Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

• Название: Жизнь и приключение в тайге
• Автор: Владимир Арсеньев
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1957

В составленном М. К. Азадовским и публикуемом ныне сборнике особенно ценны и интересны печатавшиеся в газете «Приамурье» корреспонденции В. К. Арсеньева, которые он отправлял непосредственно из тайги, во время путешествий в горах Сихотэ-Алинь и по реке Уссури. Наибольшее количество их относится к Сихотэ-Алиньской экспедиции 1908–1910 гг.; они появлялись в газете с довольно большими перерывами под общим заглавием: «Из путевого дневника».

---

Вот что они рассказали. «Раньше орочей было много. Жили они одни и никого не знали. Они слышали, что где-то за морем и за горами есть другая земля и живут другие люди (вероятно, японцы и китайцы). Эта другая земля, казалось им, была так далеко, что добраться до нее простому смертному человеку никогда невозможно. Орочи ловили рыбу, охотились со стрелами, а зимой на лыжах догоняли зверей и кололи их копьями. Одевались они в зверовые шкуры и шили одежду себе из рыбьей кожи. Самые старые селения были на реках Хади и на Тумнине — Хуту-Дата (где мы стояли) и Дата в самом устье реки, около моря. В то время в Императорской Гавани царила полная тишина, изредка нарушаемая только печальными криками гагары. Не было слышно там, как теперь, ни гудков, ни свистков пароходов, ни шуме машин лесопилки, ни топора дровосека. Вода в заливе была покойной, неподвижной; порой только одинокая лодка ороча-охотника черной точкой мелькнет где-нибудь у берега и снова быстро скроется за поворотом около мыса. И так жили они до тех пор, пока эти чужие люди не пришли к ним сами. Первые явились гиляки. От них орочи научились курить табак. За гиляками пришли гольды. Они зимой с нартами перевалили водораздел и спустились по льду реки Тумнина до самого моря. Спустя лет десять, после гольдов явились сюда и китайские торговцы, скупщики пушнины. Эти последние привезли с собой ханшин, но мало. Спиртом они не торговали, а только понемногу угощали орочей и дарили им его без денег. Прибытие китайцев наделало много шуму. Весть об этом разнеслась по всему побережью. Орочи съезжались и с Копи, и из Императорской Гавани, чтобы посмотреть на новых невиданных людей. С тех пор у орочей стали появляться фитильные ружья — старые, изношенные, купленные за большую цену. Китайцы жадно набрасывались на соболя. Орочи не знали еще его стоимости и больше ценили мех росомахи. Прошло много лет. К гольдам и к китайцам привыкли, привыкли они ожидать их ежегодно зимой и начали даже брать у них в кредит порох, свинец, бусы, пуговицы, иголки и проч. Но вот однажды с берега прибежал испуганный человек и сообщил, что в море что-то неладно. Это было рано утром. Орочи столпились на прибрежном песке и, прикрыв рукой глаза от солнца, смотрели в море. Там что-то двигалось: большое, безобразное, странное — не то рыба, не то птица, не то морское животное, чудовище. Это страшное прошло мимо и скрылось за горизонтом. Всю ночь они шаманили и отгоняли злого духа. На другой день повторилось то же самое, а на третий день орочи с ужасом увидели, что крылатое чудовище шло прямо к берегу.

Это была большая парусная лодка — это были первые русские моряки! Орочи видели, как от большой лодки отделилась маленькая лодка, в которую сели шесть человек гребцов. Они испугались, убежали в свои балаганы и тогда только успокоились, когда увидели, что пришельцы — люди, и люди такие же, как и они, но только из другой земли и говорят на языке, им не известном. У русских был переводчик тунгус. Новые люди объяснили орочам, что хотят купить у них рыбы. Орочи дали им много кеты; русские стали расплачиваться с ними деньгами. Не имея никакого понятия о деньгах, орочи повертели монеты в руках и побросали их на землю, как вещи совершенно ненужные и бесполезные. Тогда русские подарили им несколько кусков цветного мыла. Не зная, что с ним делать, орочи попробовали его есть, но, видя, что это невкусно, побросали мыло собакам. Собаки также отказались от этого лакомства. Между тем на море разыгралась буря; парусное судно ушло в Хади (Императорская Гавань), а приезжавшие русские остались ночевать у орочей в балаганах. Страхи прошли — люди присмотрелись друг к другу, однако орочи снова не спали всю ночь. Утром буря начала стихать, море стало успокаиваться; русские забрали еще рыбы у орочей и на этот раз совсем ушли в море. Вскоре в Императорскую Гавань пришел большой корабль и долго стоял в бухте Константиновской. После этого русские моряки стали заходить сюда все чаще и чаще, прибытие их уже не пугало так орочей, как раньше. Далее они рассказывали о том, как русские потопили свое судно (фрегат «Паллада») [141]. Рассказы их об этом событии полны интересных подробностей. Это было зимой. Они видели, как вокруг судна обрубали лед, как рубили мачты и жгли их на палубе и как затем судно пошло ко дну. Как народ, совершенно чуждый войне, они никак не могли уяснить себе, зачем это одни люди хотят убить других и зачем это русские ломают, жгут и топят свое, еще совершенно крепкое судно. Все это произошло очень скоро. Моряки ушли, и на том месте, где раньше красовался корабль, виднелась одна только черная большая промоина. По ней плавал еще лед и куски несгоревшего дерева. Весной пришли англичане (11 судов), сожгли русские постройки в заливе Константиновском и, постояв немного, снова ушли в море».

Время шло незаметно, часы летели за часами, а старики все рассказывали и вспоминали прошлое. По лицам их видно было, что в эти минуты они совсем ушли в свои воспоминания и как бы снова переживали свою молодость и детство. Голос их стал звучнее и вид моложавее, бодрее. Но вот кто-то зевнул, кто-то начал шевелиться в углу та нарах, стлать свою постель и укладываться на ночь. Старики очнулись, гипноз исчез — воспоминания о прежней счастливой жизни отдалились, ушли в вечность, и на этот раз, может быть, навсегда.

Они опять увидели себя стариками; опять для них Императорская Гавань стала такой, какой они видят ее в настоящее время: русские рабочие, рубка лесов, брошенные орочские жилища и т. д. Медленно поднялись они с нар, грустно вздохнули и потихоньку начали расходиться по своим балаганам.

XVII

Еще с вечера все небо стало заволакиваться тучами, и начал моросить дождь. На другой день утром было то же самое. Чтобы не терять времени, мы решили ехать к морю, где около маяка Св. Николая на определенном астрономическом пункте генерала Жданко я решил закончить свой первый астрономический рейс и вычислить последнюю поправку хронометра.

Ветер дул с моря нам навстречу, и поэтому, чтобы поспеть к вечеру до устья, орочи шли на шестах, придерживаясь отмелей и берегов, где было не так глубоко. Ширина реки и простор ветрам позволяют орочам ходить по Тумнину и под парусами. Обыкновенно парусом у них в этих случаях служит полотнище полотна, всегда носимое с собой, куда бы они ни ехали: на охоту, рыбную ловлю или просто навестить своего родственника соседа.

От устья реки Тумнина до моря верст около сорока. В течении своем Тумнин крутых изгибов не делает и только дважды понемногу принимает направление от одного края долины к другому. Местами горы далеко отходят в сторону, отчего долина реки кажется очень широкой. Почвы [142], образующие низменные берега, слагаются большей частью из песка и ила вперемежку с прослойками мелкой гальки и крупного гравия. Все эти низины заливаются водой во время наводнений. Особенно интересны в этом отношении берега реки в самой нижней части ее течения и около моря. Тут (особенно вся левая сторона) берега состоят исключительно из почвы торфяниковой, сильно размытой во время последних наводнений. Пласт торфа возвышается над поверхностью воды метра на два. Прослойки черной илистой земли чередуются с мощными буро-желтыми слоями торфа недавнего образования. Во многих местах из красноватой темной массы его торчат ветки и стволы лесных гигантов, почерневших от времени и, бог знает откуда, снесенных водой. Вся поверхность низины изборождена рытвинами, ямами и завалена буреломом. Растущие на берегах лиственицы, тощие, полузасохшие, низкорослые, корявые, дровяного характера, имеют какой-то особенно тоскливый, болезненный вид. Большая часть торфяников — пустыри. Болотистая, малопитательная почва эта и не могла бы произрастить ничего другого, кроме кислых осок да низкорослых кустов голубицы. Зато сфагновый мох и Vaccinum vitis idaea [143], находясь здесь в особо благоприятных условиях, образуют влажный, пышный, густой ковер красивого, блестящего темнозеленого цвета. Низовья реки Тумнина представляют очень глубокую и широкую заводь, похожую скорее «а длинное озеро, нежели на реку. Ширина этой заводи близ устья около трех верст. Здесь вода кажется неподвижной и от большой глубины в массе имеет черный цвет.

Не доходя версты три до упомянутой заводи, река разбивается на рукава и протоки. В устьях проток образовались большие отмели и острова из чистого песка, голые и незаросшие еще никакой растительностью. Это и надо считать прежним устьем Тумнина. Дальше следует уже бухта, составляющая теперь только часть того обширного подковообразного залива, который далеко когда-то вдавался в сушу и границами которого были: с юга та длинная гряда базальтового массива, которая в настоящее время образует правый берег реки, с севера — такие же возвышенности, оканчивающиеся обрывами около селения Дата, близ устья реки Улики. Эта последняя тоже когда-то сама непосредственно вливалась в море, а теперь впадает в Тумнин, около современного его устья. Все эти обрывы, выступы и мысы, омываемые ранее волнами моря, видны еще и теперь очень ясно. Окатанные валуны, сглаженные поверхности больших камней и вообще следы берегового прибоя свидетельствуют об этом особенно красноречиво. С течением времени огромный залив наполнился песком и илом, приносимыми сюда в изобилии рекой Тумнином. Море узкой полосой отделило в свою очередь залив от берегового прибоя и образовало лагуну (лагунный берег по Рихтгофену) [144]. Этот лиман сперва превратился в мелкое пресноводное озеро, а затем и в болото. Болото стало зарастать мхами и впоследствии, будучи дренажировано протоками, медленно осыхало, образовав ту именно торфяниковую почву, о которой говорилось выше.