Денис Абсентис - Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти

• Название: Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти
• Автор: Денис Абсентис
• Издательство: Ora & Co Publishing
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-616-90718-3-9

Связаны ли древние элевсинские мистерии с афинской чумой? Что именно помогло разбогатеть тамплиерам? Изображен ли демон на Изенхеймском алтаре? Спасал ли паломников путь святого Иакова или же был Дорогой Смерти? Какие «невидимые бесы» напали на Полоцк? Откуда взялись лютые крокодилы в русской летописи? Что делает загадочная ведьма на гравюре из трактата Молитора? Почему на Руси боялись росы святого Ферапонта? Инквизиторы верили, что ведьмы крадут половые члены и селят их в гнезда на деревьях, а отрывает члены лично дьявол. Считали ли русские скопцы, что члены, наоборот, отрывает сам Господь? С кем выходила на драку баба Яга? Чем объясняются эпидемии одержимости в монастырях в XVI–XVII вв? Что влияло на популярность галлюциногенной мандрагоры? Почему серьезная охота на ведьм и оборотней началась только в XVI веке? Что спровоцировало Великую Французскую революцию? Какую роль сыграл в этих и многих других событиях скромный грибок, из которого в XX веке был синтезирован знаменитый психоделик ЛСД?

---

Мы-то теперь знаем, что умственные способности населения могли ослабеть как раз из-за потребления спорыньи, но этот классический ее эффект был тогда Тессье неизвестен (хотя Таубе уже указывал на «тупоумие» больных во время эпидемии 1770–71 гг.). С точки зрения Тессье жители Солони, казалось, были просто еще более глупы, чем их собственные цыплята. Поскольку эти цыплята, в отличие от солонцев, придерживались хорошего режима: вставали рано, ели, когда хотели, были счастливы, ложились спать рано, и вовсе не желали есть что-либо вредное. Цыплята опасались есть эрготизированное зерно: «Если спорынья подмешивалась в пищу, они предпочитали обходиться три или четыре дня без еды». При этом распространение знаний о вредности спорыньи было уже развито. Людей о ее вреде предупреждали. Вешали на стенах объявления. Священникам округа и землевладельцам рассылались директивы. Как пишет Феррьер: «Фактически, информационная кампания была успешна; солонцы, казалось, были очень хорошо осведомлены об опасности. Но, хотя они знали, они не слушали. Если это было не невежество, то что побуждало солонцев продолжать игнорировать опасность ржи со спорыньей? Этот вопрос сбивал с толку большинство наблюдателей»[303].

Тессье, хотя и не понимал природу спорыньи, считая ее появление влиянием воздуха, почвы и солнца[304], в ее опасности, тем не менее, не сомневался. И почему эту опасность крестьяне игнорируют, понять никак не мог. Если бы аббат знал, что крестьяне в России не только оставляют спорынью в зерне, но и добавляют ее в хлеб специально, если ее не хватает, он уже стал бы, вероятно, думать о происках дьявола. Но поскольку Тессье об этом не ведал, то по-прежнему задавал себе вопрос: «Какой же неотвратимый рок тяготеет над всеми этими людьми, знающими, что спорынья может сделать их больными, и беззаботно оставляющими ее в зерне, которое они едят? Ведь я не могу сомневаться относительно того, что именно жители Солони думают о спорынье. Все те жители, которых я опросил в этом округе, поведали мне об очень прискорбных последствиях потребления спорыньи на примере членов их собственных семей. Что может быть причиной их безразличия к столь жизненно важной проблеме, кроме их чрезвычайной бедности, которая делает их глухими к нашим крикам об опасности?»[305]

Все наблюдения в результате сходились, в основном, к следующему — питаться гнилой рожью было просто техникой выживания. Крестьяне попали в лапы голода, и им ничего не оставалось, кроме как есть рожь со спорыньей или помереть. А в более благополучные годы спорынья была не везде, что усыпляло бдительность. Но у Феррьер по поводу такого взгляда возникают свои вопросы: «Давайте взглянем за пределы этих общепринятых наблюдений. Был ли такой риск принят совсем бездумно? Судьба ли заманила бедных и слабоумных в ловушку необходимостью и отсутствием выбора? Не происходило ли это более или менее сознательно, не являлось ли это более или менее рациональным выбором?» Далее она показывает, что если некоторые страдали и умирали или теряли конечности, то другие избегали этого, но зато «были награждены яркими галлюцинациями», и приходит к выводу, что «сельские жители имели достаточно опыта с этой болезнью и знали клинические эффекты очень хорошо». Плюс спорынья применялась для абортов, и в «этом специфическом использовании, население разбиралось лучше, чем доктора»[306]. Речь идет о том, что за неимением дорогих привозных наркотиков крестьяне могли употреблять плевелы, спорынью и т. п. вполне осознанно. И бывали вознаграждены за это видениями. Таким образом, Феррьер оказалась еще одним, кроме Матосян, историком, который не проигнорировал «неприличное» для исторических школ галлюциногенное влияние спорыньи и других «простонародных наркотиков» (так называется у нее соответствующая глава).

Солонцы ели ржаной хлеб летом; менее бедные могли питаться смешанным хлебом изо ржи и пшеницы, а затем изо ржи и гречневой крупы, когда был урожай гречихи. Таким образом, их хлеб содержал переменные пропорции ржи и переменные пропорции ржи со спорыньей. Основная предосторожность была в том, чтобы не использовать хлеб из 100 % зараженной ржи. Так как такой хлеб не был плохим на вкус, то солонцы полагали возможным избежать отравления, если они не будут есть хлеб со спорыньей постоянно. Так они уменьшали возможность гангрены. Эти крестьяне, которых считали ненормальными, имели, в итоге, свою собственную альтернативную стратегию безопасности. Неспособные полностью избежать риска и устранить спорынью из диеты, они стремились ограничить ее вредные эффекты. Отчаянная потребность в достаточных количествах пищи могла приспособить расчетный риск. Между явной опасностью голодной смерти и возможным риском — не всегда доказанным или доказанным не всегда достоверно — гангрены, солонцы выбирали меньшее из двух зол. Эффекты таких методов самоопьянения в терминах психического состояния должны все же быть оценены. Они могли быть огромны, приводя к воображаемой вселенной «где образы монстров и кошмары возникают из небытия, описанные поэмами, балладами, историями и легендами в бесчисленных вариациях страха, удивления, экстаза, изумления, лихорадочного возбуждения и иррациональных эмоций». Не так давно большая доля народной культуры обнаружила такую вселенную с помощью местных наркотиков[307].

Как я уже отмечал выше, можно, вероятно, сделать еще один шаг и предположить, что на эрготизированную рожь можно было при определенных условиях просто физически «подсесть». Это дополнительная возможность более полно отвечает на вопросы аббата Тессье и на загадку «картофельных бунтов». Также не стоит забывать и о возможных древних языческих корнях ритуального потребления спорыньи, омелы и других веществ. По крайней мере, присутствие этих веществ в желудках некоторых из знаменитых кельтских «болотных мумий» железного века, найденных в торфяных болотах Европы, еще никак не объяснено и может восходить к аграрным культам плодородия и мистериям.

Глава 13 Хлеб святого Иоанна

— Не токмо впроголодь, — подхватил подрясник, — а по писанию, каждый из нас, могий вместити, обязан питаться акридами… и диким медом…

— Ну, что ж, если все мы, господин паломник, будем питаться акридами, какое значение придадите вы тогда ржи, пшенице, вину и елею?

Н. В. Успенский, 1889

Как обычно считалось толкователями Библии, евангелист Матфей, рассказывая об употреблении Иоанном Крестителем саранчи («пищею его были акриды и дикий мед», Мат. 3:4), показал, что Предтеча питался скромно и неприхотливо, соответствуя подвижническому образу жизни отшельника. Выражение «питаться акридами» давно стало распространенным символом бедности: «сам ты едва концы с концами сводишь и акридами питаешься» (Чехов). Профессор Лопухин, автор широко известной «Толковой Библии», утверждал в начале XX века:

Акридами называлась саранча, которая и теперь употребляется в пищу в Недже и Хеджасе. В лавках с саранчой она продается мерами. Приготовляя ее в пищу, бросают ее живою в кипяток, который хорошо просаливают; через несколько времени саранча вынимается и просушивается на солнце. Англичанин доктор Томсон, проживший в Палестине много лет и написавший очень хорошую о ней книгу, говорит: «саранчу не ест в Сирии никто, кроме бедуинов на крайних границах, и о ней постоянно говорят, как о низшем сорте пищи, смотрят на нее большею частью с отвращением, так как эта пища выносится только низшими классами народа. Иоанн Креститель, однако, и принадлежал именно к этому классу, все равно — по необходимости или по выбору. Он также жил в пустыне, где такая пища и теперь употребляется; и потому в Евангелии излагается простая истина. Обыкновенной пищей Крестителя была саранча, вероятно, поджаренная в масле и смешанная с медом, как это и теперь бывает»[308].

Такая точка зрения явно спорна, поскольку основывается лишь на неприятии саранчи в европейской культуре и, возможно, на позднейшем изменении отношения к такой пище в Сирии. Более объективно писал ранее в «Библейской энциклопедии» архимандрит Никифор:

Саранча, по закону Моисееву, считалась чистым животным, как насекомое, имеющее голени выше ног (Лев. XI, 21) и могло быть употребляемо в пищу. Некоторые виды саранчи доселе употребляются в пищу на Востоке и даже считаются лакомым кушаньем, особенно, если хорошо приготовлены. Бедуины сушат ее и толкут с солью большими кусками, которые носят в кожаных мешках, употребляя в пищу по мере надобности; впрочем, в общем вкус ее противен и питательность незначительна. Саранчею питался и Иоанн Креститель в пустыне (Мф. III, 4; Мк. I, 6). Что древние ценили саранчу, как вкусное, лакомое кушанье, это показывают резные изображения на стенах развалин дворца Сеннахерима в Куюнджуке, где между разными служителями, принесшими к царскому столу всякого рода плоды, цветы, и проч., находятся и несущие высушенную саранчу, укрепив ее на жезлах[309].