Денис Абсентис - Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти

• Название: Злая корча. Книга 1. Невидимый огонь смерти
• Автор: Денис Абсентис
• Издательство: Ora & Co Publishing
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-616-90718-3-9

Связаны ли древние элевсинские мистерии с афинской чумой? Что именно помогло разбогатеть тамплиерам? Изображен ли демон на Изенхеймском алтаре? Спасал ли паломников путь святого Иакова или же был Дорогой Смерти? Какие «невидимые бесы» напали на Полоцк? Откуда взялись лютые крокодилы в русской летописи? Что делает загадочная ведьма на гравюре из трактата Молитора? Почему на Руси боялись росы святого Ферапонта? Инквизиторы верили, что ведьмы крадут половые члены и селят их в гнезда на деревьях, а отрывает члены лично дьявол. Считали ли русские скопцы, что члены, наоборот, отрывает сам Господь? С кем выходила на драку баба Яга? Чем объясняются эпидемии одержимости в монастырях в XVI–XVII вв? Что влияло на популярность галлюциногенной мандрагоры? Почему серьезная охота на ведьм и оборотней началась только в XVI веке? Что спровоцировало Великую Французскую революцию? Какую роль сыграл в этих и многих других событиях скромный грибок, из которого в XX веке был синтезирован знаменитый психоделик ЛСД?

---

Эпидемии шли постоянно, а научные круги тем временем спорили о причинах болезни. Солонь была для них хорошим местом наблюдения сельских патологий — удобно, недалеко от Парижа. Врач Людовика XIV Фагон (Fagon) упрямо считал виновными атмосферу и некий туман, нападающий на поля и избирательно поражающий колосья. Другие винили скудную диету и нечистоплотность крестьян, кто-то обращал внимание на холод. Некоторые, вслед за немецкими врачами, мыслили более разумно и винили пищу. Те, кто не присоединился к какому-либо направлению, ратовали за множественность причин гангрены[275].

Об ответственности пищи за гангрену сообщалось Королевской Академии Наук врачами Марбургской школы, почти догадавшихся о спорынье еще в 1597 году после эпидемии 1596–97 гг. в Гессене, но эту информацию не посчитали достоверной. Наконец, в 1672 году Академия решила послать собственного представителя исследовать «странную болезнь, которая нападает почти исключительно на людей бедных и в голодные годы»[276]. Этим представителем стал архитектор и анатом Клод Перро, брат известного сказочника Шарля Перро. Академик отнесся к заданию ответственно и, оставив еще не законченную им колоннаду Лувра, отправился на расследование. По возвращении в столицу он описал в своем отчете то, что узнал от местных врачей и хирургов. По словам Перро, рожь иногда действительно становилась плохой, да настолько, что «те, кто потребляет хлеб, сделанный из этого плохого зерна, теряют части тела от гангрены, кто-то одну часть, кто-то другую; у одного отваливается палец, у другого рука, у третьего нос»[277]. Хирург из Монтаржи рассказал Перро, что спорынья поражает рожь почти каждый год и было только несколько лет, когда этого не происходило. Но если спорыньи нет в больших количествах, то болезнь не проявляется.

Академия, как повелось, к докладу отнеслась довольно недоверчиво. Рассказы Перро на позицию академиков не повлияли. А уж сподвигли ли они брата Шарля на написание недобрых сказок, и случайно ли тот надел героине сказки про волка именно красную шапочку — того истории не известно. Но все же не без влияния сообщения Клода Перро, а также усилий Н. Белле, Поля Дюбе, хирурга Чаттона и других врачей, периодически посылавших в Академию письма и образцы ржи со спорыньей, два года спустя Академия решила направить в Солонь еще одного своего представителя — Дениса Додарта (члена Академии с 1673 года).

Додарт в поездке пообщался с Тулье, врачом в Анжу, по наблюдениям которого во время эпидемии 1670 года в гангрене явно была виновата спорынья. Более того, Тулье поведал, что его отец, тоже врач, определил вред спорыньи еще в 1630 году, наблюдая эффекты эрготизма на домашней птице. Додарт обнаружил спорынью «почти повсюду», но особенно в Солони, Берри, окрестностях Блуа и в Гатине[278]. Хотя вина ржи в гангрене все еще вызывала большое сомнение, Додарт полагал, что присутствие этой болезни у людей, которые ели только ржаной хлеб, и корреляцию между появлением спорыньи и распространением болезни следует рассматривать в пользу того, что именно спорынья была тому причиной. Спустя два года Додарт убедился в связи между эрготизированной рожью и отравлениями, о чем и сообщил в письме к Королевской Академии Наук в 1676 году. Для проверки этой гипотезы Академия приказала скармливать хлеб изо ржи со спорыньей животным[279]. После письма Додарта, как принято считать, академики наконец поверили в вину рогатой ржи. Исходя из этих событий, конец XVII века упоминается в исторических работах, как время осознания вреда спорыньи. Баргер тоже писал, что среди образованных людей во Франции с тех пор сомнения в причинах болезни уже не было, тогда как в Германии к определенному мнению прийти не могли до 1800 года[280]. И хотя далее Баргер указывает, что только «после огромной эпидемии 1770–71 гг. вред спорыньи стал общепризнанным»[281] (и даже это не совсем верно, правильнее считать «точкой признания» 1776–1777 гг., см. ниже) в литературе почему-то прижился XVII век. Хофманн так и писал: «С развитием сельского хозяйства и с приходом в семнадцатом веке понимания, что содержащий спорынью хлеб и являлся их причиной, частота и масштабы эпидемий эрготизма значительно уменьшились»[282].

Но насчет понимания вреда все далеко не так однозначно. Если, например, во время эпидемии 1721–1722 гг. в Силезии король выпустил указ о запрещении использования ржи, испорченной спорыньей, потому что серьезно страдали даже лошади и свиньи[283], то это, скорее, было исключением. Эпидемии шли своим ходом, иногда достигая угрожающих размеров.

В 1754 году обширнейшая эпидемия эрготизма разразилась во Франции, почти приблизившись по своим опустошительным последствиям к эпидемиям средневековья. Началась она в Солони, традиционном своем месте рождения, и распространилась в Ландах, Фландрии и Артуа. Спорыньи было так много, что она составляла треть ржи. Животные получали от корма ту же гангрену, от которой страдал и человеческий род[284].

Но вина спорыньи по-прежнему представлялась сомнительной. Достаточно вспомнить, что знаменитый шведский натуралист Карл Линней утверждал в своей диссертации (De raphania dissertatio medica), изданной в Уппсала в 1763 году, что виновницей эрготизма является вовсе не спорынья, а дикая редька Rhaphanus raphanistrum. Научной методологии экспериментов в те времена еще не было и Линней пришел к своему ответу методом тыка — накормил редькой утку, та почему-то захромала, и натуралист решил, что это и есть искомая болезнь. С тех пор в научных работах в ближайшие 150 лет эрготизм будет называться рафанией. Французская Академия в вине спорыньи тоже была далеко не уверена и опять погрузилась в сомнения. Ибо и сто лет спустя после доклада Додарта мы сталкиваемся с практически аналогичной ситуацией. Очень сильные эпидемии эрготизма в 1770–71 гг. охватили почти всю Германию. Во Франции эрготизм бушует в герцогстве Мэн, Туре, Анжу[285]. Охвачены также Овернь, Лимож и, конечно, Солонь[286] (отметим, что большие эпидемии чумы — или «чумы»? — идут в тех же 1770–71 гг. в Риге, Киеве, Москве; что это было на самом деле?). Ближайшие лет десять эпидемии эрготизма будут вспыхивать во Франции практически каждый год: «Большие эпидемии бушевали во Франции и Германии, особенно с 1770 до 1780 года»[287]. Врач Рибер Ветиллар (Vetillart) издал в 1770 году актуальную для тех лет работу по лечению гангренозного эрготизма, где приводит следующий характерный пример ядовитости зараженного спорыньей хлеба:

Бедняк из Нуана в герцогстве Мэн попросил разрешения забрать отходы отвеивания ржи, чтобы испечь из них хлеб. Он понимал, что такой хлеб может иметь для него пагубные последствия, но необходимость взяла верх над страхом. Последствия выпечки хлеба из такой муки со спорыньей ржи не замедлили сказаться. В течение лишь одного месяца этот несчастный человек, его жена и двое детей погибли в мучениях. Третий ребенок, грудной младенец, который ел panado (хлебная кашица — Д. А.) из этой муки, избежал смерти, но стал глухим, немым, и лишился обеих ног[288].

В Страсбурге в 1771 году выходит «Трактат о спорынье ржи» Рида, военного врача из Монпелье, в котором приводятся наблюдения о связи заболевания со спорыньей. Трактат переиздается в 1774 году в Меце. В обзоре 1772 года о нем пишут: «Мсье Рид отмечает и доказывает, что эта ужасная болезнь по-прежнему опасна, появляется каждый год в некоторых областях все с той же степенью ярости, и постоянно вызывает непереносимо жестокие страдания»[289]. Академики же тем временем все продолжают спорить, виновата спорынья в эпидемиях или нет.

Тот факт, что вся Солонь потребляла одинаково плохой хлеб, но не все становились жертвами гангрены, сильно увеличивал их сомнения. Наконец, окончательно еще так и не было доказало, что гангрена была результатом отравления. Была ли спорынья именно тем, чего следовало опасаться?[290]

В попытке эти сомнения рассеять и найти однозначный ответ на поставленный вопрос, аббат Тессье и фармацевт Парментье, известные в Парижских ученых кругах, вновь стали проводить эксперименты на животных. При этом будущему «отцу картофеля» Парментье, казалось бы, выгодно признать рожь опасной и продвигать свой любимый картофель. А аббату Тессье это не с руки, как представителю церкви, которая уже лишила Парментье опытного участка в Доме Инвалидов и работы там же, ибо считала картофель «яблоком дьявола». Однако происходит все наоборот. Собаки, которым скармливает спорынью Парментье, остаются живы, а свинья у Тессье с отвалившимися ушами и хвостом умирает в конвульсиях[291]. Парментье, таким образом, объявляет спорынью безвредной и заявляет о «нелепости опасений относительно этого так называемого яда»[292]. Тессье же в корректность опыта Парментье с собаками не верит: «Тессье говорит, что собаки скорее умрут от голода, чем будут добровольно глотать спорынью»[293]. Поэтому аббат в противовес Парментье утверждает, что спорынья ядовита, и стоило бы рожь заменить картошкой. Для нас, знающих о многочисленных памятниках во Франции «отцу картофеля» Парментье, о станции метро, названной его именем, это звучит непривычно. Но, возможно, слава Парментье как главного пропагандиста картофеля лукавой историей несколько преувеличена.