Николай Коробков - Скиф

• Название: Скиф
• Автор: Николай Коробков
• Издательство: Патриот
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-7030-0567-1

В романе, написанном и изданном более шестидесяти лет назад, достоверно и увлекательно воспроизведены события и жизнь народа, населявшего во II веке до н. э. юг нашей Родины. Место действия — Скифия и Греческие колонии в Крыму.

Для массового читателя. Может использоваться учащимися средних и высших учебных заведений для дополнительного чтения по истории.

---

Наконец Орик сел и стал смотреть на сверкание моря; от блеска рябило и темнело в глазах. Надо было бы выкупаться, но было лень пошевельнуться, и он продолжал сидеть.

Приближался полдень. Солнце стояло почти над головой. Орик подумал, что теперь в городе праздник, греки идут к храму для жертвоприношения, Ия тоже там, в этой процессии. Он представил себе ее сияющую головку в пышном венке из роз, цветочную гирлянду в руках. Через несколько часов празднество кончится, и она вернется...

Ему вдруг сделалось весело, и дремота исчезла. Он вскочил, побежал вдоль мелкого берега, разбрызгивая воду, окунулся и стал нырять, заставляя воду пениться и разбегаться широкими кругами.

IV

— Это празднество в вашем городе производит самое приятное впечатление, — говорил Люций, обращаясь к Эксандру. — Цветы, девушки в белых одеждах... Процессия была тоже очень живописна. Ваша толпа, пожалуй, шумливее римской, но в ней больше изящества и меньше разнузданности. Этот народ не хочется называть чернью. Ваше празднество, кажется, похоже на афинские анфестерии? Впрочем, тех праздников мне не приходилось видеть.

— Да, если хочешь, тут много общего. Ведь анфестерии — тоже праздник цветов. Их приносят в жертву и ими украшают себя в эти три весенних праздничных дня. В Афинах праздник начинается тем, что снимают первый раз крышки с глиняных питосов, содержащих в себе вино предшествовавшего урожая, и разливают для продажи на рынке. Вино привозят в город и из соседних селений. Второй день праздника — день кружки. Он знаменует конец труда по выделке вина, и граждане собираются тогда, чтобы выпить в веселой компании. Третий день — «котлы» — начинается домашними жертвоприношениями; рабочие пользуются отпуском; к этому дню приурочиваются новый годовой найм и большая ярмарка. В течение праздников храмы заперты, открыт лишь один — Дионисия Освободителя, — закрытый все остальное время года, кроме дней анфестерий.

Вечером второго дня при свете факелов торжественная процессия из храма Керамики направляется к святилищу Ленайона. Процессия носит вакхический характер: силены верхом на ослах едут, окруженные сатирами и панами, хоревты в звериных шкурах, в венках из листьев бьют в бубны и звенят медными погремушками; под звуки флейты пляшут женщины, одетые нимфами и менадами; едут замаскированные, перекидывающиеся шутками с толпой. Впереди на триумфальной колеснице везут ксоанон — священное изображение Диониса.

Затем в святилище происходит символический обряд бракосочетания супруги архонта с Дионисом, а народ отправляется в театр, где происходит состязание в пьянстве. Здесь так же, как во время игр, избираются особые судьи. Каждый очередной кубок объявляется при звуках труб. Особенно уверенные в себе граждане стараются выпить свою порцию стоя на скользком, смазанном маслом, мехе с вином. Перепивший всех получает награду в виде венка из листьев и полного меха вина.

Участие в вакхических празднествах считается обязательным для всех; но люди высших классов, конечно, предпочитают проводить эту ночь на частных пирах, куда собираются друзья, приносящие с собой новые глиняные сосуды, купленные утром на ярмарке, — все одинакового размера и украшенные венками...

Ты знаешь расселину в земле около храма Зевса Олимпийского? Говорят, что через нее стекли воды потопа во времена Девкалиона. Есть поверие, что этими вратами, ведущими в преисподнюю, поднимаются на землю в дни анфестерий тени умерших и в этот праздник в каждом доме варится для них смесь из разного рода злаков, кроме бобов, — в воспоминание пищи, приготовленной Девкалионом в первый день после потопа. Никто не имеет права пробовать ее: котел остается на домашнем алтаре в закрытой комнате, чтобы тени умерших, никем не стесняемые, свободно могли приходить и утолять свой голод...

— Все это очень красиво, — сказал Люций. — Я думаю, мы поступаем хорошо, когда многое заимствуем у греков. Они худшие законодатели и солдаты, чем мы, но умеют жить приятно и со вкусом.

Но вот, кажется, трапеза кончается, и можно ехать. Я, пожалуй, еще пообедаю у себя. Ты знаешь, что я уважаю религию, но не очень люблю есть грубо поджаренное жертвенное мясо. В этом отношении твои сограждане имеют больше вкуса к священным трапезам.

Он обвел смеющимися глазами столы, за которыми пировали херсонаситы, и остановил взгляд на худом широколицем человеке, сдвинувшем на затылок свой венок и жадно обгладывавшем большую кость.

— Здесь много простых граждан. Ты знаешь, мы очень демократичны и на общественных пиршествах рядом с городской знатью часто сидят простые ремесленники, — сказал Эксандр. — А им теперь живется плохо. Войны разорили город, торговля упала, население беднеет все больше...

— Положение Херсонеса кажется мне довольно печальным, но в значительной степени вы сами в этом виноваты. Вы очень много разговариваете в вашем Совете о достоинствах демократии, но недостаточно умеете ее защищать. Ты извини меня, но мне невольно вспоминаются слова одного лакедемонянина по отношению к фиванцам: «Вам нужно поменьше гордости и побольше силы».

— Ты совершенно прав, но я не знаю, помогло ли бы нам отсутствие гордости и увеличились ли бы от этого наши силы.

— Конечно, они могли бы увеличиться. Вам надо только поискать помощи у какого-нибудь могущественного государства. Без этого, мне кажется, вы сделаетесь добычей варваров.

Разговору помешал подошедший к ним гражданин. Он поздоровался с Эксандром и попросил выслушать его. С ним случилось несчастье. Не может ли Эксандр помочь ему?

Он начал рассказывать:

— Ты знаешь, я был небедным человеком. Я имел и землю, и дом, и большую мастерскую. Теперь я разорен вконец.

— Может быть, ты зайдешь ко мне, Харикл? Дома мы удобнее обо всем поговорим, — сказал Эксандр.

Он догадывался, о чем подошедший хочет говорить, и не желал делать Люция свидетелем разговора.

Но Харикл, немного пьяный, настаивал.

— Я отниму у тебя немного времени. Выслушай. Я уж и не знаю, куда обращаться, если и ты откажешь мне в помощи. Налоги и подати разорили меня. Надеясь как-нибудь вывернуться, я сделал большой заем у Теофема, члена Булэ, и не смог вовремя выплатить. Теофем обратился в суд. Было постановлено взыскать с меня весь долг сразу.

Теофем явился на пастбище, забрал пятьдесят моих тонкорунных овец и их пастуха; затем захватил мальчика-слугу, несшего очень дорогой не принадлежавший мне серебряный кувшин, который затем у меня потребовали. Но и этого ему оказалось недостаточно. Вместе со своими людьми он пришел на мой участок земли (в Керкинетиде я пашу и живу с детства); там они сначала кинулись на рабов, а когда те ускользнули от них и разбежались в разные стороны, — направились к дому и сорвали дверь, ведущую в сад. Присутствовавший здесь Эверг, Теофема, и его зять Мнесибул, которые не имели права ни взыскивать с меня по суду что-либо, ни касаться принадлежащего мне имущества, проникли к моей жене и детям и вынесли всю утварь, какая еще оставались у меня в доме. Правда, они нашли немного. Вследствие повинностей, налогов и прочих расходов большая часть моей обстановки лежала в залоге или была продана.

Но это еще не все. Моя жена завтракала во дворе вместе с детьми и моей старой кормилицей, женщиной верной и преданной, отпущенной на свободу моим отцом. И вот эти люди напали, схватили их и начали грабить домашние вещи. Другие же служанки (они находились в верхнем этаже, где они живут), услышав крик, заперли свое помещение, и потому туда Эверг с Мнесибулом не проникли. Но зато они стали выносить обстановку из остальной части дома, хотя жена запрещала им касаться вещей, говоря, что вещи принадлежат ей и находятся в списке ее приданого...

Кроме того, она говорила, что предназначенные для уплаты им деньги находятся в меняльной лавке. Не обращая внимания на слова моей жены, они продолжали расхищение. Когда кормилица, увидав, что они вошли в дом, положила маленькую чашу, из которой она пила, себе за пазуху, то Теофем и его брат Эверг с таким насилием отняли чашу, что на ее руках выступила кровь: отнимая сосуд, они вывертывали ей руки назад, волочили ее по земле. Они так озлобились, что не перестали бить и душить старуху, пока не отняли у нее чашу.

Слуги соседей, услышав крики и увидев разграбление моего дома, стали с крыш звать прохожих; некоторые отправились на улицу, где увидели проходившего Агнофила и попросили его явиться. Агнофил не вошел в дом (ибо не считал приличным это сделать в отсутствие хозяина), но, находясь на земле моего соседа, видел, как выносили вещи и Эверг с Теофемом вышли из моего дома.

Они не только захватили мои вещи, но и повели за собой моего сына, приняв его за раба, пока сосед Гермоген, повстречавшись с ними, не сказал им, что этой мой сын[119].

Я обратился теперь с жалобой в суд. Но у Теофема большие связи — закон опять окажется на его стороне...