Георг Хилтль - Опасные пути

• Название: Опасные пути
• Автор: Георг Хилтль
• Издательство: Folium, Элко
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-7061-0004-7

Романы серии «Интимная жизнь монархов» пользовались большой популярностью в России конца XIX — начала XX века. Захватывающее переплетение подлинных исторических событий, подробное, «живое» описание известных исторических личностей, невероятные интриги, всемогущих фаворитов и никому сейчас неизвестных фрейлин, дворцовый быт и обычаи, отважные мушкетеры и гренадеры, прекрасные придворные дамы, делают эти романы привлекательными и сегодня.

---

Мушкетер взял его под руку, и они вышли.

На дворе Бастилии их ждала закрытая карета, запряженная четверкой почтовых лошадей. На козлах, рядом с кучером, сидел гвардеец; на запятках — еще двое солдат.

Лозен и д’Артаньян сели в карету, лошади дружно взяли с места, и скоро Бастилия осталась далеко позади.

Это было долгое, очень долгое путешествие. По ночам д’Артаньян оставался в комнате Лозена, если им случалось ночевать по дороге в гостиницах. Разговаривали они мало, д’Артаньян избегал больших городов.

Наконец они достигли веселой зеленой равнины; казалось, осень уступила здесь место весне. Луга и деревья зеленели, цветы благоухали, точно на дворе стоял май. На горизонте выступали снеговые горы; горные потоки весело шумели вдоль дороги.

Когда экипаж въехал в прелестную долину, д’Артаньян высунул голову из окна кареты и произнес:

— Вот мы и приехали!

Лозен также выглянул из окна. Перед ним, на горе, высился замок с массивной четырехугольной башней; внизу, за стенами замка, ютился маленький городок, окруженный прекрасным сосновым лесом, простиравшимся до горных ущелий.

— Это и есть цель нашего путешествия? — спросил Лозен.

— Да, граф, — ответил д’Артаньян, — это — Ваше будущее местопребывание: цитадель Пиньероль.

Де Лозен молча откинулся вглубь кареты.

Через полчаса карета остановилась на дворе цитадели. Навстречу путешественникам вышел высокий, мрачный человек в домашнем платье из черной саржи и шелковой шапочке на коротко остриженных волосах; на желтом, как воск, лице выделялись огромные усы.

— Вот Ваш новый узник, господин де Сэн-Марс, — сказал д’Артаньян, выходя из кареты.

— Вчера вечером курьер привез мне известие о его прибытии, — ответил Сэн-Марс. — Посланный выехал из Парижа днем раньше Вас.

Лозен в последний раз взглянул на д’Артаньяна и сказал:

— Прощайте, капитан!

Д’Артаньян пожал ему руку.

— Вам хорошо, — сказал граф, — Вы можете умереть с оружием в руках. Это — лучшая участь солдата; между тем придворные Людовика кончают свою жизнь в тюрьме.

Сэн-Марс, слышавший эти слова, не сморгнув, обратился к д’Артаньяну:

— Прошу Вас передать мне бумаги.

Мушкетер подал ему два письма.

Сэн-Марс бегло просмотрел их и произнес:

— Все так, как я и предполагал. Граф Лозен, Вы теперь подчинены мне. Следуйте за мной: Ваша тюрьма готова.

Он пошел вперед; за ним солдаты повели узника. Сэн-Марс сам отпер одну из дверей; глазам графа представилась маленькая комната, снабженная самыми необходимыми принадлежностями.

— Вот Ваше жилище, — сказал Сэн-Марс, — правила нашей крепости я сообщу Вам завтра. Входите!

Лозен с трудом перевел дух и оглянулся на коридор, по которому они пришли сюда. Солнечные лучи проникали через маленькие решетчатые окна.

— Навеки вечные! — сказал низвергнутый фаворит, переступая порог.

Потянулись ужасные, бесконечные дни заключения; явились терзания при воспоминании о днях улетевшего счастья, об утраченных богатствах; ярость при мысли о торжестве и насмешках врагов; ненависть к виновникам его несчастья. Все эти фурии терзали душу Лозена, пока он сидел в тюрьме крепости Пиньероль.

Небольшая лужайка, по которой прохаживался граф в час, назначенный для прогулки; синее небо, расстилавшееся над цитаделью, бодрящий горный воздух, — вот все богатства, оставшиеся у Лозена, когда-то игравшего судьбами целых государств. Мир с его волнениями навсегда исчез для него. Скоро он перестал чувствовать ненависть и любовь; его маленькая камера стала для него дороже, чем были когда-то роскошные покои королевских дворцов.

Только во сне вспоминал он принцессу Монпансье и видел себя в герцогской короне. Тогда в нем снова просыпалась жажда почестей; но, когда ему оставалось только протянуть к ним руку, — он просыпался и видел только солнце, светившее в его тюрьму.

Сэн-Марс считал всякие сношения заключенного или свидания с кем бы то ни было форменным преступлением, а потому Лозен мог разговаривать только со своим тюремщиком. У него не было никакого утешения, даже никакой возможности высказаться. Он мог иметь общение только с библией да с житием Св. Франциска.

Однажды заключенный вышел на прогулку. Он смотрел на облака, тянувшиеся по небу над мрачной крепостью, в стенах которой царила могильная тишина. Он провел здесь уже три недели.

В это время из-за вала вышел человек; его простой костюм и красивое, благородное лицо, привлекли внимание графа. Хотя это лицо преждевременно состарилось от горя, несчастий и разбитых надежд, но Лозен все-таки узнал его. Оно принадлежало человеку, некогда ворочавшему миллионами, задававшему королям ослепительные пиры; человеку, который видел у своих ног прекраснейших и знатнейших женщин, шутя ставил на одну карту или на одну кость целые состояния, и проигрывал их со смехом. В конце концов, будучи объявлен преступником, он, голый и босой, был сослан в Пиньероль. Это был когда-то всевластный министр финансов Фукэ.

Лозен, еще юношей встречавший Фукэ в доме Граммона, смотрел на его падение с изумлением и ужасом. Расцвет славы графа как раз совпал с закатом звезды Фукэ. Теперь они оба находились в стенах Пиньероля.

Тюрьма всех равняет: счастье, удачи, годы, все исчезло.

— Я — Фукэ, — сказал бывший министр, — мне сказали, что Вы заключены в северной башне. Вы — граф де Лозен? Я хотел бы узнать какие-нибудь вести из внешнего мира.

— Но ведь сообщаться невозможно.

— Моя тюрьма примыкает к Вашей, больше мне нечего сказать Вам.

— Вы правы: я пробью дыру в камине.

Их разговор был прерван стражей и она поспешила увести бывшего министра. Лозен услышал гневный голос Сэн-Марса; потом и его увели в его камеру. Сэн-Марс строго запретил Фукэ общаться с кем бы то ни было, а так как граф разделил с ним его вину, то за это был лишен на три дня прогулки. Лозен воспользовался этим обстоятельством: удостоверившись посредством стука, что Фукэ слышит его, он в первую же ночь принялся за работу. Через шесть дней ему удалось пробить дыру. С этих пор соседи по заключению могли беседовать. Фукэ узнал, что его враги по-прежнему жили, по-прежнему блистали. Эти новости заставили его глубоко вздохнуть. В ночной тишине бывший министр рассказывал Лозену свою удивительно изменчивую жизнь.

Бывшие светила ветреного, элегантного света в тишине своих темниц сделались философами и смеялись над жалкой пустотой своих бывших сотоварищей. Лозен сделал страшные открытия относительно нетерпимости короля, особенно когда узнал, что своим заключением Фукэ обязан не присвоению миллионов, а оскорбленному тщеславию Людовика, разгневанного торжеством соперника.

— Вот та, благосклонность которой я добивался, — сказал Фукэ, поднося к самому отверстию портрет, который он достал из скрытого углубления под постелью. — Я, вероятно, победил бы, если бы Людовик не лишил меня свободы. Он боялся меня, вот почему я очутился погребенным в этих стенах.

Лунный свет упал на бледное изображение.

— Лавальер! — вскрикнул де Лозен, — ах, теперь я понимаю! Вы никогда не получите свободы!

— Я и не жду этого, — спокойно ответил Фукэ, — но этот портрет — для меня сокровище. Я искренне любил ту, которая изображена на нем, и оплакиваю ее судьбу. Эта Монтеспан — сущий дьявол. Чтобы сделаться до такой степени бесчувственным, король должен был попасть именно в такие руки. Теперь он решительно ничего не уважает: он и Монтеспан вышвырнет, когда пресытится ею.

— И иссохнуть здесь! Здесь! — воскликнул Лозен, скрежеща зубами, — в этих безмолвных стенах, куда нас заперли произвол и бесстыдная интрига! В расцвете лет и сил сидеть здесь без надежды на освобождение! Есть ли другой такой несчастный узник, как я?

В эту минуту в тишине лунной ночи зазвучали струны мандолины; звуки словно вспорхнули под своды тюрьмы вместе с серебряными лучами месяца.

Музыкант был по-видимому мастером своего дела, потому что исполнял мелодию артистически. Это была одна из тех испанских песен, в которых смех чередуется с рыданиями.

Лозен жадно слушал; безмолвная тишина ночи увеличивала прелесть звуков.

— Что это? — тихо спросил он, — откуда несутся эти звуки?

— Это — жалобы узника, который еще несчастнее, чем Вы или я. Он не смеет никому показаться, не смеет открыть свое лицо, даже если смерть избавит его от заключения. Он — живая загадка, страшная тайна. Это — самый важный пленник Сэн-Марса. Одним словом, — шепотом докончил Фукэ, — это — “человек в железной маске”.

— Так он все-таки существует? — воскликнул Лозен. — Король никогда не говорил мне о нем. Так, значит, слухи были справедливы? Замаскированный пленник — наш сотоварищ по заключению?

— Да, он находится под этой кровлей. Он несчастнее, чем может себе представить человек, живший в большом свете; он заживо погребен, и… — Фукэ прижал губы к самому отверстию: — понимаете, каково величие коронованного преступника, именуемого Людовиком Четырнадцатым? Этот замаскированный узник — его брат!