Эрих Кош - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Эрих Кош
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1974

В книге избранных произведений выдающегося художника слова Югославии, сделана попытка показать характерное для его творчества многообразие жанров, богатство его палитры. Она включает в себя повесть-шарж «Большой Мак», роман «Сети», а также рассказы. Творческую манеру Э. Коша отличает живость, остроумие, отточенность формы, пристальное внимание к проблемам современной жизни.

---

Женщина терпеливо дожидалась его решения. Он опустил сумку на стул. Она все еще не была уверена.

— Остаетесь? — робко спросила она.

— Да!

— Лампу я вам эту отдам. Что-нибудь еще вам нужно?

— Пока ничего. Вещи возьму утром. Минуту! — окликнул он женщину и вытащил бумажник из кармана. — Это передайте мальчику. Подождите, я лампу подержу.

Он вышел с лампой на площадку, женщина уже спускалась по лестнице.

— Не трудитесь. Спасибо. Я привыкла, и из кухни светит. — Она пошепталась с мальчиком, и он зашлепал босыми ногами по песку; с легким шорохом плескались волны, временами где-то за домом принимались стрекотать цикады.

Он постоял у окна, вдыхая полной грудью свежий морской воздух. Затем повернулся к комнате лицом и пристальнее осмотрелся. Легкий отсвет умиротворенности лежал на всем, все было укрыто мягкой пеленой семейственности и уюта. Словно ребенок, на коленях у матери нашедший защиту от обидчиков, он почувствовал себя спасенным, с первых шагов обретя то, что искал и чего ему так недоставало. И если утром, когда солнце озарит своим светом село и залив, не исчезнет это первое впечатление сельского покоя и простодушия, он сразу же перенесет сюда вещи и постарается пробыть тут сколько можно.

Все-таки он их обманул! Всех перехитрил! Сумел вырваться из тенет опутывавших его сетей — ив приливе детской радости он стал хлопать себя по бедрам, весело и громко смеяться.

Он раскрыл сумку, вытащил пижаму, полотенце и дорожный несессер и с лампой в руке прошел в ванную. Тщательно умылся, обтерся до пояса и, освеженный, вернулся в комнату. Сейчас же погасил свет и лег, погружаясь в глубину благоухающей чистотой постели, и она с готовностью приняла его в свои объятия и понесла в бескрайние и темные просторы сна.

Некоторое время он еще прислушивался к шуршанию волн. Над ним на потолке за пологом тьмы мерцали блики двух дальних светоловов. Потом не стало и их.

IV

Спал он, видимо, долго. Когда решился наконец открыть глаза, в комнате было совсем светло. Он стал разглядывать ее внимательно и осторожно, боясь разрушить тонкое очарование первых впечатлений. Но все было так, как вечером. Даже, пожалуй, лучше. Неровные стены побелены, как в монастырской келье. Дощатый, грубо оструганный пол, словно на старом рыболовецком судне. Давнишние фотографии — произведения безыскусных провинциальных фотографов. На одной — усатый сорокалетний мужчина, если только усы и фотограф не прибавили ему лет. Пара снимков из Австралии или Америки, рабочие-эмигранты на фоне построенной ими дороги. И еще один снимок — парень в матросской форме, за старинную деревянную рамку заткнута веточка розмарина.

Высунулся из окна. Картина, открывшаяся ему, поразительно совпадала с его мечтами. Полукруглый, подковообразный залив узкой своей частью обращен к морю. От сельских домов до моря шел широкий песчаный пляж, посреди залива белой отметиной на синей матроске одиноко возвышалась скала. Несколько ярко окрашенных рыбацких баркасов, стоящих на приколе, покачивались на мирной лазури воды. Старые рассыхались под солнцем в стороне. Рогатки кольев, подобно тотемам в индийском селе, украшали напоминающие иссушенные лошадиные черепа отбеленные солнцем тыквы, используемые рыбаками для обозначения закинутых сетей.

Он спустился вниз. В просторной кухне уже хлопотала по хозяйству женщина, встретившая его вчера. Он осмотрелся. Высокий деревянный потолок поддерживали толстые закопченные балки, пол из больших, гладко отшлифованных каменных плит, огромный стол посредине кухни накрыт на одного человека. Она услышала его шаги. Обернулась.

— Доброе утро! Отдохнули? Выспались? — Женщина пригласила его к столу. — Пожалуйста! Садитесь! Сейчас и кофе поспеет.

На тарелках и блюдах его дожидался черный хлеб, домашний сыр, сардинки и тонкими ломтями нарезанная пршута[23].

Смущая его, она продолжала стоять по другую сторону стола, прислонившись к буфету, и внимательно следила за каждым его жестом, готовая к услугам.

— Может, и вы перекусите?

— Не беспокойтесь! Кушайте на здоровье!

Ее обращение нравилось ему. Двери были распахнуты настежь, навстречу утреннему свету, через калитку проникавшему во двор с залитого солнцем пляжа. В кухне — мягкие тени и успокоительная тишина с налетом легкой грусти, как на картинах старых голландских мастеров. И женщина, повязанная платком, с выражением возвышенной боли на тонком лице до срока увядшей богородицы.

Он поднялся. Она проводила его взглядом.

— Пойду схожу за багажом. Сколько бы я мог у вас пробыть?

— Сколько пожелаете, господин. Боюсь только, не заскучали бы вы здесь. Развлечений нет, приезжие редко заглядывают к нам и долго не задерживаются. Село, одним словом, живем маслинами, скотом и рыбой.

От калитки видно было все село. С десяток домов, вытянутых в один ряд и так тесно стоящих друг к другу, что крестовины крыш казались зубцами столярной пилы. Перед каждым — узкий дворик, обнесенный каменной оградой для защиты от ветра и волн. Две собаки, перекувыркиваясь через голову, как клоуны на цирковой арене, трусили песчаным берегом. Высокий старик в широкополой соломенной шляпе гнал связанных ослов с перекинутыми наперевес огромными плетеными корзинами, груженными навозом; едва поспевая за ним, семенил маленький мальчик с хворостиной в руке. Из домов выходили женщины и, выплеснув в песок воду из ведер, отправлялись к источнику за свежей. Шла обычная жизнь, готовилась еда скоту и людям, и из труб уже струился прерывистыми тонкими струйками дым. Рыбаки вернулись с лова; в левой части пляжа во всю ее длину на шестах сушились в несколько рядов раскинутые сети. От них распространялся соленый и резкий запах гниющих водорослей.

Он двинулся вверх крутой тропой, стесненной с обеих сторон каменной оградой. На склоне, подобно античному амфитеатру, уступами взбиралось по взгорью полукружие огородов, обрамленных каменной кладкой и прорезанных сетью водоотводных канав. Широколистные смоковницы, кусты граната и ежевики, купы сребролистых маслин на корявых стволах, красные кровли домов в прибрежной зелени. Две чайки с неутомимым постоянством кружили над простором моря. Становилось жарко.

Перед гостиницей за столиками сидело несколько крестьян из местных, а молодой хозяин, красивый и черноволосый, как итальянский фигаро, стоял в дверях своего заведения, прислонившись к косяку.

— Добрый день! — приветствовал он приезжего. — Как отдохнули?

— Спасибо. Отлично выспался.

— Значит, вам понравилось у Станы. Садитесь, выпейте вина!

Вино домашнего производства, тягучее, темное, сильно вяжущее, а гости, видно, тут нечасты, и поэтому их принимают с радушием добрых старых времен.

— Успеется, закажете еще и сами! — не позволил ему заплатить за вино молодой хозяин. — Думаете, значит, побыть здесь, может, несколько дней. Вот и прекрасно. Милости просим, заходите, больше у нас некуда деться. Особенно вечером. Симо! Помоги господину перенести вещи!

Поднялся мужчина в линялой красно-черной ковбойке, неопрятно болтавшейся на нем, тот самый, сидевший здесь вчера, и понуро встал перед ним, поскребывая кустистую с проседью бороду, которой поросла вся его физиономия и шея до черных косм на загорелой груди. Несколько протрезвевший после вчерашнего, он ждал указаний, не отрывая взгляда от недопитого стакана вина на столе у приезжего.

Пошли к машине. Она стояла в тени под виноградным навесом за гостиницей. Пусть тут и стоит, пользоваться ей он не собирается, надо будет только как-нибудь при случае отвести ее на станцию обслуживания, чтобы починили тормоза. Он отобрал самые нужные вещи, и мужчина неожиданно легко зашагал с поклажей вперед. Они спускались той же узкой тропой между каменной оградой и живой изгородью. Тяжелый груз не мешал носильщику то и дело оборачиваться к нему с вопросами:

— Издалека сами будете?

— Из Белграда.

— Ого! А сюда какими ветрами?

— Случайно. Вчера заночевал и вот решил остаться.

— Бывает. И я сюда ненадолго приехал… пятнадцать лет назад… когда начали строить верхнюю дорогу, а застрял до сей поры. А у кого остановились?

— У Станы. Знаете ее?

— Как не знать, лучше дома нет во всем селе. И ей опять же польза. Одиночка она. Сын у нее погиб, когда наверху работы кончали.

— Вот как? Он что, тоже на строительстве работал?

— Нет, маленький был. Старую гранату разряжал — хотел из нее грузило сделать для сетей.

— А что с ее мужем?

— Не знаю. Я его здесь не застал. Уехал в Америку и пропал. Она сама не знает, жив он, нет ли.

Из-за каменной ограды вдруг затрубил осел, исторгая из горла надрывно пронзительные звуки. Ему отозвался второй, с другой стороны склона, и некоторое время все село содрогалось от их дикого крика. Двое ребятишек, игравших у колодца, проводили изумленными взглядами незнакомца и его чемоданы. Носильщик остановился у калитки и спустил поклажу на песок.