Юрий Аракчеев - Зажечь свечу

• Название: Зажечь свечу
• Автор: Юрий Аракчеев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1985

Проблемы, затронутые в повестях и рассказах Юрия Аракчеева, близки всем нам. Разнообразными художественными средствами автор утверждает дорогие для нас принципы: честность, добросовестность, гражданскую активность, чувство Родины, верность человека тому лучшему, что он несет в себе; пишет о красоте и изначальности природы.

---

В связи с этим письмом один из членов Верховного Суда Союза обратился в Верховный суд Туркмении с просьбой выяснить: нет ли в Особом мнении народного заседателя каких-либо сведений, ставящих под сомнение последний приговор? В ответе из Туркмении было: Особое мнение проверено, сомнений в справедливости приговора не возникает… Однако здесь, в Москве, Особое мнение Касиева не изучали.

Очень любопытной была длинная, на нескольких страницах, жалоба корреспондентов «Литературной газеты», сопровождаемая письмом заместителя главного редактора. Корреспонденты, побывавшие на двух процессах, выражали полную уверенность в несправедливости последнего приговора. В связи с этим было — во второй раз — затребовано дело Клименкина из Мары. Оно проверялось двумя консультантами, и оба, независимо друг от друга, пришли к выводу: вина Клименкина доказана, последний приговор справедлив. С ними согласился один из членов Верховного Суда, перепроверивший их.

Далее шли ответы на жалобы и письма — отцу, невесте. Ответы отрицательные. Ответ председателя Судебной коллегии по уголовным делам на жалобу адвоката Беднорца, тоже, кстати, весьма аргументированную и любопытную. И, наконец, ответное письмо заместителю главного редактора газеты. Тоже отрицательное…

Вот тут и можно постараться представить себе трудность работы в надзорной судебной инстанции. Хотя роль судьи первой инстанции тоже весьма нелегка — попробуй-ка разберись в хитросплетениях показаний и эмоций участников процесса, когда люди далеко не всегда говорят то, что думают, а ты, судья, все-таки обязан отыскать правду, взвесить все самым тщательным образом и — вынести справедливый приговор, взяв тем самым на себя всю ответственность за судьбы людей… Однако работнику надзорной инстанции еще труднее. Ведь он имеет дело только с документами — не видит лиц, не слышит голосов, не может, пользуясь своим опытом и знанием человеческой психологии, разобраться в том, насколько искренне говорит человек, не может задать вопроса. Перед ним — бумаги. Как правильно оценить значимость, важность этих бумаг, как угадать за ними людей? И — ко всему прочему — в надзорную инстанцию ведь обращаются в самых сложных случаях: лишь тогда, когда ни первая, ни кассационная не добились четкого и недвусмысленного результата. А между тем работник надзорной инстанции несет двойную ответственность — не только перед потерпевшими и осужденными, но и перед всеми работниками милиции, прокуратуры, суда, имевшими отношение к делу до него. Следствие по следствию, суд над судом… А перед тобой — лишь бумаги. Непросто!

Внимательность, непредвзятость и — компетентность, конечно, — вот главное. Добиться максимальной ясности дела прежде всего.

Спокойно, сосредоточенно, не торопясь и не позволяя себе отвлечься, Валентин Григорьевич Сорокин начал читать документы с самого начала.

И когда дошел до заключений консультантов, вот что сразу бросилось ему в глаза. И тот, и другой консультанты, пришедшие к отрицательным для Клименкина заключениям, вполне могли впасть в довольно распространенную ошибку: психологически остаться в плену самого первого тома дела. И последнего судебного следствия. Утверждать это с уверенностью было пока нельзя — необходимо проверить, — но вот что любопытно: ссылки обоих консультантов были только на листы из 1-го и 6-го томов, а 6-й том содержал, по-видимому, как раз лишь судебное следствие последнего процесса. Показания свидетелей на этом процессе, возможно, были достаточно вескими для обоснования приговора, в них, вероятно, были компенсированы провалы первого предварительного следствия, но вот вопрос: можно ли им, свидетелям, верить? Что содержится в промежуточных четырех томах? Не нарушают ли они последовательность и не ставят ли под сомнение добросовестность свидетельских показаний, данных на последнем процессе? Кстати, доводы журналистов и, особенно, адвоката, изложенные в их жалобах, как раз и упирают на это.

И еще одно бросилось Сорокину в глаза. Чувствовалось, что представление о самой личности обвиняемого (дважды судим за хулиганство) как-то довлеет над выводами обоих консультантов, да они, собственно, и не скрывают этого. А между тем есть очень важное для всякого судебного работника правило: данные о личности обвиняемого не могут, не должны оказывать влияние на формирование убеждения следователя, прокурора, судьи в виновности за рассматриваемое деяние. Эти данные могут иметь значение только при определении наказания…

Дальше — больше. Почему народный заседатель Касиев остался при Особом мнении, что он там все-таки написал? Что это за письмо работника УВД Каспарова, о котором упоминается в жалобе адвоката и в Протесте? Действительно ли смерть Амандурдыевой наступила в связи с проникающим ранением в почку, не замеченным врачами? Чем объяснить тот факт, что на одежде Клименкина не было крови? Почему нож признан «орудием убийства», хотя на нем тоже не было обнаружено крови? Почему не проведена трасологическая экспертиза и нельзя ли провести ее теперь по одежде? Почему не исследована версия кровной мести? И так далее, и так далее. Шквал вопросов, требующих ответа, хлынул сквозь плотину создавшегося мнения, как только обнаружились серьезные трещины в ней. В общем-то не так уж и трудно по-человечески понять тех людей, которые инстинктивно, искренне, часто даже не отдавая себе отчета, избегают искать таких трещин — чтобы, не дай бог, не рухнула вся плотина. Ибо ведь кому же тогда новую-то придется выстраивать?

Короче говоря, мнение у Сорокина создалось такое: дело сложное, а ясности нет. Необходимо истребовать его еще раз.

С такими мыслями он пришел 22 сентября 1972 года по приглашению Сергея Григорьевича Баринова на аудиенцию корреспондентов «Литературной газеты» и адвоката.

Внимательно слушал выступления троих, таких разных. Разных по внешности, по возрасту, по темпераменту, по взглядам на жизнь. Одно безусловно объединяло их: желание, чтобы дело Клименкина получило справедливое решение. Это было несомненно. Недвусмысленно. И — наверняка — бескорыстно. Нет, они не настаивали на непременном оправдании Клименкина. Они жаждали справедливости.

На другой же день полковник Сорокин составил лаконичную, но убедительно аргументированную справку о том, что дело Клименкина должно быть истребовано для проверки в порядке судебного надзора еще один раз. Третий.

8. «ПРОСТЫНЯ»

Дело Клименкина пришло из Туркмении в начале октября. Шесть томов — шесть темно-бежевых картонных папок.

Направление, по которому необходимо было начать исследование, уже определилось. Вообще говоря, можно было бы, например, проверить сам факт события — так, как он установлен в последнем процессе. Часто именно такой путь приводит к успеху. Особенность же этого дела заключалась в другом. Все бесконечные пересмотры, никак не приводящие к окончательному результату, а также несомненная слабость дознания и первого предварительного следствия, невосполнимость улик в связи с давностью происшествия и смертью главных свидетелей — потерпевшей и ее мужа — недвусмысленно сводили дело Клименкина в разряд  о ц е н о ч н ы х. Отсюда и следовало: нужно самым тщательным образом проверить и  о ц е н и т ь  показания всех главных свидетелей.

Объективны ли они? Можно ли им верить? Вот главный вопрос.

И Валентин Григорьевич Сорокин приступил к следствию по следствию и к суду над судом, что, собственно, и составляет суть надзорного производства.

Он начал с того, что тщательно изучил последний приговор, составленный под председательством судьи Милосердовой, и определил, какие именно показания, каких именно свидетелей положены в его основание. Затем необходимо было тщательнейшим образом проследить  п о с л е д о в а т е л ь н о с т ь  показаний каждого свидетеля на протяжении всех предварительных и судебных следствий.

Одними из важнейших показаний были показания потерпевшей и ее мужа, записанные еще в 1970 году на туркменском языке. Сорокин отдал их в лабораторию перевода с просьбой дать двум разным переводчикам, независимо друг от друга. Ибо на предварительном следствии по-разному трактовался цвет пиджака и речь парня, якобы напавшего на Амандурдыеву в туалете (то ли он «заикался», то ли «картавил»).

Когда переводы (по два на каждое показание) были готовы, Сорокин выписал в столбик фамилии тех свидетелей, показания которых были важны. Практически — всех.

А дальше началось самое главное.

У судебных работников это называется «простыня». Берется большой лист бумаги и расчерчивается в виде таблицы — на колонки и строчки. Каждая строка начинается фамилией свидетеля. Далее идут сведения из колонок: «Первое предварительное следствие», «Первое судебное следствие», «Первый приговор», «Второе предварительное следствие», «Второе судебное…» и так далее. Затем берется дело и тщательно изучается каждое показание каждого свидетеля, а существенное из него вписывается в колонку. Самая последняя колонка: «Вывод». То есть оценка показания данного свидетеля.