Анатолий Субботин - За землю Русскую

• Название: За землю Русскую
• Автор: Анатолий Субботин
• Издательство: Издательство ДОСААФ СССР
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-7030-0035-1

Роман об Александре Невском — талантливом полководце, дипломате, выдающемся государственном деятеле Древней Руси.

Его ратная деятельность пришлась на тяжелую для Руси пору монгольские орды опустошили страну, с запада угрожало нашествие германских, скандинавских и литовских феодалов. В этих условиях Александр Невский вел сложную политическую борьбу, целью которой было сохранение независимости русского народа.

Для массового читателя.

---

Ивашко рассказал Полочанину о встрече своей на Шелони с Семенком, о том, как обманул его поп.

— Не случись близко займищанина Данилы, не видать бы мне Новгорода, — закончил Ивашко.

Выслушал его Яков, позвал в хоромы.

— Располагайся как дома, молодец, — сказал. — Поживешь, а там, может, и князь будет.

Провел Ивашко в хоромах ночь, а когда рассвело — отправился на Ильину улицу, в кузню к Никанору.

Безлюден Новгород. Дождь ли разогнал жителей по теплым углам или иное что, но ни встречного, ни поперечного не увидел на пути. Пока Ивашко шел мощеными улицами, нога ступала крепко, в переулках же и на Ильиной хоть в ладье плыви. Скорее бы холода! Скует мороз осеннюю непролазную грязь, прикроет снегом, и оживет, заиграет зимним весельем Новгород. А нынче Ивашко по черному разливу непогодной осени еле добрался к Никанору.

В открытые воротца кузни слышно поскрипывание коромысла и громкие вздохи мехов у горна. Над золотом углей бьется жаркое синеватое пламя. Увидев Ивашку, кузнец опустил мех, уставился взглядом на гостя.

— Ивашко! — будто не веря тому, что видит его, воскликнул он. — Жив молодец?!

— Жив, — широко ухмыляясь, откликнулся Ивашко. — Весь перед тобой.

— Откуда ты? Уж не из Переяславля ли?

— С Шелони.

— С Шелони?! — еще больше изумился кузнец. Горка огруженных к поддувалу углей потемнела; еле шает, поблескивая внутри ее, замирающий огонек. — Какая нужда загнала тебя на Шелонь?

— По лету, перед походом на шведов, был я на Шелони со словом княжим, а остался не своей волей. Хворь маяла.

— Уж не огневица ли?

— Огневица не тронула, острый кончар проколол вот тут, — Ивашко приложил к груди ладонь. — Недруг хитростью обошел. Лежал я после — ни рукой, ни ногой не мог ворохнуть, а вот поправился, силы накопил. Ехал в Новгород — тешился думой, что все горе мое перегоревано, а приехал… Нет в Новгороде ни князя, ни дружины.

— В Переяславле Александр Ярославич, — вспомнив, что и он виноват в уходе Александра из Новгорода, хмуро вымолвил Никанор. — Обиду он принял… Ждем Ярославича на Новгороде, да не дождемся пока. Сам-то, Ивашко, ты надумал что-либо? — спросил Никанор, помолчав.

— Коротки мои думы, Никаноре. Не вернется князь в Новгород, уйду в Переяславль.

Кузнец взялся за коромысло, качнул мех. В горне зашумело пламя.

— Осенью-то бездорожье на путинах, зима скоро, — снова оставив дутье, сказал он. — Дорога на Переяславль не ближняя, за Тверью, может статься, рыщут ордынские конники, а то и свои воровские люди, ладно ли будет идти одному? Другое бы я посоветовал.

— Твоему совету рад, Никаноре.

— Коли рад, так послушай. Живи-ко ты, молодец удалой, зиму на Новгороде Великом. С княжего двора не гонят тебя, а руки дела запросят — приходи в кузню. Дождешься весны, тогда и будем думать, куда искать путь.

Осенняя непогода затянулась. Настасьин день справили, а и реки еще не встали. То дождь моросит не унимаясь, то целый день хлюпает тяжелыми шлепками мокрый снег, прибавляет воды. В Волхове поднялась мутная волна; взглянешь, не отражается в ней, как в летнюю пору, голубая твердь неба. Ручьи по овражкам, пересыхавшие летом, вздулись, шумят. На дорогах — черный кисель, в низинках колеса телег вязнут по ступицы. В эту слякотную осеннюю пору ни пройти никуда, ни проехать.

Ивашко остался в Новгороде. Протомился он с неделю на княжем дворе и, не выдержав, перебрался в кузню на Ильину. Веселее и легче стало. Никанор, как и в первую зиму, учил Ивашку хитрому кузнечному ремеслу, учил бить молотом и ручником, калить железо.

Не пришлось встретиться Ивашке на Новгороде и с Василием Спиридоновичем. На преображеньев день Василий Спиридонович ушел с ватажкою на Двину, на торг с двинскими боярами, задержался там.

— Двинские боляре ведут торг дорогими мехами, — сказал Ивашке Никанор. — Есть у них меха бобровые, чернокуньи, голубые лисьи, черные лисьи с серебряным дымом. Есть на Двине жемчуга скатные, изделия из рыбьего зуба… На торгу в Висби ганзейские и франкские гости высоко ценят двинские изделия. Не выберется Спиридонович с Двины плавом, вернется санной путиной.

В субботу Никанор засветло погасил горн.

— Клади молот, Ивашко, — сказал.

— Не рано ли, Никаноре? Солнце еще не село.

— Не рано. Пойду нынче на Лубяницу, к старосте Онцифиру. А ты, коли охота да воля, проводи меня. У меня дело к Онцифиру, а ты Васену повеселишь.

— Как же мне идти, Никаноре, незваному?

— Аль не хочешь показаться на людях?

— Нечего мне сказать у Онцифира.

— О чем спросят, то и скажешь, — усмехнулся Никанор. — Помню, был ты у Онцифира, мед пил из рук Васены. Не болярин староста Онцифир, а слава его велика на Новгороде. Васена одна у него. Умна и хороша девица. Пойдешь со мною — не потужишь.

— Уволь, Никаноре.

— Воля с тобой, не тащу силом.

Ивашко опустил глаза. Как сказать Никанору, что не безродному молодцу искать свою судьбу в хоромах на Лубянице. Неровня гость хуже чуженина. А Никанор не унимается.

— Томишься ты, Ивашко, — говорит. — Голову повесил. А удалому ли молодцу с тоской знаться! Гляжу вот я на тебя, и спросить хочется: всю ли ты правду о себе поведал? Все ли сказал о том, что сталось на Шелони?

— Не спрашивай, Никаноре! — промолвил Ивашко так решительно, что кузнец пожалел: не обидел ли молодца неловким словом. — Худого я не мыслю и дела худого за мною нет. Сам не пойму, так все хитро обернулось. Радость была у меня, Никаноре, и страшно мне ее потерять.

— Не пойму, в чем твой страх, Ивашко, — сказал Никанор и подошел ближе. — Не о том ли горюешь, что отстал от княжей дружины? Вижу, горько тебе, а ты не думай так, не на век. Не своей виной отстал. Будешь жить — будут и радости впереди и дни светлые.

Проводив Никанора, Ивашко закрылся в клети, лег на сенник. Толпятся в голове у него думы беспокойной ватажкой. Скользнет одна, а на смену притаилась другая. Не думы — колючий осенний дождь, что шумит в непроглядной тьме по тесинам крыши. И постель жестка Ивашке; словно не сенник под ним, а кленовая доска старого била. «И почему остался, не послушал Никанора? — спрашивал себя Ивашко, припоминая, о чем говорил кузнец, когда звал на Лубяницу. — Испугался встречи с Васеной?» Ивашке представился овраг у Нутной, весенняя гололедь… Вспомнилось, как нес на руках девушку. В думах о Васене Ивашко забыл и поляну в бору и то, как жил там. Вдруг вместо Васены встала перед ним Олёнушка. Далеко она, но образ ее казался таким светлым и близким, что Ивашко повеселел. Как рукой сняло тоску с сердца. Он и сейчас хотел бы думать о Васене, но Олёнушка неотступно стоит перед его взором. И кажется ему, что не Васену, а ее, Олёнушку, нес он на руках через овраг у Нутной; ее видел в облике Васены, и оттого Олёнушка становилась еще дороже и ближе ему.

Не слыхал, как скрипнула калитка, пропуская Никанора. Не заходя в хоромы, кузнец толкнул дверь в клеть, где спал Ивашко, и окликнул:

— Эй, Ивашко, проснись-ко!

— Никанор?

— Я. Отгадай, кого встретил на Лубянице?

— Наверно, того, кто был у Онцифира.

— Не отгадаешь, — засмеялся Никанор. — Поклон принес тебе. Не поленись-ко, молодец, привстань да высеки огонь, тогда и скажу.

Ивашко нашарил огниво, ударил сталью по кремню и, когда затлел трут, зажег жирник.

— Кому нужда поклоны слать мне?

— Тому, кто тебя помнит, — Никанор поставил жирник выше, на полавочник. — Так дело было: сидим мы с Онцифиром, кладем слово за слово, вдруг крыльцо скрипнуло. Васена, думаю. Не видно было ее в горнице. А шаги вроде тяжелы для нее. Входит. Вижу — гость. Перекрестился он в красный угол и молвил: «Встречай, Онцифире!» Смотрю — глазам не верю.

— Незнакомый?

— Знакомый! Гость новгородский Василий Спиридонович.

— Спиридонович? — повторил Ивашко. — Вернулся с Двины?

— Вернулся. Хорош, сказывает, был торг у него с двинскими боярами. Весною, как сойдет лед, собирается Спиридонович со своими товарами за море, на торг в Висби. А тебя помнит. Услыхал, что в кузне ты у меня, обещал навестить.

…Рад был Ивашко встрече со Спиридоновичем. Как будто появление в кузне торгового гостя вернуло Ивашке то, что знал он в Новгороде. Вспомнили они весну, первую встречу свою на Буян-лугу; вспомнили и о том, как бывали на торгу и на гуляньях, как в княжей потехе камешки метали.

— Минет зима, откроются реки, пойдем, Ивашко, со мною на Готланд, — сказал Спиридонович. — Себя покажешь и людей посмотришь.

— А что скажет Александр Ярославич, когда вернется в Новгород? — спросил Ивашко. — Одна вина тяжка, а две вины он не простит.

— Александр Ярославич не рассердится за то, что уйдешь в Висби, — успокоил Ивашку Спиридонович. — С дорогими товарами будем за морем, в обратный путь возьмем то, что нужнее нам. Вернемся, спасибо услышим от Ярославича за хороший торг.