Михаил Безродный - Россия и Запад

• Название: Россия и Запад
• Автор: Михаил Безродный
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-917-5

Сборник, посвященный 70-летию одного из виднейших отечественных литературоведов Константина Марковича Азадовского, включает работы сорока авторов из разных стран. Исследователь известен прежде всего трудами о взаимоотношениях русской культуры с другими культурами (в первую очередь германской), и многие статьи в этом сборнике также посвящены сходной проблематике. Вместе с тем сюда вошли и архивные публикации, и теоретические работы, и статьи об общественной деятельности ученого. Завершается книга библиографией трудов К. М. Азадовского.

---

Подобные синонимические ряды противники политкорректности не упоминают, потому что в соответствующих концептуальных значениях не прослеживается тема возможного ущемления прав личности.

По-видимому, единственными критериями «сокрытия истинного положения дел» являются новизна (непривычность) и социальная направленность политкорректных слов и выражений. Иной разницы между политкорректностью и прочими эвфемизмами, устоявшимися и привычными для носителей языка, обнаружить не удается.

Во все времена и во всех языках фиксировались нормы речевого этикета. Старые, устоявшиеся нормы воспринимаются сегодня без эмоций и не замечаются, а новые нормы в лексике социальной сферы расцениваются многими как происки левых, как прекраснодушие демократов, как глупость или даже как злонамеренный вред — и вызвано это непривычностью, нарушением традиций, а также этической щекотливостью ущемления чьих-либо прав и нерешенностью множества реальных конфликтов и проблем в жизни населения разных стран.

Политкорректность вызывает нарекания — причем не только в России, но и на Западе, и не только среди расистов и антифеминистов, но и среди людей с прямо противоположными взглядами[885] — еще по одной причине. В этом явлении в скрытом виде содержится предположение, что без регламентаций и рекомендаций люди в вопросах вежливости, этикета и мирного сосуществования культур сами не разберутся. В политкорректности усматривают назидательность, наставительность, нравоучительность, перст указующий. Человечество достаточно натерпелось от языковой регламентации в тоталитарных системах, чтобы теперь относиться к любым попыткам переделывать язык с недоверием и скепсисом[886]. Кроме того, опасения, что слова заменяют дела и что вместо интеграции и взаимного обогащения культур политкорректность лакирует действительность, не лишены оснований. Подозрение или даже уверенность в том, что ревнители политкорректности используют ее как оружие против любого альтернативного мнения, что она служит средством цензуры, демагогии, инструментом манипуляции и запугивания политиков, ораторов, журналистов и общественных деятелей, основаны на конкретных прецедентах[887]. В Германии многие политологи и публицисты высказывают опасения, что комплекс коллективной вины без срока давности за ужасы Второй мировой войны может оказаться губительным не в последнюю очередь для тех, кто этот комплекс пестует и поддерживает[888]. Эти соображения демонстрируют, что политкорректность как политическая доктрина (т. е. система мер по поддержанию законодательного равноправия) и политкорректность чисто языковая (эвфемизация и феминизация языка) не различаются.

Наиболее агрессивные протесты и бурный поток острословия и сарказма политкорректность вызывает не на Западе, а в Восточной Европе. На это обращает внимание Элеонора Лассан, занимающаяся проблемами политической лингвистики[889].

Феномен отрицательного отношения к политкорректности в России, где, в отличие от западных стран, она не только не является обязательной для языка официального общения, но и не развита ни на лексическом, ни на грамматическом уровне[890] (примеры политкорректных формулировок противники политкорректности заимствуют обычно из английского или немецкого, пытаясь с той или иной степенью приближенности переводить их на русский язык и получая при этом слова и выражения, которые нигде и никогда в русском не употребляются и вызывают насмешки своей внешней нелепостью), особенно интересен для социолингвистического исследования.

Одна из причин этого феномена состоит в том, что в общественном мнении закреплено устойчивое представление о правде как о чем-то неприятном, требующем личной и гражданской доблести как при ее формулировке, так и при ее восприятии: «правду-матку» «режут в глаза», и она «глаза колет». Поэтому эвфемизм — это синоним «неправды» (но эвфемизм не любой, а лишь тот, который затрагивает права социальных меньшинств).

Другая причина неприятия политкорректности в России состоит, возможно, в том, что понятие «политкорректность» ассоциируется с США, а эта страна связана в представлении многих граждан России с образом мирового жандарма, с насилием, с навязыванием другим странам своей воли, с либеральным террором. Американцы безумны, фанатичны и истеричны, россияне же олицетворяют здравый смысл — этот устойчивый стереотип скрывается за множеством высказываний и публикаций. «Американцы помешаны на своей политкорректности» — таков лейтмотив публичных выступлений многих российских граждан на форумах, в блогах и статьях. Яркая публикация на эту тему — эссе Татьяны Толстой, остроумное и язвительное, в гротескно-заостренном виде высмеивающее абсурдность политкорректности. Критике подвергается как ее эвфемистическая, так и феминистская составляющая[891]. Опубликованное в Интернете, эссе Толстой завоевало множество поклонников, что видно по обилию ссылок и цитат из него как в устных высказываниях, так и в блогах и в газетно-журнальных публикациях.

Чтобы доказать, что политкорректность искажает истину, ее противники не гнушаются искажением истины:

Теперь в Америке называть слепых слепыми, толстых толстыми, а собак собаками — все равно что расписаться в своей ненависти к светлым идеалам человечества. Более того, борцы за справедливость сочли, что некорректно и называть женщину женщиной, woman, поскольку это слово — производное от слова man, мужчина, а стало быть, те, кто его употребляет, подчеркивают вторичность дам, тем самым нанося им оскорбление. Решено было заменить опальное слово на womyn: изменив гласную в корне, отмежеваться от однокоренных мужиков[892].

Помимо глумливого тона, плохо помогающего аргументации, здесь искажено реальное положение дел, потому что в американском варианте английского языка прежние обозначения женщин, собак и слепых сохраняются. Кроме того, эвфемизмы, относимые к толстым людям, слепцам и даже собакам, имеются и в русском языке, но в статье не упоминаются[893]. И, наконец, автор и по-русски наверняка не назовет толстого человека толстым, а слепого — слепым в диалоге: этого не допускает речевой этикет.

Достается и немецкому языку. Л. П. Лобанова негодует: старых и пожилых людей нынче принято называть Senioren — старейшины, что является искусственным маскировочным средством для сокрытия истины (их солидного возраста)[894]. Ей, видимо, неизвестно, что слова junior и senior бытуют в немецком языке издавна и означают всего лишь младший и старший. Они удобны, например, для различения отца и сына в семье. Поскольку в немецком распространена форма обозначения людей по фамилиям: Herr Schmidt, Frau Seifert — то для различения отца и сына давно уже приняты формы Herr Schmidt senior, Herr Schmidt junior. Поэтому слово Senioren для обозначения пожилых и старых людей политкорректного нововведения собой не представляет. И переводится оно вовсе не как старейшина. Автора, очевидно, раздражает не сокрытие истины как таковое, а лишь новизна и «чуждость»: привычные русские эвфемизмы той же лексико-семантической группы на закате жизни, в годах, в возрасте, в летах, не первой молодости, преклонный возраст объектами критики не являются[895].

Третья причина отрицательного отношения к политкорректности в России — память о социалистическом новоязе как способе манипуляции массовым сознанием. Благодаря стараниям советской власти в области языковой политики любые попытки «работы над языком», вызываемые политическими мотивами, воспринимаются населением страны, сравнительно недавно избавившейся от социалистического режима, болезненно. Люди устали от трескучих бессмысленных фраз: от встречных планов, пятилеток в четыре года, товарищеских судов, соцобязательств, ударного труда, коллективизма, трудовой вахты и прочей абракадабры, преследовавшей их на протяжении семидесяти лет. Их психика травмирована принуждением не только выслушивать, но и употреблять эту лексику. Они опасаются, что от английского языка и от глобализации исходит опасность новой идеологии, реставрации несвободы. Принуждения политкорректностью еще нет, есть только его неясный призрак, но уже и он таит в себе опасность. Борцы против политкорректности не учитывают, что советский новояз был единственно допустимой формой официальной коммуникации, в то время как язык политкорректности представляет собой не столько замену, сколько расширение синонимических рядов и обогащение языковых возможностей — разумеется, до тех пор, пока доктрина политкорректности не становится юридическим инструментом принуждения.

Четвертая причина описана И. Т. Вепревой в книге «Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху»:

Современные россияне переживают потерю тождественности в результате отречения от советского прошлого. <…> Современное языковое сознание постсоветского человека амбивалентно, потому что в нем синхронно отражается весь спектр происходящих политических событий, получающих вербальное отражение в массово непрофессиональном толковании. Особенно значимой становится этническая принадлежность человека как реакция на нестабильность современного общества. Распространенность разнообразных этнически выраженных фобий создает реальный, хотя и пассивный потенциал межнациональной отчужденности, что фиксируется в метаязыковом дискурсе. Негативное противостояние «чужому», «иному» возникает при неясной выраженности позитивных факторов «своего». Поиски позитивного начала реализуются в ностальгии по прошлому[896].