Людмила Сурская - от любви до ненависти...

• Название: от любви до ненависти...
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

Ещё одна версия: о любви и ненависти царя Петра 1 и гетмана Мазепы, о роли его писаря Орлика и тайна Мотри Кочубей. Где Меншиков предстаёт совершенно ни в образе пушистого, верного друга, а сначала шпиона Лефорта, и уж потом целенаправленного на трон человека. Катерина- не пленённая шлюшка, а дочь голландца корабела с детства влюблённая в Петра. В истории это одна из загадочных личностей. Всё что известно о ней — сплетни и домыслы. Их авторы хорошо просматриваются — Меншиков, иностранцы и родня первой жены царя. У каждого была своя цель, а вместе они намотались в большой снежный ком. Но как нам известно- снег при тепле очень быстро таит. И вот, подхваченные посланниками, эти пересказы разлетелись по всей Европе и стали почти документальными. А в плетении в них несколько реальных имён и сцен… получилось то, что имеем. Всё тоньше. Помня нелюбовь народа к Анхен, как к иностранке, Пётр ловчил. Царь любил розыгрыши, шутки и представления. Отсюда и весь цирк с Катериной. Скрывая прошлое жены, царь целенаправленно водил всех за нос и не оставил следов. Пусть докажут, что я не права. Мазепа же, в моей книге, не только умный и хитрый, но жестокий и коварный, помешанный на польской короне шляхтич. В его понятии отсутствует слово — Родина, любовь, добро. Его кровь наполняет — власть, голова забита денежными знаками, а душа отдана на откуп дьяволу и колдунам. Даже полезные дела сделаны им поперёк себя. Одна дающая рука его в христианстве, другая ласкает католичество. Ничтожный и мерзкий в своём стремлении величия человечек. Я знаю — такой гетман не придётся по душе украинским националистам, но другим я его не увидела. Всё что он открыл и построил, было сделано, к моему сожалению, не для процветания Малороссии, а для увековечивания своего величия. Величие и богатство — вот его жизнь, а цель — польская корона. Мотря Кочубей вовсе не влюблённая в дряхлого старца девица, а несчастный ребёнок, попавший в чаклунские сети и запутавшийся в паутине интриг Мазепы. Кстати, обкатав Орлика на Мотре, Мазепа и возьмёт его в свои писари. И только Пётр — это Пётр, каким он был и возможно немножко такой, каким его не знали. А ещё — нашумевшая история Мазепы и Мотри не так проста, как кажется на первый взгляд. Её пытались описать многие, в основном в романтических тонах, но разобраться никто не удосужился. Увлёкшись лирикой, прошлись по верхам. Удивляясь: «Что-то в этой истории не так». А ведь и копать-то глубоко не надо было. Тем более и Пётр1, не поверив молве, попытался разобраться самолично. И первое, что сделал после Полтавской битвы и разгона Запорожской сечи — издал указ, запрещающий характерников, (своё название они получили от языческой богини Хары. Это особые воины, которых готовили волхвы. Говорят, что атаман Сирко прошёл обучение именно у них. Они могли ловить пули руками, бороться один с сотней и появляться в нескольких местах враз, создавая иллюзию войска), колдунов, чаклунов, волхвов. Мистика? А ничуть. Иначе, зачем царю понадобился указ и такие строгие меры. Пётр запретил колдовать и воздействовать на людей под страхом смерти. В тех местах то не было ерундой. Колдовали и ещё как. Знаменитая Диканька вотчина Кочубеев. Вот гетман Мазепа в достижении цели (Мотря) использовал магию характерников и чаклунов. Дотошный Пётр разобрался, а больше никому в голову не пришло. Романтический след перевесил. Все спокойно приняли историю любви 16 летней девочки к 70- летнему дряхлому развратнику на ура!

И, конечно, мне очень хотелось поставить точку: почему всё-таки Мазепа, обласканный царём, служивший столько лет российскому престолу вдруг подаётся к шведам?

---

— Прошу прощения, но я всё знаю. В курсе вашей кутерьмы. Не надо со мной играть. Тебе сейчас будет нужна поддержка, плечо в которое можно поплакать и на которое можно опереться. Обещаю, что сделаю всё возможное. Я прошу, окажи мне честь быть им. — От перекривлённых напряжением губ, казалось, что насмешка не сходила с уст, но взгляд его был очень серьёзен. Он выждал и удостоверившись, что его понимают, продолжил:- Ну так как твоё имя?

Наконец он закончил эту бессвязную речь. Её ладонь безжизненно лежала в его руке. Она слушала Петра в удручающем молчании. Душевное равновесие в один миг было нарушено. Чувство вины и стыда душили её, она не могла говорить. Боль от ранения ей казалась меньшим наказанием за переодевание, какого она достойна и если она умрёт, это будет расплатой. К физической боли прибавилась ещё и душевная. Знал! Всё знал! Девушка вздрогнула и ещё сильнее побледнела. Правда его голос давал надежду, он не источал вынужденную вежливость, скорее искренность и желание помочь. Она была в нерешительности и склонялась к мысли принять её. Она с трудом раскрыла запечённые жаром губки: — «Если вы действительно так думаете, государь, то по — моему мнению поступаете как нельзя лучше… Решение за вами. Я принимаю вашу помощь и благодарю за всё». С тем же в голове вспыхнуло пламенем: «Значит, не ошиблась и ничего не может быть более очевидным, чем факт, что он давно в курсе происходящего. Интересно, на сколько — давно? И почему никогда не напомнил и если знал кто я, то почему держал возле себя?» Вопросы, вопросы… на которые мог дать ответы лишь один человек — это он. А он предлагает заботу и помощь. Сердце заплюхало в сладкой сыте. А вдруг жизнь берёт на себя все заботы по осуществлению её надежд. А что если такое возможно. Она внимательно, хоть и с сомнением, взглянула ему в глаза и затем, откинувшись на подушки, слабым голосом по привычке произнесла своё имя:

— Карштен, — но, заметив, как он поморщился, поколебавшись, сказала правду, — Кэт. Я умру?

— Что за ерунда… — выбухнул гневом и растерянностью он. Эта неординарная женщина путала его всё время, повязывая при этом по рукам и ногам. Он всё время занимается рядом с ней не свойственными ему вещами, то уговаривает или утешает, то сопли вытирает… Переборщил с эмоциями из него всё же вырвалось: — Боже милостивый, как же я раньше не мог догадаться?…

«Значит, не так давно произошло моё разоблачение…» О, Кэт так боялась, что может произойти что-нибудь в этом роде и она будет с позором разоблачена. В преддверии трёпки дрожала, как в лихорадке. Но реальность оказалась иной. После её потока слёз и его заверений — не сержусь и не накажу, он даже попробовал это создание утешать. За минутой тихого размышления, она обрела надежду: «Похоже, всё обойдётся и Пётр не собирается меня прилюдно пороть». С осторожностью и надеждой она спросила:

— Могу ли я довериться вам?

Её измученные болью и страхом глазки стрельнули по нему.

Она была удивлена и тронута тем, что он не старался быть сердитым. Но ей показалось, что царь не проявлял желания подтверждать или отрицать это её желание и хранил какое-то время молчание. Оно так и было — молчал, но ответ был написан на его лице: «Сколько хочешь!» Пётр действительно улыбнулся:

— Можешь… Я счастлив быть тебе полезным! Катя значит. В самом деле красивое имя… — Освобождая её от окровавленного тряпья он отвлекая говорил:- Вот и хорошо… Вот и славно… Вот и умница… Призналась и правильно. Сколько можно дурачить…

Она кивнула, с облегчением обнаружив, что он так всё разумно и без слов стремящихся напугать ей объяснил. Дольше быть мальчиком она действительно больше бы не смогла.

На его лице застыла нервная усмешка. От только что пережитого шока, от страха потерять её. Она же, посчитав это насмешкой, поджала губы. Смеётся и разве он один. Кэт привыкла в своей нелёгкой жизни к этому. Дуться нечего, надо говорить. Помедлив, и сдерживая стон от неудачного шевеления рукой, решилась на волнующий её вопрос:

— Это после случая в бане? Не представляю ещё откуда могла пойти такая молва… О, что вы должны обо мне думать! — вызывающе произнесла она.

Их глаза встретились и он сказал мягко:

— Может быть… Я посчитал, что… Идиотская шутка, надо сказать. Одурачила ты всех красиво… — начал, поглаживая собственную шею он. Только что её обвивала её рука. Чувства всколыхнулись, он прорычал:- «Баня?!..» Можно и так сказать, но… насторожившись я следил. Да, да… Некрасиво не то слово, но не сдержался, каюсь. Ты, моя любимая глупышка, должна простить меня. На озере, во время твоего купания, понял всё. Виноват, хлопал зенками, а кто б отвернулся от такого…

Теперь на бледном лице Кэт вспыхнул румянец: «Ужас какой!»

— Ну уж… Там и смотреть-то не на что… — прошептали конфузливо её губки.

Пётр старательно свёл брови и укорил себя. Распустил теля язык. Не надо чтоб сразу почуяла его залежность от неё. А сердце шло своей дорогой, оно непослушное рвалось к этому милому созданию. «Ягодка моя! Как же я намаялся. Теперь всё, теперь ты моя птичка», — чуть не слетело с его губ. — Где ж тот клятый лекарь?»

— Страсть не люблю, когда цену себе набивают.

Но не выдержав, обжёг её горячие губы поцелуем. И тут же отпрянул: «У девочки жар, а я с глупостями лезу!»

Пётр, приподняв обмякшее тело, рывком снял с девушки сапоги. Она вскрикнула от пронзившей боли и ещё более побелела. Её маленькая ручка тисками сжала его запястье. Глаза источали боль, щёки пылали. Замерев в раздумье на миг, он продолжил пытку. Стянув камзол и рубашку, разрезал тряпку стягивающую грудь. Она прикрыла ладошками белые как молоко волнующие бугорки. Пётр отвёл глаза. Опять накатила как тогда у озера странная оторопь. Молчал, как будто проглотил язык. Вскочив, как ошпаренный, порылся в фельдмаршальских вещах, достал белую из тонкого шёлка просторную рубашку с кружевами и накинул на неё. А рану в плече заложил наволочкой. Смахнул текущие по девичьим щекам слезинки. Утешая, прошептал:

— Больно? Потерпи. Хотя нет, терпеть тебе как раз неуместно — поплачь. Женщинам слёзы приносят облегчение. Сейчас лекарь пожалует.

У входа в палатку чем-то осторожно погрохали. Пётр, прикрыв Кэт простынёй, разрешил войти. Расторопный, но немного испуганный служивый, что стоял у шатра на часах, принёс горячую воду и уставился на царя. Тот махнул рукой, мол, пошёл вон. Недовольный солдат, косясь на кровать, поднял брови, но ничем больше не обнаружил своего удивления, повинуясь вышел. Он готов был сворачивать для царя горы, ему указали на дверь… Окунув в миску с водой обшитый кружевами платок фельдмаршала, царь пытался обмыть её.

— Не царское это дело… Я доставляю вам слишком много хлопот… — сказала она сдавленным, вот-вот готовым выбухнуть рыданиями, голосом.

— Ничего подобного… Ерунда, — отмахнулся царь, принимая бутыль с водкой от смотрящего в пол вызванного вновь солдата. Тот разглядел вместо солдата девицу. С трудом понимал причину таких метаморфоз и смущался. Большая доля сомнения разрисовала его лицо. Чтобы это значило…

— Узнают… — простонала она, глотая слёзы. — Что скажет доктор по поводу такого оборота дела?! К тому же весь свет будет поставлен в известность… Каждый без какой либо нужды примется входить во все подробности, коснётся вас… Да и меня сведёт с ума бредовая болтовня. Общество будет… будет очень шокировано, государь? Любая шавка из подворотни облает, мол, просмотрел под носом…

Пётр даже не поморщился.

— Мне нет дела до этого… К тому же ты всё преувеличиваешь. Я прищемлю языки, — отрезал он с горячностью. — Остаток жизни они будут жаловаться на плохую память. Вот так! А ты не должна больше думать об этом.

Всё случившееся переутомило бедняжку. Кэт откинулась на подушки: «Он может! Он Пётр!» Сейчас она даже не представляла, как они с отцом втянулись в эту абсурдную идею с переодеванием.

— Государь, не будете ли вы так любезны, чтобы самому сохранить мой секрет в тайне? — пролепетала она.

Царь вспыхнул: «Это уж право слишком! Прикидываться мне дурачком дальше. Ни за что!»

— Нет, меня не затруднит. Посмотрим, — вредничая за её фокусы, поджал Пётр губы.

Прибежавший со всех ног с ворохом микстур и склянок маленький, тощенький лейб — медик, найдя вместо солдата раненную женщину, вытаращил глаза. С живым любопытством осведомился: — «Откуда?»

Каждая прошедшая минута подвергала царя в ужас. Пётр, подняв того за лацканы мундира высоко над полом, на все силёнки тряханул.

— Я должен объясняться?… Сказ мой таков — она должна жить. Понял, дохтур?

Тот, меняя на лице изумление с испугом, закивал. Вот это он понял.

— Что в моих силах Пётр Алексеевич сделаю, но мы все под Богом ходим, — заикаясь, произнёс он. Пётр грозно приподнял бровь. Доктор заторопился:- Уверяю вас, непременно постараюсь, ваше величество…