Реймонд Карвер - Собор

• Название: Собор
• Автор: Реймонд Карвер
• Издательство: Известия
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1987

Рассказы американского писателя Реймонда Карвера с первого взгляда кажутся посвященными сугубо бытовой тематике, но на самом деле вскрывают серьезные социальные проблемы, отмечены глубоким психологизмом и удивительной емкостью слова.

---

Марстон пришел, только радости на его лице не больно-то много было. Я переступил с ноги на ногу. Ждал.

— Пять центов, — сказала она. — Придется заплатить, раз уж нам пишет старина Джерри. Вот, возьмите. А теперь — всего хорошего.

Так оно и шло, таким манером. А по правде сказать, какие уж там манеры! Не скажу, что все тут к ним привыкли, не такой народ были эти Марстоны, чтоб к ним можно было привыкнуть. Просто со временем перестали обращать на них внимание. Ну, конечно, некоторые по-прежнему глазели на его бороду, если он попадался им навстречу где-нибудь на улице или в супермаркете. Но этим дело и ограничивалось, историй разных про них в Аркате уже не рассказывали.

И вдруг в один прекрасный день Марстоны эти исчезли. К тому же в разных направлениях. Я после узнал, что она-то снялась с места на неделю раньше, да не одна, а с дружком. А он — Марстон — уже потом повез детишек к своей матери в Рединг. Целых шесть дней, с четверга до следующей среды, почту никто из ящика не вынимал. Шторы были задернуты, и никто точно не мог сказать, насовсем они слиняли или еще вернутся. Но в ту среду я заметил, что «форд» опять стоит во дворе и, хотя шторы по-прежнему задернуты, почтовый ящик пуст.

А назавтра он ждал меня у почтового ящика, ждал писем. И все дни после этого тоже. Либо стоял у калитки, пока я не приду, либо сидел на ступеньках крыльца, курил. Ждал, это было ясно как божий день. Увидит меня, поднимется со ступенек, отряхнет брюки и идет к ящику. Если случалось, что я не пустой приходил, увидит письма и — я еще вручить их не успею — старается прочесть обратный адрес. Мы с ним и словом не обмолвимся, кивнем друг другу, если глазами встретимся, да и то не больно часто. Но он здорово переживал, всякому дураку понятно было. И мне хотелось парню помочь. Только как? И что сказать? Ничего в голову не приходило.

Ну вот, как-то утром, примерно неделю спустя, как он вернулся, вижу, ходит взад-вперед у почтового ящика, руки в задних карманах брюк. Ладно, думаю, все-таки скажу ему что-нибудь, какие-нибудь слова. Что — еще не знаю, но скажу. Иду по дорожке к ящику, а Марстон впереди идет, ко мне спиной. Подхожу ближе, он поворачивается, и лицо у него такое, что у меня язык как приморозило к глотке. Встал я как вкопанный, в руке — письмо. Он сделал пару шагов ко мне, и я вручил ему конверт, а сам молчу, как глухонемой. Он тоже не лучше, уставился на письмо, будто его чем огорошили.

— Владельцу, — говорит.

А это рекламный проспект был из Лос-Анджелеса, призывающий вносить деньги на больничное обслуживание. Я их в то утро штук семьдесят уже вручил. Сложил он его пополам и ушел в дом.

На следующий день он ждал меня на улице как обычно. Выглядел как всегда, видно, взял себя в руки, не то что прошлый раз. А у меня было предчувствие, что уж сегодня в сумке моей лежит именно то, чего он ждет. Я еще когда на почте письма разбирал, обратил внимание. Простой белый конверт, почерк женский, крупный и с завитушками, так что на конверте и места свободного не осталось. Портлендская марка и обратный адрес: Портленд, такая-то улица и инициалы: Дж. Д.

— С добрым утром, — говорю и протягиваю письмо.

Он берет конверт, и ни слова. А сам побелел как полотно. Потоптался с минутку и пошел к дому, конверт на свет рассматривает.

А я ему вслед:

— Послушай, ничего хорошего от нее не дождешься. Я сразу понял, как ее увидел. Забудь ее, друг. Займись делом каким-нибудь и забудешь. Думаешь, не получится? Может, работы боишься? Работать надо. Я ведь тебе добра желаю. Сам в такой же луже сидел. Во время войны. Не упрямься. Только работа, работа, день и ночь работа. И я забыл. А ведь там, где я был, война шла…

После этого он не ждал меня больше на улице возле почтового ящика. Да и прожил в доме Коулов после этого всего дней пять. Правда, я все равно видел, что он ждет моего появления, каждый день стоит у окна и смотрит из-за шторы. Не выходил, пока я не пройду мимо, а потом слышно было, как отворяется дверь. Оглянусь, а он делает вид, что и не торопится к ящику.

В последний раз он стоял у окна, занавески не задернуты, и я видел, что он выглядит спокойным и вроде как отдохнувшим. Шторы были сняты, и ясно было, что он укладывается, уезжает. Еще было ясно — такое было у него лицо, — что он больше меня не поджидает. Он смотрел прямо сквозь меня и вроде бы куда-то выше меня, можно даже сказать, выше крыш и деревьев. Куда-то на юг. Так и смотрел, не отводя глаз и не шевелясь, когда я поравнялся с домом и прошел мимо по тротуару. Я обернулся. Он все стоял. Там же, у окна. Чувство, что он видит что-то там, далеко, было таким сильным, что я повернулся и тоже посмотрел в ту сторону. Но конечно, свалял дурака: ничего я там не увидел. Все тот же лес, те же горы, то же небо.

На следующий день он уехал. Не оставил адреса, куда пересылать почту. До сих пор приходят иногда письма, то ему, то жене, то обоим вместе. Если письмо настоящее, не проспект какой-нибудь, мы его держим день-два, потом отсылаем по обратному адресу. Не так уж их много. Да мне и не трудно. Это ведь моя работа, что ни говори, а я всегда рад, когда есть чем заняться.

Ну как?

Оптимизм, в радужные цвета окрасивший его побег из города, испарился в первый же вечер. Еще когда они ехали мимо темных на закате стволов огромных секвой, все дальше и дальше на север. А теперь бесконечные пастбища, стада коров, далеко друг от друга разбросанные хутора, казалось, не могли сломать броню его равнодушия, а ведь именно этого он хотел, этого ждал. Он вел машину вперед, и чем дальше от города они уезжали, тем сильнее охватывало его чувство безнадежности и несправедливости происходящего.

Спидометр показывал пятьдесят, больше на такой дороге не выжмешь. На лбу и над верхней губой выступили капельки пота, а воздух был насквозь пропитан оглушающим запахом трав, клевера и кашки. Пейзаж вокруг менялся. Шоссе неожиданно нырнуло глубоко вниз, они переехали через заключенный в бетонную трубу ручей, снова взобрались на холм, и тут кончился асфальт и оказалось, что машина катит по немощеной дороге, волоча за собой невероятный хвост пыли. Проехали мимо заброшенного участка, где поодаль от дороги, между старыми кленами, виден был фундамент сгоревшего когда-то дома. Эмили сняла темные очки и, обернувшись, долго не могла оторвать от него глаз.

— Посмотри, вон там когда-то жили Оуэны, — сказала она. — Мой отец был очень с ними дружен. У себя на чердаке Оуэн держал перегонный куб. А еще он держал лошадей-тяжеловозов, довольно много, и участвовал во всех ярмарках округи. Умер он от гнойного аппендицита, мне тогда было лет десять. А через год, на рождество, сгорел дом и Оуэны переехали в Бремертон.

— Вот как, — сказал он, — на рождество. — И спросил: — Где поворачивать, здесь? Налево? Направо? Эмили! Налево или направо?

— Налево, — сказала она. — Налево.

Она снова надела очки, но через минуту снова их сняла.

— Поезжай по этой дороге, Гарри, не сворачивая, до следующего перекрестка. Потом направо. Осталось совсем чуть-чуть.

Она курила, не переставая, одну сигарету за другой и теперь молчала. Глядела на расчищенные поля, на купы деревьев, разбросанные там и сям, на редкие, изрядно потрепанные временем дома.

Он сбавил скорость, свернул направо. Дорога плавно спускалась в поросшую редким лесом лощину. Далеко впереди — Канада, подумал он, глядя на двойную — первая пониже и посветлее — гряду гор на горизонте.

— Там, в самом низу, увидишь узенькую дорогу, — сказала Эмили. — Это она и есть.

Он осторожно свернул на распаханный колесами проселок, ехал медленно, вглядывался: вот-вот появится дом. Хотелось не пропустить, увидеть первым. Эмили рядом с ним была напряжена до предела, он это чувствовал. Опять курила сигареты одну за другой, тоже ждала, когда покажется дом. Он непроизвольно прикрыл глаза, когда низкие ветви хлестнули по ветровому стеклу. Она слегка наклонилась вперед и положила руку ему на плечо:

— Сейчас.

Он поехал совсем медленно, пересек небольшой прозрачный ручей, выбегавший из высокой травы слева и растекшийся мелкой лужицей на дороге. Справа ручей убегал в гущу кизиловых зарослей, колючие ветки заскребли по машине, застучали, словно пальцами, по эмали, когда дорога пошла вверх.

— Вот он, — сказала Эмили и убрала руку с колена.

Он посмотрел и сразу отвел взгляд. Ужасно. Теперь он смотрел только на дорогу. На дом он взглянул снова, когда подъехал к крыльцу и остановил машину. Провел языком по пересохшим губам и попытался улыбнуться.

— Ну вот и приехали, — сказал он.

Она смотрела на него, на дом она вовсе не смотрела.

Гарри всегда жил в городе. Последние три года в Сан-Франциско, до этого — в Лос-Анджелесе, Чикаго и Нью-Йорке. Но уже очень давно мечтал уехать из города и поселиться где-нибудь на природе, в деревенском доме. Сначала он не вполне ясно представлял себе, куда хотел бы уехать; он знал только, что надо уехать из города, начать все сначала. Жить проще, вот что было ему нужно; только самое необходимое с собой, без чего никак не обойдешься. Чтобы тебя окружали только самые необходимые вещи, ничего лишнего. Так он говорил.