Марк Твен - Автобиография

• Название: Автобиография
• Автор: Марк Твен
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-080227-2

Марк Твен завещал опубликовать свою автобиографию без купюр лишь спустя сто лет после его смерти, и она впервые увидела свет в 2010 году.

Теперь наконец с этой поразительно остроумной книгой могут познакомиться и российские читатели.

Автобиография Твена весьма необычна: забавные эпизоды чередуются с печальными, искрометные шутки уступают место серьезным рассуждениям – и масштабная личность писателя, подарившего миру множество шедевров, предстает перед нами во всей ее многогранности.

---

Теодор Рузвельт – один из самых импульсивных людей из имеющихся в природе. В этом состоит причина, почему он держит импульсивных секретарей. Президент Рузвельт, вероятно, никогда не задумывается над тем, как правильным образом сделать то или иное. Вот почему он держит секретарей, которые не способны над этим задумываться. Мы естественным образом окружаем себя людьми, чьи методы и склонности согласуются с нашими собственными. Мистер Рузвельт – один из самых привлекательных людей, с какими я знаком. Я знаю его и время от времени вижусь с ним, обедаю в его обществе, ужинаю в его обществе добрых двадцать лет. Я всегда получаю удовольствие от общения с ним: он такой энергичный, прямодушный, откровенный и абсолютно искренний. Все эти качества располагают меня к нему, когда он действует от своего имени, как частное лицо, – они располагают к нему всех его друзей. Но когда он под их влиянием действует как президент, они делают его довольно странным президентом. Он с невероятной быстротой перескакивает с одного предмета на другой – делает кульбит и в следующий момент вновь оказывается там, где был на прошлой неделе. Затем он опять делает несколько акробатических трюков, и никто не может предсказать, где он в конечном счете после этой серии кувырков приземлится. Каждое его действие и каждое выраженное им мнение с большой вероятностью отменяет или оспаривает какое-нибудь предыдущее его деяние или мнение. Вот что происходит с ним постоянно в качестве президента. Но каждое высказанное им мнение – это, бесспорно, его искреннее мнение на тот момент, но так же бесспорно, что это мнение отличается от того, которое он имел три или четыре недели назад и которое было точно таким же искренним и честным, как и позднейшее. Нет, его нельзя обвинить в лицемерии – беда не в этом. Проблема в том, что его новейший интерес захватывает его целиком, упраздняя на тот момент все его предыдущие мнения, чувства и убеждения. Он самый популярный человек, когда-либо существовавший в Соединенных Штатах, и его популярность произрастает именно из этих его воодушевлений – из этого радостного кипения взволнованной искренности и прямоты. Это так роднит его с остальным человечеством. Люди видят в нем собственное отражение. Они также видят, что его порывы редко бывают неприглядны и посредственны. Эти порывы почти всегда широки, прекрасны, щедры. Он не может придерживаться какого-то одного из них достаточно долго, чтобы выяснить, что за цыпленок вылупится, но все признают благородство его намерений и восхищаются им, и любят его за это.

11 января 1906 года

Несколько дней назад я получил от миссис Лоры К. Хадсон письмо следующего содержания:

«287 Куинси-стрит,

3 января 1906 года.

Мистеру Сэмюэлу Клеменсу.

Уважаемый сэр!

Лет около двадцати назад мы с мужем только начинали семейную жизнь, первые два маленьких прибавления нашей растущей семьи принуждали нас вести затворнический образ жизни, и мы с мужем счастливо проводили вечера дома: он – за чтением вслух журнала или книги, а я – слушая его за рукоделием. Однажды он прочитал в одной из нью-йоркских газет корреспонденцию о каком-то светском мероприятии – смутно припоминаю, что это был званый обед в пресс-клубе или какая-то еще пирушка, – где Марк Твен читал вслух сочинение, которое показалось мне лучшим и самым смешным из когда-либо написанных нашим великим любимцем. И теперь, когда наша семья разрослась и очень полюбила Марка Твена, я обшарила все сборники его произведений в поисках этого очаровательного юмористического рассказа, но все тщетно. Нельзя ли мне в таком случае обратиться за помощью к мистеру Клеменсу?

Действие происходило в горной хижине старателя, к которому приходят трое мужчин в поисках пищи и ночлега. Они представляются ему как Лонгфелло, Холмс и Уиттьер[80], и то, как они описываются старателем, рассказывавшим эту историю (последний из упомянутых «с двойными подбородками, спускающимися до живота») и приводившим напыщенные цитаты из их сочинений, которые они дают в ответ на очень ворчливые и прямые вопросы старателя, является смешнейшим из самого смешного. Старатель терпит это, как вдруг в ответ на какую-то его самодовольную реплику относительно своей удобной хижины псевдо-Холмс резко парирует:

«Построй-ка новый особняк, черт побери!» – и так далее, целую строфу. Тогда старатель гневно встает и выгоняет троих поэтов вон.

Любой свет, какой вы можете пролить на название и возможное местонахождение этого восхитительного плода вашей музы, будет с чрезвычайной благодарностью встречен моим мужем, моими тремя сыновьями и их любящей матерью, почитательницей Марка Твена, которая молит разрешить ей называться

искреннейше Вашей Лорой К. Хадсон».

Сегодня утром я продиктовал своей секретарше мисс Лайон письмо следующего содержания:

«Уважаемая миссис Хадсон!

Я навеки ваш должник за то, что напомнили мне о том курьезном эпизоде из моей жизни. В течение первого года или двух, после того как он произошел, мне было невыносимо о нем думать. Мои огорчение и стыд были настолько глубокими, а мое ощущение, что я выставил себя идиотом, настолько прочным, устоявшимся и закоренелым, что я полностью вытеснил этот эпизод из своей памяти – и, таким образом, все эти двадцать восемь или двадцать девять лет жил в убеждении, что то мое выступление было грубым, вульгарным и лишенным юмора. Но ваши слова о том, что вы и ваша семья двадцать восемь лет назад обнаружили в нем юмор, побудили меня вникнуть в это дело. Поэтому я дал поручение одной бостонской машинистке покопаться в тамошних газетах былых времен и выслать мне нужный номер.

Он пришел сегодня утром, и если в том моем выступлении есть какая-то вульгарность, я не в состоянии ее обнаружить. Является ли оно простодушно и абсурдно смешным, тут я не судья. Я позабочусь, чтобы вы получили копию.

Выступление Сэмюэла Л. Клеменса (Марка Твена)

Из репортажа о званом обеде, данном издателями «Атлантик мансли» в честь семидесятилетия Джона Гринлифа Уиттьера в отеле «Брунсвик», Бостон, 17 декабря 1877 года, опубликовано в «Бостон ивнинг транскрипт» 18 декабря 1877 года

Господин председатель! Повод, по которому мы ныне собрались, как нельзя лучше подходит для извлечения на свет божий приятных воспоминаний, касающихся литераторов, посему я и сам слегка погружусь в историю. Стоя здесь, на берегах Атлантики, и созерцая некоторые из ее крупнейших литературных волн, я вспоминаю случай, произошедший со мной тринадцать лет назад, когда я сам только что успешно взбаламутил маленькую невадскую литературную лужу, хлопья пены от которой понемногу понеслись в сторону Калифорнии. Я начал инспекционное путешествие по южнокалифорнийским приискам. Я был неопытным и самоуверенным и решил испытать действенность моего псевдонима. Очень скоро мне представилась такая возможность. С наступлением ночи я постучался в одиноко стоявшую деревянную хижину рудокопа в предгорьях Сьерры. Как раз в тот момент пошел снег. Мне открыл изнуренный, меланхоличный и босой мужчина лет пятидесяти. Когда он услышал мой псевдоним, вид у него стал еще более подавленным. Он впустил меня – весьма неохотно, как мне показалось, – и после традиционного бекона с бобами, черного кофе и горячего виски я взял трубку. Этот скорбный человек не произнес на тот момент и трех слов. Теперь он заговорил и голосом человека, который тихо страдает, произнес:

– Вы четвертый, я переезжаю.

– Что четвертый? – спросил я.

– Четвертый сочинитель, который побывал здесь за последние сутки, – я переезжаю.

– Что вы говорите! – воскликнул я. – А кто же были другие?

– Мистер Лонгфелло, мистер Эмерсон и мистер Оливер Уэнделл Холмс – будь они неладны!

Как вы легко можете представить, я был заинтригован. Я просил, я уговаривал – три порции горячего виски довершили дело, и наконец унылый рудокоп начал свой рассказ:

– Они появились здесь вчера вечером, как раз как стемнело, и я, конечно, их впустил. Сказали, что держат путь в Йосемити. То была грубая компания, но это ничего, все выглядят грубо, когда путешествуют пешком. Мистер Эмерсон был рыжий и слаб здоровьем. Мистер Холмс – толстый как пузырь: весил фунтов триста и имел двойные подбородки, спускавшиеся до самого живота. Мистер Лонгфелло был сложен как чемпион по боксу. Голова у него была коротко обстриженная и щетинистая будто репейник. Нос тянулся вниз через все лицо, как палец, а кончик торчал вверх. Они явно выпивали, это было сразу видно. А как по-чудному они говорили! Мистер Холмс осмотрел эту хижину, а потом ухватил меня за пуговицу и произнес:

Из мысленных глубин
Мне голос говорит:
«Построй-ка новый особняк,
Черт подери!»[81]

* * *

– Мне это не по карману, мистер Холмс, – говорю я, – да и ни к чему.