Шейла Фицпатрик - Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России

• Название: Срывайте маски!: Идентичность и самозванство в России
• Автор: Шейла Фицпатрик
• Издательство: РОССПЭН
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8243-1413-7

Работа Шейлы Фицпатрик, специалиста по советской социальной, политической и культурной истории, посвящена проблемам индивидуальной идентичности в советском обществе, процессам ее «переделки» после революции 1917 г. и их социальным последствиям, а также начальному этапу новой трансформации идентичности после распада Советского Союза.

Книга предназначена для специалистов-историков и для широкого круга читателей, интересующихся советской и российской историей.

---

В глазах властей переодевание также являлось формой самозванства, имеющего жульнические цели (во всяком случае это явствует из всех сообщений, которые я читала)[248]. В Донбассе одна женщина по фамилии Заварыкина четыре года выдавала себя за мужчину, чтобы (как пишет газета) «жениться» на разных женщинах и обирать их: «За четыре года Заварыкина, щеголяя в мужском костюме, “женилась” 9 раз. И каждый раз она в первый же день спаивала своих “жен” до бесчувствия, а затем скрывалась, забирая с собою их вещи. Судебно-медицинской экспертизой установлено, что Заварыкина — вполне нормальная женщина. Совершив очередную аферу, она сбрасывала мужской костюм и таким образом сбивала со следа работников Уголовного розыска»{648}. В другом случае женщина, переодевшись мужчиной, под именем А. Иудушкина работала ночным сторожем в кооперативном ресторане и таскала оттуда деньги. То, что Иудушкин был женщиной, открылось только после ареста и признания воровки. У читателя может возникнуть вопрос, зачем, собственно, ей понадобилось переодеваться, но в официальном сообщении без тени сомнения говорится: «Переодевание в мужской костюм и даже фиктивная “женитьба” на одной из знакомых — все это проделывалось аферисткой для того, чтобы успешно обрабатывать кооперативных простофиль»{649}.

* * *

Глядя на многообразие мошеннических трюков в 1920-1930-е гг., можно найти у них некоторые общие черты, заслуживающие комментария. В первую очередь следует отметить, что множество афер совершались по одной схеме: мошенник приезжал в отдаленный провинциальный город — на черноморское побережье, Дальний Восток, в Среднюю Азию, Поволжье или в один из тех безымянных маленьких городков центральной России, где так часто действовал Бендер, — проворачивал свои дела и мгновенно скрывался. Как показывают похождения Бендера, в провинции мошенничество легче сходило с рук, а стремительное бегство с места преступления служило наилучшим способом замести следы. Единственный недостаток российской провинции заключался в том, что она была слишком бедна и даже удачное жульничество там приносило весьма скудную поживу.

Что касается общих уроков, которые можно извлечь, исследуя тему мошенников сталинской эпохи, то сатирический характер имеющихся текстов не позволяет замахнуться на что-нибудь чересчур многозначительное и высокопарное. В работах, посвященных советскому обществу слова о том, что такие-то и такие-то социальные явления несовместимы с тоталитарной моделью, уже превратились в клише; тем не менее в данном случае это клише не мешает повторить, поскольку, хоть Остап Бендер и аттестовал себя как «идейного борца»[249], трудно усмотреть эффективную тоталитарную мобилизацию и контроль в обществе, где до такой степени процветают мошенничество и самозванство. Советское государство, которое водили за нос реальные бендеры, отличалось не столько тоталитарным контролем, сколько плохими коммуникациями, отсутствием эффективной отчетности, институциональными традициями накопления «про запас» и «внебюджетного» распределения, легковерием и необразованностью чиновников, повсеместной привычкой полагаться на личные связи.

Когда речь идет о советских мошенниках, самым примечательным, помимо их проницательности в качестве наблюдателей социальных практик и ловкости в манипулировании этими практиками, мне кажется то, как на них реагировали остальные люди. В 1920-1930-е гг. фигура афериста, судя по всему, необычайно занимала воображение населения СССР. Мало того, что из всех советских литературных героев Остап Бендер пользовался у читателей самой большой популярностью (хотя значение этого факта тоже не стоит недооценивать), — но и похождения реальных мошенников привлекали большое внимание, часто с оттенком восхищения, со стороны журналистов и даже официальных лиц[250]. Граница, которая, по идее, должна четко отделять мошенников от писателей, журналистов и других предположительно законопослушных граждан, стала странно расплывчатой. Журналист Гарри прикидывался жуликом; писатель Паустовский вел себя как аферист. С другой стороны, Ильф и Петров не только заставили своего Бендера в «Золотом теленке» изображать писателя, но и всячески постарались показать, что он владел советскими газетными штампами лучше профессионалов[251], а реальный мошенник Громов в завершение своей карьеры притворился (или действительно стал?) писателем и на этом основании просил о смягчении наказания[252]. Как будто в сознании и писателей, и мошенников манипулятор человеческими душами (специальность мошенника) оказался неотличим от «инженера человеческих душ» (задача советского писателя)[253].

Такое слияние ясно показывает, что советская литература о плутах тоже имела подрывной аспект, тенденцию переворачивать с ног на голову общепризнанные иерархии и ценности и высмеивать официальные дискурсы, характерную для данного жанра. Но это еще не все: советские мошенники, виртуозы самосотворения, занимали свое место в великом революционном и сталинском проекте перековки человека и общества. Конечно, в строгом смысле слова Бендера вряд ли можно назвать Новым Советским Человеком — но кто был таковым в обществе Старых Досоветских Людей, старавшихся пересотворить себя? Находя скучным строить социализм{650}, Бендер и его собратья-мошенники демонстрировали примеры строительства своего «Я». И это заставляет нас внимательнее присмотреться к самой метафоре строительства, ключевой для довоенного сталинизма. Не являлось ли притворство, специальность мошенников, ее оборотной стороной?

ГЛАВА 14. ЖУЛИК-ЕВРЕЙ[254]

В очерках о мошенниках, которыми изобиловали советские газеты 1930-х гг., вопрос об их национальной принадлежности не поднимался. Иногда тот или иной мошенник носил русскую или украинскую фамилию, иногда — еврейскую или грузинскую, но репортеры редко заостряли внимание на их национальности и никогда (во всяком случае в статьях, которые я читала) — если речь шла о еврее (или о ком-то похожем на еврея)[255]. Однако мы не можем на этом основании предположить, что русские читатели не усматривали никакой связи между «жуликоватостью» и еврейством. Литературная традиция изображения евреев-мошенников (главным образом еврейскими писателями) существовала с 1920-х гг. Например, Каверин прямо называет своего вымышленного героя-налетчика Барабана евреем{651}. В реальной жизни также попадались известные мошенники еврейской национальности, стоит вспомнить историю Громова, урожденного Гриншпана (не освещавшуюся в прессе тех лет). И прежде всего был Остап Бендер, герой двух самых популярных литературных произведений довоенной советской эпохи. У Ильфа и Петрова о нем говорится только, что он «сын турецко-подданного», но читатели, как правило, считали его одесским евреем; вероятно, таковым он представлялся и самим авторам[256].

Исследование вопроса о национальности Остапа Бендера могло бы остаться не более чем интересным примечанием к рассказу о мошенниках в сталинскую эпоху, если бы не тот факт, что после войны, в обстановке роста официального и народного антисемитизма, вылившегося в «дело врачей», тема еврейства не зазвучала под сурдинку в официальных сообщениях о мошенниках, в частности во время кампании против «ротозеев» в советском аппарате, которая была развернута одновременно с «делом врачей» в начале 1953 г. Притворство — основной прием мошенников, подразумевал новый дискурс, характерно и для евреев; евреи умнее русских, и именно русские обычно становятся жертвами двуличности мошенника/еврея. В этой главе я постараюсь нащупать точку соприкосновения сюжета о советском мошеннике с антисемитизмом в послевоенные годы.

Самозванство и мошенничество в послевоенный период

Учитывая, какой хаос произвела война, расцвет всевозможного жульничества, мошенничества и самозванства после ее окончания был практически неизбежен. За годы войны пропало или погибло множество личных документов, в том числе целые собрания городских записей о рождениях, смертях и браках. В архивах прокуратуры и милиции содержится немало донесений о поддельных паспортах и прописках или о настоящих документах, полученных в соответствующих инстанциях за взятку{652}. Привычные с довоенного периода формы жульничества и самозванства в первые послевоенные годы получили широчайшее распространение, однако произошло некоторое явное смещение акцентов, появились новые темы. Чаще, чем до войны, стали подделываться дипломы об образовании, махинации на стыке официальной и неофициальной экономик также переживали очевидный подъем. Самозванцы освоили новый жанр, прикидываясь героями и инвалидами войны.

Популярность афер с использованием фальшивых дипломов в послевоенный период, несомненно, связана с тем, что квалификация любого рода резко повысилась в цене и возрос престиж университетского образования[257]. Мошенники регулярно выдавали себя за инженеров{653}, врачей{654} и других специалистов{655}. Разумеется, подобное явление существовало и до войны, о чем свидетельствует дело Громова, — но тогда в промышленности трудилось столько инженеров-«практиков», что прикинуться инженером, как поступал Громов, было достаточно легко, не беспокоясь о приобретении фальшивого диплома[258]. После войны поддельный документ начинает играть главную роль, поскольку работодатели, по всей видимости, стали настойчивее требовать официальных дипломов.