Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

• Название: Том 3. Стихотворения
• Автор: Константин Бальмонт
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904656-82-9, 978-5-904656-85-0

Константин Дмитриевич Бальмонт (1867–1942) – русский поэт-символист и переводчик, виднейший представитель Серебряного века. Именно с него начался русский символизм.

Стихи Бальмонта удивительно музыкальны, недаром его называли «Паганини русского стиха». Его поэзия пронизана романтичностью, духовностью, красотой. Она свободна от условностей, любовь и жизнь воспеваются даже в такие страшные годы как 1905 или 1914.

Собрание сочинений Константина Дмитриевича – изысканная коллекция самых значительных и самых красивых творений метра русской поэзии, принесших ему российскую и мировую славу. Произведения, включенные в Собрание сочинений, дают самое полное представление о всех гранях творчества Бальмонта – волшебника слова.

Уникальными являются первые три тома – в них без сокращений воспроизведено «Полное собрание стихов К. Бальмонта в 10 томах», изданное в 1904-14 гг. В третий том собрания вошли сборники стихов «Зеленый вертоград», «Птицы в воздухе», «Хоровод времен» и «Белый зодчий».

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Самоа

Многозвездная ночь на Самоа,
Смуглоликие люди проходят,
И одни восклицают: – «Талёфа!»
И другие примолвят: – «Тофаl»
Это значит: – «Люблю тебя! Здравствуй!»
Также значит: – «Прощай! Ты желанный!»
Смуглоликие люди исчезли,
Их тела потонули в ночи.

Заливаются в ветках цикады,
Южный Крест на высотах сияет,
У коралловых рифов повторность
Многопевной гремучей волны.
Я далеко-далеко-далеко,
Разве мысль приведет меня к дому,
И не знаю, далеко ли дом мой,
Или здесь он на Млечном Пути.

Самоанке

Ты красива, Самоанка,
  Ты смугла.
Но Севильская Испанка
  Тоже капля, что пришла
Из кипящего котла.

Все вы, все островитяне –
  Красота.
Все же я во вражьем стане.
  Там в России, там в тумане –
Сердце, воля, широта.

Самоанец

Вот высокий Самоанец,
Факел левой взяв рукою,
Правой сжал копье.
И по взморью так проходит,
И в воде наметив рыбу,
Он ее гвоздит.

Он проходит в мелководьи,
А немного там подальше,
Где волна грозней,
Неумолчные буруны,
И акула, волком Моря,
Сторожит, следит.

Но не смеет эта ведьма,
Эта дьявольская кошка,
И живой топор,
Подойти к красавцу Моря,
Что направо и налево
Факел свой стремит.

Памятник

Базальтовые горы
  В мерцанье черноты,
Зеленые узоры
  И красные цветы.

Поля застывшей лавы,
  Колонны прошлых лет,
Замкнувшийся в октавы
  Перекипевший бред.

Здесь кратеры шутили
  Над синею волной,
Здесь памятник их силе,
  Когда-то столь шальной,

Потухшие вулканы,
  И в них озера спят,
По ним ползут лианы,
  И пляшет водопад.

В гостях

Я сижу скрестивши ноги, я в гостях.
Мысль окончила на время свой размах.
Самоанский дом прохладный, весь сквозной.
Самоанский мой хозяин предо мной.

Он сидит, скрестивши ноги, на полу.
Так зазывчиво ленивит в сердце мглу.
На цыновках мы недвижные сидим.
Миг спокойствия обычаем храним.

Свет безтрепетный, идет за часом час.
Греза шепчет зачарованный рассказ.
Убедительный рассказ в дремотной игле,
Что воистину есть счастье на земле.

Лелеи

Я зашел к Самоанцу испить.
Я не знал, что в единой минуте
Кто-то скрутит цветистую нить,
Чтобы сердце свирелилось в путе,
Научившись внезапно любить.
Я вступил словно в сказочный край.
Уронив свои косы, как змеи,
Самоанка шепнула: «Сияй.
Ты застигнут: Самоа – лелею».
Это значит: «Самоа есть рай».

Пляска

Говорят, что пляска есть молитва,
Говорят, что просто есть круженье,
Может быть, ловитва или битва,
Разных чувств – движеньем – отраженье.
Говорят… Сказал когда-то кто-то, –
Пляшешь, так окончена забота.
Говорят…

    Но говорят.
  Что дурман есть тонкий яд.
  И коль пляшут мне Испанки,
    Счастлив я,
  И коль пляшут богоданки.
  Девы, жены – Самоанки,
    Тут – змея.

  Вся хотение. Вперед.
  Вся томленье. Воздух бьет.
  Убегает. Улетает,
  Отдается. Упадает.
  Вся движением поет
  Птицы раненой полет.
  Ближе, ближе. Вот смеется.
  Ниже, ниже. Отдается.
  Убеганьям кончен счет.
    Я – змея.
  Чет и нечет. Нечет, чет.
    Я – твоя.

Тень

Скользят вампиры, роняя тень,
Их тень чернее, чем тени пальм.
Бронею воли свой дух одень,
Закляты чары под тенью пальм.

Когда приплыл ты через моря,
Тебя охватит морская тишь,
Лелея душу, и говоря,
Что жизнь прекрасна, когда ты спишь.

И раз приплыл ты через моря,
На этот остров морских лагун,
Ты будешь таять, свечой горя,
Внимая пенью далеких струп.

Воспоминанье поет хорал,
Сомкнулись тени высоких пальм.
Ты привиденье, ты задремал,
Ты тень на тени взнесенных пальм.

Мережа

Сонный дрозд, моим разбужен шагом,
Просвирелил птичий зов-вопрос.
Я мечтой склонился к старым сагам.

Дух ушел на сказочный откос.
Тихий гул промчался по оврагам,
Вихрь пришел, и весть душе принес.

Лунный ковер

Она спросила прихотливо:
«Зачем ты любишь так луну?»
Я отвечал: «Она красива.
И так бывало в старину,
Что все влюбленные – влюблялись
И в ту, чьим сердцем расцвечались,
И вместе с ней еще в луну».
Она сказала: «Я ревную».
Я отвечал ей: «Что ж, ревнуй.
Я ж занавеску расписную
Тебе сотку, – и поцелуй
Любовь нам расцветит двойную».
Еще какой-то мне укор
Она измыслить захотела.
Но я сказал: «Пустое дело».
И, прекративши с нею спор,
Ей лунный стал я ткать ковер.

Когда-то

Ветви зеленые брошены в воду,
К мирному ты прибываешь народу.
  – Отдых дай кораблю. –

Хочешь объятий, ты хочешь лобзаний?
Женщины – вот. Притаились в тумане.
  – Шепчут тебе: «Люблю». –

Чаща зеленая. Смуглые жены.
С белым и белым. Забыты препоны.
  – Все ж возвращаться час. –

В час возвращения ссора минутки.
Выстрелы. Камни. Уж тут не до шутки.
  – Всех истребим мы вас! –

Пули спугнуть не смогли смуглоликих.
Радость сражения в сердце у диких.
  – Пляшут в руках пращи. –

Скрылись безумцы, что ждали добычи.
Вслед кораблю словно клекот был птичий:
  – Остров иной ищи! –

Жемчуга

Тонга-Табу и Самоа – две жемчужины морей.
Тонга-Табу – круглый жемчуг в просветленьи изумруда,
А Самоа – жемчуг длинный в осияньи янтарей.
Но и Тонгаи Самоа – только сказка, только чудо.

И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей,
То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа.
Так от острова на остров я стремлюсь среди морей,
И пловучею змеею по волне скользит каноа.

Древо грусти

На прибрежьи, в ярком свете,
Подошла ко мне она,
Прямо, близко, как Весна,
Как подходят к детям дети,
Как скользит к волне волна,
Как проходит в нежном свете
Новолунняя Луна.

Подошла, и не спросила,
Не сказала ничего,
Но внушающая сила, –
Луч до сердца моего, –
Приходила, уходила,
И меня оповестила,
Что, слиянные огнем,
Вот мы оба вместе в нем.

«Как зовут тебя, скажи мне?»
Я доверчиво спросил.
И, горя во вспевном гимне,
Вал прибрежье оросил.
Как просыпанное просо,
Бисер, нитка жемчугов, –
Смех, смешинки, смех без слов,
И ответ на всклик вопроса,
Слово нежной, юной: «Тосо!»
Самоанское: «Вернись!»

Имя – облик, имя – жало.
Звезды много раз зажглись,
Все ж, как сердце задрожало,
Слыша имя юной, той,
По-июньски золотой,
Так дрожит оно доныне,
В этой срывчатой пустыне
Некончающихся дней,
И поет, грустя о ней.

В волосах у юной ветка
С голубым была огнем,
Цветик с цветиком, как сетка
Синих пчел, сплетенных сном.
Тосо ветку отдала мне,
Я колечко ей надел.
Шел прилив, играл на камне,
Стаи рыб, как стаи стрел,
Уносились в свой предел.

Эта ветка голубая, –
Древо Грусти имя ей,
Там, где грусть лишь гостья дней,
Там, где Солнце, засыпая,
Не роняет на утес
Бледных рос, и в душу слез,
Там, где Бездна голубая
Золотым велела быть,
Чтобы солнечно любить.

Фиджи