Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

• Название: В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах
• Автор: Свен Андерс Хедин
• Издательство: Ломоносовъ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91678-037-6

Свен Андерс Хедин (Гедин) (1865–1952) — знаменитый шведский путешественник, географ, журналист, писатель, график, общественный деятель, самый известный швед, о чьем существовании забыли после Второй мировой войны. Совершил ряд выдающихся экспедиций в Тибет, Китай и Среднюю Азию, первым описал многие исторические памятники и ландшафты, устранил на карте мира десятки «белых пятен» и вообще был первым европейцем в этих местах. Среди исследователей Азии его имя стоит рядом с именем Николая Пржевальского.

Книга рассказывает о полном опасностей и приключений путешествии Свена Хедина в 1893–1897 гг. по Памиру, Тибетскому нагорью и среднеазиатским пустыням.

---

Остальные три верблюда были молодые резвые животные, которые долго отдыхали и теперь, видимо, охотно пользовались случаем поразмяться.

Все верблюды находились как раз в периоде линяния; густая теплая шуба сваливалась с них большими клоками, что очень безобразило их. Все были оседланы большими, мягкими вьючными седлами, набитыми сеном и соломой. Ислам-бай купил также целую связку арканов (веревки из верблюжьей шерсти) для перевязывания вьюков и три больших караванных колокольчика.

Верблюды стояли на привязи во дворе бека и отъедались — в последний раз в жизни — сочным сеном. Приятно было смотреть на своих собственных чудесных верблюдов, жевавших душистое сено, и видеть в их больших черных глазах выражение полнейшего благополучия. Собаки наши, Джолдаш и Хамра, были, однако, другого мнения. Они, в особенности Джолдаш, терпеть не могли верблюдов. Последний лаял на них до хрипоты, кидался на них и был, по-видимому, очень доволен самим собой, если ему удавалось выхватить у них клок шерсти.

В Яркенде Ислам-бай нанял двух надежных людей. Один был Магомет-шах, 55-летний старик, с седой бородой, опытный вожак верблюдов; его одного только неукротимый Нэр и подпускал к себе, не кусая. У него были в Яркенде жена и дети; пустыни он не боялся ничуть и вообще был отличный, надежный человек. Я, как сейчас, вижу его перед собой. Чисто философское спокойствие не оставляло его никогда; он продолжал сохранять свое хорошее расположение духа и какую-то добродушную усмешку вокруг рта и тогда, когда над нашим умирающим караваном спустились грозовые тучи несчастья. Даже когда он лежал в предсмертном бреду, глаза его светились тем же неземным спокойствием, а от высохшего коричневого лица веяло миром.

Другой — Касим-ахун, 48 лет, неженатый, уроженец Ак-су, проживавший в Яркенде, караван-баши по ремеслу. На нем лежала обязанность помогать в уходе за верблюдами. Роста он был среднего, крепкого сложения, с черной бородой, серьезный, никогда не смеялся, в обращении был ласков и задушевен, но нередко нуждался в напоминании о своих обязанностях.

Голова верблюда-самца

Нам, однако, нужен был еще один человек, и бек Ни-аз нашел нам Касима-ахуна из Янги-гиссара. Он был одних лет с Магомет-шахом и шесть лет подряд хаживал весной дней на 10–14 в пустыню искать золота. Всякий раз он брал с собой хлеба на вьючном осле и не заходил в пустыню дальше таких мест, где еще можно было дорыться до грунтовой воды. Звали мы его то Джолчи, то Кумчи (Пустынножитель) в отличие от другого Клейма. В Меркете, куда он переселился несколько лет тому назад, у него были жена и взрослые дети.

Ему отчасти были мы обязаны тем, что с нами случилось. Он был груб, горяч, и остальные товарищи, которыми он пытался командовать, скоро невзлюбили его. В силу своего знания пустыни он принял властный тон, особенно не жаловал Ислам-бая за то, что тот считался «караван баши», или предводителем каравана, а другие должны были подчиняться ему. Многие из жителей Меркета предостерегали нас насчет этого человека, говоря, что он несколько раз был наказан за воровство. Но было уже поздно; мы, кроме того, нуждались в нем, так как он один во всем селении знал пустыню по опыту.

Кроме верблюдов и собак, мы брали с собой трех овец, десять кур и петуха, который будил нас по утрам. В первые дни мы всегда находили по одному, по два яйца в куриной клетке, возвышавшейся на одном из вьючных верблюдов, но, когда у нас оказался недостаток в воде, куры перестали нестись. Петух был большой живчик и весельчак; ему не нравилась езда на верблюде, и он во время пути всегда ухитрялся высвободиться из клетки. Постояв с минуту, раскачиваясь на верхушке, он с громким криком слетал на землю. На бивуаках кур всегда выпускали погулять, и они очень оживляли наш лагерь в пустыне, разыскивая в песке брошенные им зерна.

9 апреля были сделаны последние приготовления. Пара мешков с заказанным заранее хлебом были увязаны, четыре железных резервуара наполнены свежей, речной водой. В них входило: 80, 86, 87 и 122 литра да в бурдюки 80 литров, итого 455 литров, которых должно было хватить на 25 дней пути. Эти продолговатые четырехугольные резервуары, употребляющиеся для перевозки меда из Индии в Яркенд, помещаются в крепких деревянных решетчатых ящиках, чтобы предохранить тонкое листовое железо от пробоин. В ящики люди насовали травы и тростника, чтобы вода не так скоро согревалась на солнце.

В заключение несколько слов о самом плане путешествия. Пржевальский, Кэри и Дальглейш были первыми европейцами, видевшими (1885 г.) кряж Мазар-таг на левом берегу Хотан-дарьи. Первый пишет об этом так: «Через три небольших перехода (от Тавек-кэля) вниз по Хотан-дарье мы достигли того места, где в восточный берег описываемой реки упирается обрывистым мысом невысокий хребет, или, правильнее, горная гряда, известная туземцам под именем Мазар-тага. Эта гряда в восточной части имеет не более VA — 2 верст в ширину, при высоте около 500 футов над окрестностями, и состоит из двух параллельных резко по цвету между собой различающихся слоев: южный — красная глина с частыми прослойками гипса, северный — белый алебастр. В тех же горах, верстах в 25 от Хотан-дарьи добывают, как нам говорили, кремень, который и вывозится на продажу в Хотан. Описываемая двухцветная гряда уходит из глаз в песчаную пустыню, заворачивая притом к северо-западу и повышаясь немного к средине, и тянется, по словам туземцев, до укрепления Марал-баши, на реке Кашгарской. Растительности в Мазар-таге нет вовсе; притом горы эти снизу засыпаны до половины песком; обнаженная же их часть, в особенности красная глина, сильно разрушается».

Сообщения туземцев дали Пржевальскому повод нанести на свою карту хребет гор, тянущихся наискось поперек пустыни. Ошибка эта вполне естественна, так как Пржевальский слышал, что около Марал-баши тоже находится кряж Мазар-таг, вследствие чего и мог предположить, что этот кряж является продолжением хотан-дарьинского Мазар-тага. Кэри осторожнее; он нанес на свою карту Мазар-таг лишь на таком протяжении, на каком его видно с реки. Я и полагал, что если мы из Меркета направимся к востоку или к северо-востоку, то рано или поздно наткнемся на Мазар-таг. Вместе с тем я разделял мнение туземцев, что мы найдем у подошвы кряжа подветренную сторону, где песок не накопляется и где нам удастся делать ежедневно большие концы по твердому и голому грунту, найдем источники и растительность, а также, быть может, следы древней цивилизации.

Путь по прямой линии через пустыню занимает, согласно имеющимся картам, протяжение в 287 километров, или около 290 верст, и, если бы мы могли проходить хотя бы по 20 верст в день, на всю экспедицию пошло бы не более 15 дней. Таким образом, мы брали с собой воды более чем достаточно.

Такие расчеты очень подбодряли нас, и мы смотрели на всю экспедицию, как на пустячное дело. В действительности путешествие заняло 26 дней; путь оказался вдвое длиннее.

10 апреля еще задолго до восхода солнца на дворе начались суетня и движение. Люди вытащили весь наш багаж и ящики с продовольствием, чтобы приготовить равные по весу парные вьюки для верблюдов и перевязать веревками. Затем вьюки были расставлены попарно в таком расстоянии друг от друга, чтобы между ними прошел верблюд. Последних заставляли ложиться между двумя вьюками, и вьюки крепко привязывались с обеих сторон к вьючному седлу. После того как верблюд вставал, вьюки, ради осторожности, перехватывали еще веревкой, обвивавшей накрест туловище животного, и закручивали узел, вставляя в него палку. Снаряжение наше было очень сложное; продовольствия мы брали на несколько месяцев, особенно риса и хлеба, консервов, сахару, чаю, зелени, муки и проч. Затем взяты были зимние одежды, тулупы, войлока, так как у меня было намерение от Хотан-дарьи направиться в Тибет. Кроме того, я брал с собой все свои приборы, два фотографических аппарата, около тысячи пластинок, несколько книг, номера шведской газеты за целый год — я каждый вечер намеревался прочитывать по одному нумеру, — походную кухню, посуду, и металлическую и глиняную, три ружья, шесть револьверов, боевые припасы в двух ящиках и много разных мелочей. Так как мы взяли еще запас воды на 25 дней, то верблюды наши были навьючены довольно тяжело.

Во время вьюченья я определил первый базис для измерения расстояния: 400 метров мой Богра проходил в 51Л минут. Определять базис приходилось ежедневно снова, так как грунт то и дело менялся, а один и тот же конец по более или менее глубокому песку брал различное время.

10 апреля явилось знаменательным днем в летописях Меркета. Весь наш двор, соседние улицы и забор были усеяны народом, желавшим присутствовать при нашем выступлении в путь. «Не вернуться им больше! Верблюды слишком тяжело навьючены, им не пробраться по глубокому песку!» — раздавались голоса.