Слав Караславов - Восставшие из пепла

• Название: Восставшие из пепла
• Автор: Слав Караславов
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Роман известного болгарского писателя Слава Христова Караславова повествует об исторических событиях XII–XIII веков, о борьбе болгарского народа за свободу и независимость.

Роман состоит из трех частей-хроник, охватывающих события 1196–1200, 1200–1207 и 1218–1230 годов. В центре каждого романа описывается судьба одного из главных героев: предводителя заговора против царя Асеня и его убийцы — Иванко; болгарского болярина, сподвижника Петра и Асеня во время антивизантийского восстания — Добромира Хриза; одного из родственников Асеней, принадлежащего к числу самых близких царю Калояну людей, правителя-деспота — Алексея Слава.

---

«И пусть дадут все это моему царству и посвятят и коронуют мое царство». Эти слова царь сказал на прощание капеллану и употребил их в письме к папе. Калоян и впоследствии упорно настаивал на этом, то и дело направлял в Рим своих послов, не давая зарасти проложенной туда тропинке. Он отправил в Рим племянника, сына сестры, севаста Сергея Стреза, пресвитера Константина и браничевского епископа Власия с большими полномочиями. Достигнуто всем этим было немного, но Калоян не терял надежды. Переписка с папой и все прочие отношения с Римом представлялись Калояну нагруженной повозкой, стоящей на холме, стоит ее стронуть с места, как она сама покатится вниз. Калоян верил: то, что он задумал, свершится. Но пока его плечо немело от усилий стронуть эту повозку с места, а кое-кто из боляр, вроде его племянника Борила, пытался удержать ее. Борил даже осмелился однажды сказать, что путь страны лежит не к Риму, что есть старая, протоптанная дорога, которая пролегает, якобы, в душах людей. Борил имел в виду Царьград.

Калоян сделал вид, что пропустил его слова мимо ушей, сам же подумал: пожалуй, пора серьезно поговорить с Борилом и не спускать с него глаз. Причин для этого немало. Ему донесли, что Борил тайно встречался с Иоанном Каматиром и уговаривал не признавать Калояна царем и не давать ему короны. Подобные козни никакого значения не имели, поскольку было ясно, что Царьград не признает его. Но дерзость племянника раздражала царя. Борил был одержим страстью к презренному металлу. При виде золота у него дрожали руки, лицо морщилось, как печеное яблоко, во всем его облике появлялось что-то скользкое. Калоян презирал подобных людей, но Борила вынужден был терпеть, что поделаешь, родственник! А родственники — не друзья, их не выбирают… Калояну была подозрительна и дружба Борила с Цузменом, братом царицы. Он чувствовал, что за Цузменом стоят еще и Манастр и кое-кто помельче. Надо, надо повнимательнее приглядеться к этой их дружбе.

Сокольничие и псари сопровождали свиту. Нетерпеливые волкодавы рвались с ременных поводков. Страшный гвалт сопутствовал всему шествию. Охотничьи рога перекрывали шум, звали отставших, подгоняли ротозеев.

Калоян и Слав в сопровождении десятка дружинников вырвались вперед, намереваясь переночевать в Трявне[127] и подождать там слуг, сокольничих и псарей. Могучий горный хребет, буйство густых трав, полыхающих то синим, то нежно-розовым, то голубовато-белым огнем, одурманили царя. Ему захотелось лечь в траву, вдохнуть целебный воздух, ощутить в сердце приятную леность, насладиться синевой неба и полетом белых перистых облаков. Он редко испытывал такое состояние души. Его крупное сильное тело было создано не для бездействия, а недюжинный ум — не для сентиментальных размышлений. Он приказал воинам спешиться, а сам со Славом отправился к невысокому холмику, украшенному пестрым разнотравьем. Вытянувшись на земле и заложив руки за голову, Калоян попытался унестись в далекое детство, но мысли его возвращались туда, к каменному кольцу Царевца.

Царь приподнялся на локте, глянул на воинов, что были внизу, на пасущихся коней и спросил:

— Ты можешь что-нибудь сказать мне о Бориле?

— Что сказать тебе, царь? Борил собирает вокруг себя людей… Я не знаю зачем, но собирает. Мне подозрительна его дружба с Цузменом.

— Мне тоже, Слав.

— Знаю, иначе ты не спрашивал бы меня… Он пытался сблизиться и со Станом Главакой.

— И что тот?

— Он сказал ему, что если какой-либо болярин ищет дружбы с его людьми, то они должны знать зачем.

— Значит, ты думаешь, что Борил заговорщик?

— Я ничего пока не могу сказать, царь.

Они помолчали.

— Что ты мне посоветуешь, Слав?

— Я предложил бы разлучить Борила и Цузмена. Отправь Цузмена в Просек, недавно взятый василевсом хитростью. Отдай ему тамошние земли, пусть он и завоюет их, а потом управляет ими. Просек нам еще пригодится…

— Ты так рассудил, Слав?

— Да, царь…

— Послушаюсь твоего совета. Послушаюсь во имя своих погибших братьев. Он поедет в Просек и пусть благодарит меня за эту милость. Иначе… Не знаю, что я с ними сделаю, если наши подозрения оправдаются.

Царь поднялся и пошел к своему коню…

7

…Легкий утренний туман дрожал над заливом, и в дымке его городские стены казались таинственными, сказочными. Над их зубцами сказочными золотыми цветами сверкали купола церквей.

Если бог поможет рыцарям войти в этот город, защищенный такими мощными стенами, — думал граф Балдуин, — значит, их ведет сам господь, чтобы установить там порядок и честь, о которых ромеи давно забыли. Если под стенами Константинополя рыцари потерпят поражение, значит, их вел сам сатана в образе венецианского дожа Энрико Дандоло.

Сначала Балдуин предложил снарядить к берегу легкие корабли и лодки, взять с собой сына Исаака и показать его людям, что толпились на городских стенах: вот, мол, ваш настоящий василевс. Возможно, тогда ворота города нам откроют и без кровопролития. Рыцарский совет одобрил замысел Балдуина. Вскоре медные и золотые фанфары прозвучали над заливом, разжигая любопытство ромеев. Стены Царьграда кишмя кишели народом и, кажется, готовы были рухнуть под тяжестью человеческих тел. Алексей-младший стоял на первой галере, с которой убрали навес, чтобы его все могли увидеть. Глашатаи не переставали драть горло, возвещая прибытие истинного василевса ромейской империи, призывая народ по закону и праву признать его своим достойным императором. Но в ответ на это раздавались злобные выкрики: «Изменник православной церкви!» На мыс, где пыталась пришвартоваться галера, полетели стрелы, и одна из них уже задрожала у ног Алексея-младшего. Глашатаи вынуждены были умолкнуть, а Алексей Ангел-младший, вскипев от злобы, погрозил кулаком своим неблагодарным землякам. Его бессильный жест лишь рассмешил людей. Крики и улюлюканье новой могучей волной окатили рыцарскую флотилию. Армада повернула назад, к острову.

Враждебный прием царьградцев охладил пыл рыцарей. Они надеялись, что Алексей отворит им ворота прекрасного города, но этого не случилось.

Флотилию под стены города водил Конон де Бетюн[128], сам же Балдуин не пожелал стать во главе ее, ему неприятно было тащиться позади этого стихотворца. Узнав на рыцарском совете о результатах похода, Балдуин заявил: теперь мы должны надеяться только на себя и на силу нашего оружия. Совет решил перестроить боевые отряды. Оказалось, что у графа Балдуина больше всего людей и поэтому на него следует возлагать и главные надежды. И его слово вдруг стало весомым. Балдуину доверили вывести первые отряды на штурм Константинополя…

Поспешно отслужили молебен во славу рыцарского оружия. Город на противоположном берегу залива с его мощными каменными стенами вынуждал думать не только о победе и жизни, но и о поражении и смерти. Рыцари составляли завещания.

Написал завещание и Балдуин. Половину своих земель он завещал жене, половину — брату Анри, но если у него родится наследник — тогда его земли должны стать неделимыми владениями сына.

До восхода солнца корабли крестоносцев, галеры и парусники, с привязанными к ним лодками, снялись с якорей и пошли на город.

Балдуин так и не понял, кто первым ступил на берег. Запомнил лишь, что ромейские войска в ожидании штурма стояли на суше, направив на врага копья. Они верили, что одним этим устрашат рыцарей, не позаботились даже выставить стрелков и очень удивились, увидев, как крестоносцы вдруг спрыгивают за борт и их арбалетчики, стоя по пояс в воде, ловко берут на прицел ромеев.

Балдуин первым выстроил на суше свой отряд и двинул его на копьеносцев. Пораженный василевс, увидев приближающихся рыцарей, в панике приказал трубить отбой, а императорскому войску — отступать за стены города.

8

Алексей Ангел не ожидал столь дерзкого нападения рыцарей. Видя перед собой могучий строй копьеносцев, только сумасшедшие могли ринуться на берег, весьма неудобный для высадки с больших кораблей и галер — мелководье тут начиналось издалека. А пристань можно захватить, только разорвав заградительную цепь. Алексей Ангел был уверен, что более прочной цепи никто и никогда на свете еще не выковал. Она спускалась из сторожевой башни на мысу Галата[129], а на берегу была вмурована тоже в сторожевую башню. Василевс приказал сосредоточить в огороженной цепью бухте весь ромейский флот. Правда, флот этот являл собой печальное зрелище: полусгнившие корабли, малоподвижные парусники, прохудившиеся суденышки. Но он все же мог сослужить свою последнюю службу. Если поднимется ветер, несколько кораблей, набитых греческим огнем[130], можно поджечь и пустить на флотилию крестоносцев.

Алексей Палеолог распорядился еще более усилить охрану сторожевых башен на пристани, ибо понимал, что враги не откажутся от намерения уничтожить заградительную цепь и открыть вход в бухту своим кораблям. Пока лишь конница и пехота неприятеля продвигались по берегу залива. И если они не захватят пристань, то вряд ли смогут надеяться на успех…