Шейла Фицпатрик - Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России

• Название: Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России
• Автор: Шейла Фицпатрик
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8243-1413-7

Работа Шейлы Фицпатрик, специалиста по советской социальной, политической и культурной истории, посвящена проблемам индивидуальной идентичности в советском обществе, процессам ее «переделки» после революции 1917 г. и их социальным последствиям, а также начальному этапу новой трансформации идентичности после распада Советского Союза.

Книга предназначена для специалистов-историков и для широкого круга читателей, интересующихся советской и российской историей.

---

Чтобы обеспечить себе некоторые особые товары и услуги, Вайсман уговорил ряд высокопоставленных лиц воспользоваться их собственными «блатными» связями. Например, секретарь ЦК Н. С. Патоличев, ни больше ни меньше, поручил начальнику отдела руководящих кадров помочь Вайсману получить квартиру в Киеве; другой сотрудник аппарата ЦК достал ему билет на самолет. В Киеве Вайсман добился, чтобы местные власти предоставили ему бесплатно мебель для квартиры, а также выдали 2 500 рублей и «из числа американских подарков 28 комплектов»[264]. Члены Академии наук оказались не менее великодушны: после того как Вайсман навестил академиков Вавилова и Бардина, они взяли его под свое крыло и написали директору Протезного института профессору Чаклину письмо с просьбой принять Вайсмана в число пациентов и обеспечить высококачественными протезами.

В тоне, каким рассказывается история Вайсмана в докладе Сталину, не слышится чересчур сурового осуждения (Вайсман представлен не как «враг» — всего лишь как уголовный преступник, к тому же талантливый); по сути, в рассказе сквозит некое восхищение ловкостью мошенника, характерное для довоенных газетных репортажей на подобную тему, так же как и для романов Ильфа и Петрова. Этот доклад (точнее, два следующих друг за другом доклада) по стилю напоминает большой анекдот в одесском духе. Несомненно, он отражает манеру речи самого Вайсмана и его гордость своими достижениями, поскольку явно основан на материалах его допросов после ареста. Вайсман, изгой общества, преодолевая встающие на его пути трудности, проявляет чудеса находчивости, а его жертвы — могущественные коммунистические чиновники, которые распоряжаются огромными средствами и время от времени испытывают склонность (воспитанную в них системой ходатайства) совершать отдельные акты личной благотворительности, — выглядят недалекими и мягкотелыми. Стивен Ловелл писал о русском плутовском романе, что его герой «свободен от социальных и этнических обязательств и ограничений своих жертв; он чужой для групп, с которыми входит в контакт. Порой он может на самом деле казаться гораздо симпатичнее, чем представители этих групп…»{666}

Если сравнивать «подвиги» Вайсмана с похождениями довоенных мошенников, больше всего поражает то, на каком высоком уровне государственной и политической элиты проворачивал свои аферы Вайсман. Мне не встречалось ни одного довоенного дела о мошенническом обмане министров и секретарей ЦК, хотя, учитывая фрагментарный характер доступных нам источников довоенного периода, это еще не значит, что таких дел вовсе не было. С должной поправкой на неполноту данных мы все-таки можем предположить, что между серединой 1930-х гг. (к этому времени относится большинство имеющихся у меня сведений) и серединой 1940-х гг. произошли какие-то изменения (то ли свободных фондов у ведомств стало больше, то ли коррупция среди высокопоставленных управленцев возросла), сделавшие представителей высшего эшелона советского руководства более уязвимой мишенью для аферистов. Мы очень мало знаем о нравах советского государственного аппарата первых послевоенных лет, однако, судя хотя бы по огромным суммам, которые сумел выдоить из него Вайсман, там явно было не все в порядке с финансовой отчетностью и процветала практика личных связей. При дальнейшем изучении афера Вайсмана может оказаться одним из первых тревожных сигналов о коррумпированности политической и государственной верхушки, которая стала очевидной в брежневскую эпоху

Послевоенный антисемитизм

Тот факт, что Вайсман еврей, четко обозначен в первом предложении первой докладной записки о нем, представленной Сталину[265], но далее об этом больше не упоминается. Поскольку два пространных доклада на самый верх о деяниях одного-единственного мошенника — отнюдь не типичное явление, можно было бы подумать, будто национальность Вайсмана все-таки имела какое-то значение. Однако, по правде говоря, размах его преступлений, показанные ими слабые места советской системы и видное положение вайсмановских жертв (почти всех Сталин знал лично) служили достаточным оправданием для столь необычного внимания.

Тем не менее как раз в тот период поднял голову и народный, и фактически официальный антисемитизм. Народный антисемитизм, по-видимому был усугублен (а до некоторой степени и порожден) войной, эвакуацией и оккупацией, правда, не до конца понятным образом. В Средней Азии враждебно встречали эвакуированных евреев, в частности, потому что они (как докладывал НКВД в 1942 г.) старались получить там работу «в системе торговли, снабжения и заготовок»{667}.

На западных территориях, по мнению многих, немцы-оккупанты способствовали антисемитизму своим примером (хотя иногда бывало и обратное)[266]. Но главным питомником антисемитизма во время войны представляется советская армия, откуда демобилизованные солдаты потом разносили его по всему Советскому Союзу Антисемитизм военного времени в особенности сосредоточивался на тезисе о нежелании евреев служить в армии (давно укоренившийся элемент стереотипного представления о евреях в России, о котором нам напоминает и выражение «сын турецко-подданного» у Ильфа и Петрова) и являлся частью более широкого дискурса о привилегированном положении евреев и отсутствии у них патриотизма{668}. На фронте евреев не было, писал анонимный автор в «Правду» в 1953 г.; евреи первыми покинули Москву, когда немцы подошли к ней в 1941 г. (имеется в виду — из трусости), и первыми вернулись, когда победа советских войск уже не оставляла сомнений (здесь подразумевается стремление воспользоваться моментом, в том числе чтобы занять квартиры, разведать, где хранятся товарные запасы, устроиться на хорошие места и т. д.){669}. «Я всю войну был в окопах, — сказал один куйбышевский рабочий, — видел много национальностей с собой рядом, но евреев не видел. Они не защищали наше отечество, они бегли на Восток, а мы, русские, шли на Запад»{670}.

Официальный антисемитизм представлял собой более двусмысленное явление. С одной стороны, национальная политика режима, в основе которой лежал принцип равенства всех национальностей и народностей, запрещала дискриминацию по национальному и этническому признаку, в том числе (и часто в особенности) антисемитизм. Это оставалось в силе и в конце сталинской эпохи. В 1946 г. официальный идеологический печатный орган партии «Большевик» объявил антисемитизм «пережитком расового шовинизма», сославшись (без точного указания источника) на слова, якобы принадлежащие Сталину: «…Антисемитизм, как крайняя форма расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма»{671}. Комиссия партийного контроля действительно продолжала выносить порицания коммунистам, обвинявшим всех евреев за прегрешения отдельных представителей этой национальности, в то самое время (начало 1950-х гг.), когда официальный антиеврейский курс подразумевал, что именно так они и должны поступать{672}.[267] Даже во время вспышки антисемитизма в связи с «делом врачей» в 1953 г., явно спровоцированной действиями власти, местные партийные работники пытались остановить тех, кто «смешивает группу предателей с народом», напоминая им, что советская национальная политика направлена против антисемитизма{673}.

Официальный антисемитизм всегда выражался косвенным образом, никогда не принимая форму прямых утверждений о вреде или неполноценности евреев и о том, что еврейская национальность как таковая уже дает основания для подозрений. С другой стороны, действия режима в недавнем прошлом (например, депортация «народов-предателей» во время войны) очевидно противоречили этой принципиальной позиции неприятия этнической дискриминации, так же как и ряд политических решений касательно евреев, принятых в 1940-е гг. Сразу после войны главными мишенями официального квазиантисемитизма стали Еврейский антифашистский комитет (ЕАК), который был создан в 1942 г. как отделение Совинформбюро и представлял собой некую аномалию, учитывая нетерпимость режима к любым объединениям частного характера начиная с 1920-х гг., а также различные еврейские культурные учреждения и группы еврейской интеллигенции. В ноябре 1948 г. был упразднен ЕАК, в феврале 1949 г. — распущены еврейские писательские организации и закрыты еврейские театры{674}. Весной и летом 1952 г. прошел закрытый судебный процесс над руководителями ЕАК, закончившийся вынесением тринадцати смертных приговоров по 58-й статье Уголовного кодекса, за преступления против государства{675}.

Апогеем официального квазиантисемитизма в послевоенный период стало «дело врачей», о котором ТАСС объявил в коммюнике, перепечатанном всеми газетами, 13 января 1953 г. Оказалось, что группа кремлевских врачей, почти все с еврейскими фамилиями, арестованы за участие в террористическом заговоре против советских руководителей, инспирированном иностранными разведками: «Большинство участников террористической группы — Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер и другие — были куплены американской разведкой. Они были завербованы филиалом американской разведки — международной еврейской буржуазно-националистической организацией “Джойнт”». Директивы «об истреблении руководящих кадров СССР» заговорщики получали, в частности, от «известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса». В лексике газетных передовиц звучало странное эхо эпохи культурной революции конца 1920-х гг.: сурово осуждая «правых оппортунистов, людей, стоящих на антимарксистской точке зрения “затухания” классовой борьбы», они утверждали (подобно Сталину в 1930-е гг.), что сами успехи советской власти ведут к обострению классовой борьбы: «В СССР эксплуататорские классы давно разбиты и ликвидированы, но еще сохранились пережитки буржуазной идеологии, пережитки частнособственнической психологии и морали, — сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали — живые люди, скрытые враги нашего народа. Именно эти скрытые враги, поддерживаемые империалистческим миром, будут вредить и впредь»{676}.[268] И теперь под скрытыми врагами явно подразумевались евреи.