни выражения, ни примет. Я тоже, если что, смогу себя за него выдать... Только всё это -- детали. Нам-то что делать? Не вечно же в этой конуре сидеть, пока нас в милицию не сдадут?

Здравый ответил не сразу. Он встал, прошёлся несколько раз по помещению и с минуту молча стоял у мутного окна, утопив кулаки в оттянутых вниз карманах старого фронтового ватника. Потом развернулся лицом к Алексею и произнёс негромко и решительно:

-- Мы добудем себе права и будущее. Как сами вышли из-под земли, так из-под земли всё себе и добудем. С кровью вырвем, если что. С оружием в руках. У нас с тобой, Алексей, есть на это самое полное право. Согласен?

-- Да, я рассуждал в том же направлении... Выбора у нас нет, если не сможем -- загремим в психтрест или будем побираться на помойках. Надо только понять, кем мы должны стать в этом новом мире. Вот я, например, в историки и дипломаты вряд ли теперь сгожусь, как и ты со своей спецлабораторией -- кому ты будешь нужен? Всё в жизни ушло слишком далеко, мы просто не сможем его догнать. Ты-то кем сам себя видишь?

-- Князем удельным, Алексей, князем удельным себя вижу. А ты -- становись царем московским и всея Руси!

-- Шутишь?

-- А с чего ты решил, что шучу? У человека, если он живёт, должны быть большие цели. До войны мы с тобой что-то строили, поднимали мировую революцию. Я, кстати, мировую революцию всегда понимал не как штурм Зимнего одновременно на всех континентах, а как вселенского масштаба переворот, который принесёт людям новую осмысленную жизнь. Когда человеку не придётся горбится у станка или за конторкой, когда работу за него будет делать машина, а он -- станет творцом и владыкой мира. И я думаю, что все из нас тогда что-то подобное впереди себя видели и ощущали. А иначе -- кто бы пошёл на такие жертвы, терпел бы, мучился, ждал?

-- Всё правильно говоришь, только вот где она -- эта новая жизнь? Если страна вернулась в капитализм, вернулась в строй, исторически предшествующий даже нашему с тобой несовершенному социализму -- то, стало быть, с новым миром неудача вышла? И если переход в новый мир сорвался даже в нашей стране, которая для него сделала больше всех остальных вместе взятых, то, скорее всего, он не состоялся и в других странах... Ведь могла же быть ошибка в теории Маркса, о которой писали не только белоэмигранты, но и именитые европейские учёные -- я же сам в закрытом фонде их читал... Или, скажем, машины, которые должны были сделать человека свободным, не удалось построить. Тогда возврат к эксплуатации становится понятным. И Советский Союз распался, поскольку не стало общей идеи, а эксплуатировать и наживаться можно и поодиночке. Всё это так. Но ведь если нет и уже не будет новой жизни -- кому и зачем мы здесь нужны?

-- Себе вот и нужны. Ты, Алексей, прости меня, но ты явно с чтением Энгельса перестарался, который всё буквально хотел обобществить, и теперь не находишь себя вне общества. В то время как товарищ Ленин учил смотреть на вещи диалектически. С тем, с прежним нашим обществом, мы были вместе и заедино. Поменялась историческая эпоха, общество стало другим -- что ж, будем же и мы теперь от него отдельно! Но при этом останемся собой, Алексей, собой останемся, сохраним наши мысли, наши мечты, нашу энергию -- вот что главное! А уж как сохраним -- то следующий вопрос. Сейчас главная наша задача -- выжить. И выжить не в этой вонючей дыре, а в нашей с тобой обожаемой столице! Ты когда последний раз обедал в "Метрополе"?