Берт Хэршфельд - Акапулько

• Название: Акапулько
• Автор: Берт Хэршфельд
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1997
• ISBN: 5-300-01352-8

В романе Берта Хершфельда «Акапулько» собираются богатейшие люди мира. Их, законодателей роскошной жизни, в которой царит жадность, плотское вожделение и предательство, вряд ли тронет настоящая любовь и истинное благородство. Но эти чувства, недоступные миру богатства и власти, существуют и лишь они подлинны…

---

Саманта натянула простыню до самой шеи, подогнула ноги, свернулась клубочком — так же, как она делала, когда была маленькой. Даже сейчас этот сон казался ей явью, реальным событием ее сегодняшней жизни. И она была напугана, напугана точно так же, как в тот самый день много лет назад. Даже потом, став старше и приглашая к себе гостей, она могла различить в себе признаки, остатки того, давнишнего страха, что к ней никто не придет, что она останется одна на своем пустынном и никому не нужном празднике.

Быть одинокой — самое худшее из всего. Быть одинокой так больно. И все же, слишком часто ей приходилось быть одной. Ни одно из ее замужеств не подарило Саманте той близости, той нежности и привязанности, которых она жаждала; ни один из ее любовников не давал ей ничего больше, чем физическая (или лучше сказать, физиологическая?) забота и предупредительность, которые, как правило, достигали своего пика вскоре после первой встречи, а после этого с каждым днем неуклонно сходили на нет.

«Я заслуживаю лучшего…»

Обхватив голову руками, Саманта попыталась мысленно представить себе облик каждого из любовников, расположить их в порядке поступления, так сказать. Когда ей стало трудно жонглировать в уме всеми этими именами и лицами, она начала делать записи, составлять список мужчин, давая каждому краткую характеристику, отрицательную или положительную, физиологическую или иную.

«Как мало хорошего можно сказать…»

Скоро у нее получился объемистый каталог. «А я довольно неразборчивая женщина», — подумала Саманта с некоторой тревогой. Но такой взгляд на самою себя ничего, кроме беспокойства, не вызывал, и Саманта с силой захлопнула блокнот и убрала его с глаз долой, в выдвижной ящик своего ночного столика. Потом она встала с кровати.

Обнаженная — Саманта твердо верила в то, что кожа должна дышать, — она расположилась на персидском молитвенном коврике (его подарил Саманте муж-араб, который, кстати, собирался использовать этот коврик вовсе не по прямому назначению: Ахмед эль-Акб Сихоури напрасно, как оказалось впоследствии, надеялся заниматься на нем любовью) и начала делать упражнения по системе йогов. Дисциплинированно и размеренно вдыхая и выдыхая воздух, Саманта попыталась очистить свое сознание от всех порочных мыслей. Но йоговской методике расслабления продолжали мешать всякие посторонние соображения, и она бросила это занятие. Сегодня определенно не тот день для серьезной медитации.

Войдя в свою гигантскую ванную комнату, она включила сауну и, пока атмосфера в ней достигала желаемой температуры, принялась очень энергично, чуть ли даже не яростно, чистить зубы. Наконец, она растянулась в своей сауне на деревянной скамье, позволила своим глазам крепко закрыться, заставила все поры широко открыться и отдала приказ всем деструктивным элементам своего тела вытекать прочь и испаряться.

Какой все-таки слабой она была у Бернарда прошлой ночью, как потворствовала своим желаниям… И это шампанское, и эта слишком богатая, слишком изысканная еда. «Стыдно, Саманта». Она мысленно дала сама себе обязательство пробыть сегодня в сауне на пять минут больше, чем обычно.

Каким необычным был этот вечер, какие неожиданные повороты событий… Бернард, конечно, частенько устраивает, мягко говоря, странные развлечения. У него просто прирожденный дар собирать вокруг себя людей, озабоченных самыми мрачными и безотрадными сторонами жизни — омерзительными, прямо скажем.

Тот вчерашний вечер — отличный пример. Во время vichyssoise[92] один из гостей, композитор Бродвейских мюзиклов, стал разглагольствовать о том, что он назвал «всемирной революцией молодых, бедных и отверженных». Ну и отвратительным мужиком был этот композиторишко: маленькие блестящие глазки, безвольный подбородок, цветистая, чересчур пышная манера выражаться! Так как, по всеобщему признанию, главный талант этого композитора заключался в умении делать себе рекламу и деньги, Саманта посчитала его революционную позу сплошным лицемерием. Помимо всего прочего, не так уж много людей на этом свете созданы равными — опыт научил ее этому.

Когда подали entrée[93] — превосходно приготовленное мексиканское блюдо из цыпленка, композитор заявил, что все присутствующие, в том числе и Бернард, слишком довольны собой, слишком удовлетворены. Все они, по словам музыканта, не в состоянии понять наступления новой революции, они не смогут понять наступления новой революции, они не смогут понять ее приход даже в тот момент катаклизма, когда campresínos всего мира поставят их к стенке, как это сделали французы со своими аристократами.

Ему ответил американец, звали его Гэвин, смуглый красивый мужчина с выдержанным взглядом и широкими плечами спортсмена. Он заметил, что французские дворяне были гильотинированы (и это знал даже он, грубый бизнесмен-американец), и сказал, что композитор не только был неправ в своих суждениях относительно будущего, но и невежлив, поскольку строит такие мрачные прогнозы на столь замечательном обеде в присутствии столь прекрасных и очаровательных дам.

Саманта слегка зааплодировала и улыбнулась американцу. Он чуть опустил голову в знак признательности — но и все на этом. Любопытство Саманты относительно Гэвина было моментально разожжено до предела.

За десертом, состоявшем из огромных размеров клубники в кларете, композитор предпринял новую атаку, на этот раз по поводу революционной природы искусства. Он утверждал грядущие изменения в живописи, в романах, театре, кинокартинах. Предсказывал появление фильмов об угнетаемых меньшинствах, гомосексуалистах, даже о черных и нищих!

Саманта наконец не выдержала и заговорила, хотя больше, честно говоря, под влиянием бурбона:

— Как тоскливо все это звучит. Что касается меня, я никогда не хожу на фильмы, в которых звезда не носит норковую шубку.

Марселла издала одобрительный возглас:

— Дорогая, как чудесно ты сказала! Какая же ты умница, Саманта!

Ее замечание свершило то, что раньше казалось невозможным: композитор поскучнел, потом окончательно замолчал. Однако этому замечанию не удалось выполнить более важную задачу — привлечь к Саманте внимание мистера Гэвина. Когда ужин был закончен, тот уединился с Бернардом в кабинете и не показывался оттуда до самого своего ухода.

«Слишком плохо, — подумала она тогда. — Он не так интересен, как показался с самого начала, — это очевидно. Обычное дело со многими мужчинами. А особенно часто тупицами оказывались бизнесмены — почему-то в большинстве американские бизнесмены, самозабвенно преданные искусству добывания больших денег. И это тогда, когда все знают, что главное веселье состоит в том, чтобы культурно их тратить.»

Негромкий звонок таймера оборвал ее мысли, Саманта выбралась из сауны и скользнула в желтый халат. Спустившись вниз, она прошла через гостиную, на ходу кликнула служанку и направилась к своему Римскому бассейну. Кинув халат в кресло, Саманта мельком взглянула на клубы пара, поднимающиеся от подогретой воды и тускло освещаемые утренним солнцем, и погрузилась в бассейн. Она успела сделать уже четыре круга, когда у бортика появилась Трини с кофе, ломтиками папайи и со свежей «Ньюс».

Саманта прочитала сводку погоды. Сорок восемь градусов в Париже, пятьдесят один в Лондоне, и всего на три градуса теплее в Риме. Снежный буран закрыл все аэропорты на северо-востоке Соединенных Штатов, а Нью-Йорк был погребен под восемью дюймами снега, и температура там была только тринадцать градусов выше нуля[94]. Саманта дала газете соскользнуть на землю и, подняв лицо к солнцу, закрыла глаза. Все эти морозные вести делали пребывание в Акапулько намного приятнее.

Вскоре Трини появилась снова.

— Цветы для señorita.

— От кого?

Трини протянула хозяйке шесть дюжин кроваво-красных роз, которые она, словно укачивая, держала на руках. Саманта взяла карточку, прочитала аккуратно выписанные буквы: «Вы сделали ужин изысканным и стоящим событием». Она была подписана — «Тео Гэвин».

Тео. Что за милое имя. Ей никогда особенно не нравилось имя Тед или Тедди, но Теодор — совсем другое дело. Оно ему идет.

Когда Саманта осталась одна, она прочитала карточку еще раз. Гэвин снова стал человеком, к которому она чувствовала интерес. И немалый. Когда в последний раз она встречала мужчину, достаточно искушенного и достаточно мудрого, для того чтобы не проявить интерес к ней незамедлительно и недвусмысленно? Большинство мужчин почти совсем не обладают никаким светским тактом. Тео Гэвин определенно был не из их числа.

Красные розы. Довольно-таки немудреный выбор: такой букет может послать какой-нибудь водитель грузовика знакомой официантке или школьник своей подруге. Или (обнадеживающая мысль)… она недооценивает Гэвина… Возможно, эти розы часть некоего изощренного плана, цель которого — не показаться ей слишком болтливым и словоохотливым, слишком хитроумным и, как следствие этого, слишком заинтересованным ею. Конечно! Именно так все должно и быть! Он искусный игрок, он забросил в море свою блесну и собирается водить ее до тех пор, пока она не заглотнет наживку.