Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

• Название: Жизнь и приключение в тайге
• Автор: Владимир Арсеньев
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1957

В составленном М. К. Азадовским и публикуемом ныне сборнике особенно ценны и интересны печатавшиеся в газете «Приамурье» корреспонденции В. К. Арсеньева, которые он отправлял непосредственно из тайги, во время путешествий в горах Сихотэ-Алинь и по реке Уссури. Наибольшее количество их относится к Сихотэ-Алиньской экспедиции 1908–1910 гг.; они появлялись в газете с довольно большими перерывами под общим заглавием: «Из путевого дневника».

---

За все Ваши советы благодарю. Приму их к сведению. Чем больше я занимаюсь местной этнографией, тем больше убеждаюсь, что народности, населяющие Амурский край, раньше не имели собственных названий и называли себя просто на а/ни с прибавлением нарицательных имен: приморский, береговой, речной и т. д. Даже роды называются не по тотемным животным, а по месту прежнего жительства: Бизанка (от бухты Биза), Ауканка (от залива Аука), Мулинка (от реки Мули). Эх! В письме места мало. С удовольствием поделился бы с Вами своими мыслями и наблюдениями! Отложим это до Петербурга.

Орочским языком я продолжаю заниматься все время. Зимой я ездил во Владивосток и был у профессоров Восточного института. Много хороших советов дал мне П. П. Шмидт. Я показал ему составленные мною словари, он нашел их правильными, и так как я записывал их по своей транскрипции, * то профессора решили, что это только доказывает, что я овладел фонетикой, иначе не дошел бы до необходимости создания своей транскрипции, что такую работу они считают еще ценнее, чем работа человека, подходящего к инородцу уже с готовыми знаками. Профессора мне посоветовали продолжать работу по своей транскрипции и только в будущем переписать ее на общепринятую международную. Это же мне советовал и венгерский лингвист профессор Балог в 1914 г.

Думаю, что удастся собрать скелеты и черепа. Ваше письмо я возьму с собою: оно послужит мне программой. Все, что Вы пишете, большинство приемов мне знакомо. Надо иметь «нюх» и знать, на что особенно обратить внимание, что является ценным и что не имеет значения. В каждом стойбище я проведу по нескольку дней и постараюсь выяснить все, что Вы указываете.

Программу по оленеводству я не получил, не получил и листов положений. Инструменты у меня есть. Антропометрией я занимался четыре месяца у Ф. К. Волкова в Петербургском университете.

Относительно «вамука». — Их я не считаю особым народом. Хорошо знаю, что это значит «приморский» удэ(hе) намука. Иногда я слышал другое название: ламука, что тоже от слова ламу, означающее море. Последнее слово — чисто тунгусское, и почему им называют себя орочи, живущие на Уссури, остается для меня загадкой. Вероятно, отсюда получились и другие слова: ламаки, ламунки, ламанки и т. д.

Имею материал по ямкам (следы жилищ) и кекенмедингам на берегу моря. Раскопки дали только раковины, кости и каменные орудия.

Пока всего хорошего. Сердечно Ваш

В. Арсеньев.

10

г. Хабаровск. 3 мая 1915 г.

Глубокоуважаемый и дорогой Лев Яковлевич!

В дополнение телеграммы пишу письмо. Деньги на экспедицию мне дает Организационный комитет лесных и горных предприятий в Приморской области, управляющим делами которого состоит Осип Осипович Нови (Петроград, Пантелеймоновская, № 13/15, кв. 18). От него я получил телеграмму такого содержания: «Благоволите телеграфировать, когда можно выступить в экспедицию, какую сумму перевести Вам немедленно и назначьте сроки дальнейших переводов, указав по возможности для каждого из них место назначения теперь же. Точка. Сердечный привет. Нови». Я ответил телеграммой в 70 слов. Места назначения денежных переводов я указал: Троицкое, Нижне-Тамбовское, Марпинское и Николаевск. Теперь просил для снаряжения 300 рублей и затем первый перевод в Хабаровск 1700 руб. Всего мне ассигновано 8000 рублей.

Еще зимой я говорил с генерал-губернатором Н. Л. Гондатти об этой экспедиции. Тогда же он дал свое принципиальное согласие. Но у него есть слабость, которая часто мешает осуществлению его добрых начинаний. Он забывает то, что говорил на словах. Есть у него еще и другой недостаток: он любит, чтобы его попросили, в особенности если получит письмо от какого-нибудь очень ученого человека или от лица высокопоставленного. Тогда уже отказа не бывает, тогда он хлопочет с таким рвением, как будто дело касается его лично. К выступлению я готов. Задержка только за генерал-губернатором. Вот я и хочу просить содействия Вашего, дорогой Лев Яковлевич! Пожалуйста, попросите г-на Радлова написать Н. Л. Говдатти, чтобы он отпустил меня в эту экспедицию. Быть может Вы напишете письмо, а подписать дадите Радлову. Пока мое письмо идет до Вас и от Вас обратно в Хабаровск, что займет дней 30, я окончательно приготовлюсь — все до мелочей — и выступлю на другой день, как получу санкцию от Гондатти. Николай Львович[252] летом уезжает на Камчатку и потому прошу Вас поторопиться с письмом Радлова. Тем временем я закончу свою работу (корректура) [253] и буду хлопотать у Н. Л. Гондатти сам лично. Как я уже Вам писал, деньги Ваши лежат у меня на книжке и ждут использования по Вашей программе. Пожалуйста, помогите[254]. Если можно, пришлите мне обе Ваши инструкции (по этнографии и об оленеводстве). Те, что у меня были — кто-то их зачитал. Много обяжете.

В ожидании Вашего содействия

искренно преданный и уважающий Вас

В. Арсеньев.

P. S. Условия таковы: Комитет мне дает деньги. Я могу заниматься этнографией, а ему я должен дать сведения по физической географии, о болотах, лесах, горах, путях сообщения, реках, указать, могут ли они быть сплавными, где горелые леса и т. д. О моих занятиях по этнографии оговорено в моем официальном письме к О. О. Нови.

11

15 нюня 1916 г.

Дорогой Лев Яковлевич!

По моему письму (по штемпелю на конверте) Вы видите, куда меня забросила судьба, или вернее — воля Гондатти[255]. Как Вы уже знаете, меня на войну не взяли и сказали, что я могу заниматься своим делом. Тогда я стал собираться в экспедицию. Гондатти дал свое согласие. Я лолучил деньги 6000 руб. и сказал Гондатти, что приступаю к покупкам и снаряжению. Гондатти снова одобрил это и сказал: «Можете собираться — я согласен».

Но в это время немцы заняли Царство Польское и Курляндию. Это было уже после того, как Академия Наук выслала мне деньги. Как я Вам уже писал, деньги я положил на хранение в банк. Об этом я сказал тогда же Гондатти. Дня за три до выступления он вдруг вызывает меня к себе и говорит, что не может теперь отпустить меня вследствие неудач наших войск и вообще тревожного времени в России. Вместе с тем о» дал мне слово, что отпустит меня тотчас же, как только это будет возможно, или если русские перейдут в наступление. Я ему сказал, что положение мое является весьма неудобным, потому что из 6000 рублей на покупку экспедиционного имущества я уже израсходовал 1200 рублей. На это он мне посоветовал все вещи сложить в музее, а о следовавших мне средствах на экспедицию уведомить о том, что выступление экспедиции на время отложено. Это было летом прошлого года. Скверно то, что у Н. Л. Гондатти никогда нельзя добиться ясного определенного ответа, он всегда говорит уклончиво, так что из его слов выйдет и отказ и обещание. Зимой он мне спять отказал и просил подождать до весны. Весной он вдруг пригласил меня к себе и сообщил, что «по военным обстоятельствам» он посылает меня в Харбин, затем в Мукден, Дайрен, а может быть в Чифу и Инкоу. На меня возложена отправка китайцев в Европейскую Россию.

В начале мая я был в Никольске, потом в восточной Маньчжурии, ездил в Куань-Чень-Цзы. Теперь предстоит поездка в Нингуту. Мои мытарства кончатся в июле или в начале августа. О времени прибытия в Хабаровск буду Вам телеграфировать. Ваша телеграмма долго находилась в Музее, потом побывала во Владивостоке у брата, а затем в Никольске Уссурийском, откуда по получении моего адреса мне ее прислали в заказном письме. Теперь я решил поступить так: ввиду того что моя экспедиция откладывается, я возвращу Вам деньги с теми процентами, которые накопились за это время. По возвращении из Хабаровска я сделаю последнюю попытку у Гондатти, и если он откажет опять, я отправлюсь на почту и сделаю денежный перевод.

Если он согласится меня отпустить хоть теперь, буду Вам телеграфировать и запрошу Вашего мнения. Мне кажется, у Гондатти есть задняя мысль. Пресловутая его Амурская экспедиция, в которой, кстати сказать, не было ни одного настоящего ученого, не было ни одного этнографа, совершенно не осветила земель, лежащих на север от нижнего Амура. Никто из прихлебателей экспедиции Амурской не пожелал итти в места, где неизвестно, на что можно нарваться. И вот теперь он никак не может примириться с мыслью, что после «его» Амурской экспедиции будет еще какая-то экспедиция, которая может привезти много новых материалов — и на его Амурскую экспедицию это бросит некоторую тень. Это нехорошая задняя мысль, я думаю, и заставляет всячески меня придерживать[256]. Если это так, то после войны сейчас же выйду в отставку и все-таки пойду по намеченным маршрутам. Списки купленному имуществу и счета я выслал тому Обществу, которое дало мне 6000 руб. Общество это вполне согласилось со мной, признало мои расходы правильными, вернуло счета и ответило, что считает экспедицию в будущем за мною. Это меня чрезвычайно устраивает. Вот я извещаю Вас о таковом положении дела. Черкните мне Ваше мнение по адресу: Харбин, Коммерческое училище, Шкуркину (Павлу Васильевичу) для меня. Шкуркин всегда будет знать, где меня следует искать и куда следует пересылать письма. Писал я Ив. Ив. Зарубину, но ответа от него не получил. Вероятно, он опять куда-нибудь уехал. Не думаете ли Вы приехать в Приамурский край? Гондатти, будучи присяжным этнографом, совершенно не интересуется этой наукой. В Музей он никогда не заглядывает. Никогда в Приамурье так не стоял худо инородческий вопрос, как за время его правления. Когда с ним заговариваешь об инородцах, он или морщится или старается перевести разговор на другую тему. Ныне гиляки вымерли больше, чем наполовину. Инородцы гибнут с каждым годом все больше и больше. На заседания по инородческому вопросу меня, как человека беспокойного, который много шумит и ругается, не приглашают. Судьбу инородцев решают те Хлестаковы, которые говорят: «Чем скорее они вымрут, тем лучше», Жду от Вас ответа.