Людмила Сурская - от любви до ненависти...

• Название: от любви до ненависти...
• Автор: Людмила Сурская
• Жанр: Исторические любовные романы

Ещё одна версия: о любви и ненависти царя Петра 1 и гетмана Мазепы, о роли его писаря Орлика и тайна Мотри Кочубей. Где Меншиков предстаёт совершенно ни в образе пушистого, верного друга, а сначала шпиона Лефорта, и уж потом целенаправленного на трон человека. Катерина- не пленённая шлюшка, а дочь голландца корабела с детства влюблённая в Петра. В истории это одна из загадочных личностей. Всё что известно о ней — сплетни и домыслы. Их авторы хорошо просматриваются — Меншиков, иностранцы и родня первой жены царя. У каждого была своя цель, а вместе они намотались в большой снежный ком. Но как нам известно- снег при тепле очень быстро таит. И вот, подхваченные посланниками, эти пересказы разлетелись по всей Европе и стали почти документальными. А в плетении в них несколько реальных имён и сцен… получилось то, что имеем. Всё тоньше. Помня нелюбовь народа к Анхен, как к иностранке, Пётр ловчил. Царь любил розыгрыши, шутки и представления. Отсюда и весь цирк с Катериной. Скрывая прошлое жены, царь целенаправленно водил всех за нос и не оставил следов. Пусть докажут, что я не права. Мазепа же, в моей книге, не только умный и хитрый, но жестокий и коварный, помешанный на польской короне шляхтич. В его понятии отсутствует слово — Родина, любовь, добро. Его кровь наполняет — власть, голова забита денежными знаками, а душа отдана на откуп дьяволу и колдунам. Даже полезные дела сделаны им поперёк себя. Одна дающая рука его в христианстве, другая ласкает католичество. Ничтожный и мерзкий в своём стремлении величия человечек. Я знаю — такой гетман не придётся по душе украинским националистам, но другим я его не увидела. Всё что он открыл и построил, было сделано, к моему сожалению, не для процветания Малороссии, а для увековечивания своего величия. Величие и богатство — вот его жизнь, а цель — польская корона. Мотря Кочубей вовсе не влюблённая в дряхлого старца девица, а несчастный ребёнок, попавший в чаклунские сети и запутавшийся в паутине интриг Мазепы. Кстати, обкатав Орлика на Мотре, Мазепа и возьмёт его в свои писари. И только Пётр — это Пётр, каким он был и возможно немножко такой, каким его не знали. А ещё — нашумевшая история Мазепы и Мотри не так проста, как кажется на первый взгляд. Её пытались описать многие, в основном в романтических тонах, но разобраться никто не удосужился. Увлёкшись лирикой, прошлись по верхам. Удивляясь: «Что-то в этой истории не так». А ведь и копать-то глубоко не надо было. Тем более и Пётр1, не поверив молве, попытался разобраться самолично. И первое, что сделал после Полтавской битвы и разгона Запорожской сечи — издал указ, запрещающий характерников, (своё название они получили от языческой богини Хары. Это особые воины, которых готовили волхвы. Говорят, что атаман Сирко прошёл обучение именно у них. Они могли ловить пули руками, бороться один с сотней и появляться в нескольких местах враз, создавая иллюзию войска), колдунов, чаклунов, волхвов. Мистика? А ничуть. Иначе, зачем царю понадобился указ и такие строгие меры. Пётр запретил колдовать и воздействовать на людей под страхом смерти. В тех местах то не было ерундой. Колдовали и ещё как. Знаменитая Диканька вотчина Кочубеев. Вот гетман Мазепа в достижении цели (Мотря) использовал магию характерников и чаклунов. Дотошный Пётр разобрался, а больше никому в голову не пришло. Романтический след перевесил. Все спокойно приняли историю любви 16 летней девочки к 70- летнему дряхлому развратнику на ура!

И, конечно, мне очень хотелось поставить точку: почему всё-таки Мазепа, обласканный царём, служивший столько лет российскому престолу вдруг подаётся к шведам?

---

«Наша берёт!» Кровь прихлынула к лицу царя. Губы его беззвучно шевелились. Можно было только догадываться о чём. Наверняка он просил у Бога сохранить жизнь своему любимцу и победы. Разве выстоишь на месте. И Пётр, не утерпев, полез на стены. Со всех сторон неслось: «Царь! Царь!» Солдаты устремились вперёд. Фельдмаршал умолял. Но Петра не протаранишь. С каменным лицом слушая убедительную речь фельдмаршала, он не хотел мешать его добрым намерениям. Пусть, мол, старик выскажется, решать всё равно буду я. Кэт, готовая за ним в огонь и в воду, закусив губу, не сводила с него глаз. Она знала, что он всегда и всюду в первую очередь думает о других и лишь потом о себе и поэтому Кэт решила быть рядом. Он не брал, она, стараясь быть ненавязчивой и избежать объяснений, прыгнула в другую лодку. И у стены оказалась рядом с ним. Солдаты чертыхались: «Неужели без пацанёнка не обойдёмся? А она, не слушая никого, лезла вверх, стараясь не отстать от Питера и не смотреть вниз, чтоб не закружилась голова. Вряд ли кому бы пришло в голову заподозрить в ней сейчас девчонку. Они взлетели почти враз по разным лестницам уже на зубчатую стену. Выше на шпагах бился Меньшиков. Кипела рукопашная схватка. На улицах пришлось тоже не сладко: пальба из окон. Рвались гранаты, свистели ядра. Кругом, насколько было видно, лежали убитые в разноцветной справе, ружья и ручные мортирцы, раздутые от непомерной стрельбы, поблёскивали окровавленные шпаги, ещё дымились в руках убитых пистоли. Жуть! Грудь у светлейшего ходила ходуном от запарки. Заметив Петра, он онемел. Возмущённому ему не хватало слов. Задыхаясь от негодования и перекрикивая грохот боя, он, помогая себе руками, орал: «Вот чёрт!» — Мин херц, ты сдурел…

Усы Пётра зашевелились, побагровев, буркнул:

— Рот закрой, пулю поймаешь.

Меншиков, почувствовав злость в насмешке и мрачную угрозу голосом, так и сделал. Но, кликнув штурмовиков, велел взять царя в кольцо. Пётр не споря махнул рукой. Пусть так! Кэт шла шаг в шаг за ним. Всем сердцем она желала признаться во всёх своих грехах. «А что, возьму вот сейчас и скажу». Но не смогла. Думать одно, а сделать — другое. Это будет всему конец. Напоровшись взглядом в неё, он выругался: «Чёрт бы её побрал, лезет в самое пекло!» Естественно, постарался приблизиться и прикрыть собой. Кэт же не спускала с него глаз. Крутя головой, она заметила, что пока он менял патроны в мушкетах, а штурмовики занятые боем просмотрели, в него прицеливаются. В этот несчастный момент, метнувшись в его сторону, девушка, со всех силёнок, толкнув царя, закрыла его собой. Пока царь поднялся, пока понял всё… Пётр, ругаясь и топая от злости ботфортом, прокричал Меншикову, чтоб брал город. А сам, впервые изменив себе и, подхватив шатающееся тело побледневшей Кэт на руки, поспешил вниз. В голове промелькнуло: «Торопыга! Всунулась всё же». Он нёсся сейчас против течения. Этим самым он озадачил не только всех вокруг, но и себя самого не меньше. Меншиков, конечно, очень удивился тому, что государь нянчится с мальцом, но развивать и увлекаться этой мыслью было недосуг. Жар боя тащил за собой. Но прокричать прокричал:- «Ни черта не понял. Ты куда?» Могучий Пётр обернулся:- «Что поделать, мой друг, у меня есть более важные дела, требующие моего присутствия, а ты давай дерзай!» Меншиков в недоумении пожал плечами, не поняв остроумие царя. Пара рослых солдат бросилась Петру помогать, вторая пара по приказу Светлейшего перекрыла доступ к нему. Ещё двое помогали уходить. Сбежали с лестниц. Перенесли на лодку. Во весь опор, налегая на вёсла, гнали в лагерь. Кэт, качаясь на его руках, стонала. Больно. А ещё она страшно боялась получить нагоняй за своё недостойное поведение. Теперь ей оставалось только исповедоваться перед ним. Ох, как это страшно! Лучше умереть, а они уж пусть разбираются с её враньём… Перед ней плавало его расстроенное лицо и большие чёрные глаза, немного удивлённые, озабоченные и добрые. Прижимая к груди, на длинных как журавль ногах, понёсся в шатёр Меншикова, но на ходу раздумал и свернул к ближнему, им был шатёр Шереметьева. На бегу отдавая приказы, чтоб прислали из лазарета лейб — медика, принесли горячей воды, торопился к цели. Влетел, огляделся и, выгнав всех, уложил девушку на ложе. Все кто пытался сунуть нос к нему, нарывался на ругань. Ругаться Пётр умел. Кэт, стараясь не упасть в обморок, пыталась из последних сил не позволить ему раздеть себя. Испуганно бормоча, что-то невнятное, уставилась умоляюще на него. Слабеющая, она чувствовала себя неловко. Причин было достаточно. Хотя бы первые две, что рвали голову — потому что женщина и потому что врала царю и всем вокруг. Хотя по одному взгляду на его физиономию сейчас было понятно о его давнем познании о ней. Так и есть! Он, убирая её ладошку, предупредил:

— Прошу прощения, но я всё знаю. В курсе вашей кутерьмы. Не надо со мной играть. Тебе сейчас будет нужна поддержка, плечо в которое можно поплакать и на которое можно опереться. Обещаю, что сделаю всё возможное. Я прошу, окажи мне честь быть им. — От перекривлённых напряжением губ, казалось, что насмешка не сходила с уст, но взгляд его был очень серьёзен. Он выждал и удостоверившись, что его понимают, продолжил:- Ну так как твоё имя?

Наконец он закончил эту бессвязную речь. Её ладонь безжизненно лежала в его руке. Она слушала Петра в удручающем молчании. Душевное равновесие в один миг было нарушено. Чувство вины и стыда душили её, она не могла говорить. Боль от ранения ей казалась меньшим наказанием за переодевание, какого она достойна и если она умрёт, это будет расплатой. К физической боли прибавилась ещё и душевная. Знал! Всё знал! Девушка вздрогнула и ещё сильнее побледнела. Правда его голос давал надежду, он не источал вынужденную вежливость, скорее искренность и желание помочь. Она была в нерешительности и склонялась к мысли принять её. Она с трудом раскрыла запечённые жаром губки: — «Если вы действительно так думаете, государь, то по — моему мнению поступаете как нельзя лучше… Решение за вами. Я принимаю вашу помощь и благодарю за всё». С тем же в голове вспыхнуло пламенем: «Значит, не ошиблась и ничего не может быть более очевидным, чем факт, что он давно в курсе происходящего. Интересно, на сколько — давно? И почему никогда не напомнил и если знал кто я, то почему держал возле себя?» Вопросы, вопросы… на которые мог дать ответы лишь один человек — это он. А он предлагает заботу и помощь. Сердце заплюхало в сладкой сыте. А вдруг жизнь берёт на себя все заботы по осуществлению её надежд. А что если такое возможно. Она внимательно, хоть и с сомнением, взглянула ему в глаза и затем, откинувшись на подушки, слабым голосом по привычке произнесла своё имя:

— Карштен, — но, заметив, как он поморщился, поколебавшись, сказала правду, — Кэт. Я умру?

— Что за ерунда… — выбухнул гневом и растерянностью он. Эта неординарная женщина путала его всё время, повязывая при этом по рукам и ногам. Он всё время занимается рядом с ней не свойственными ему вещами, то уговаривает или утешает, то сопли вытирает… Переборщил с эмоциями из него всё же вырвалось: — Боже милостивый, как же я раньше не мог догадаться?…

«Значит, не так давно произошло моё разоблачение…» О, Кэт так боялась, что может произойти что-нибудь в этом роде и она будет с позором разоблачена. В преддверии трёпки дрожала, как в лихорадке. Но реальность оказалась иной. После её потока слёз и его заверений — не сержусь и не накажу, он даже попробовал это создание утешать. За минутой тихого размышления, она обрела надежду: «Похоже, всё обойдётся и Пётр не собирается меня прилюдно пороть». С осторожностью и надеждой она спросила:

— Могу ли я довериться вам?

Её измученные болью и страхом глазки стрельнули по нему.

Она была удивлена и тронута тем, что он не старался быть сердитым. Но ей показалось, что царь не проявлял желания подтверждать или отрицать это её желание и хранил какое-то время молчание. Оно так и было — молчал, но ответ был написан на его лице: «Сколько хочешь!» Пётр действительно улыбнулся:

— Можешь… Я счастлив быть тебе полезным! Катя значит. В самом деле красивое имя… — Освобождая её от окровавленного тряпья он отвлекая говорил:- Вот и хорошо… Вот и славно… Вот и умница… Призналась и правильно. Сколько можно дурачить…

Она кивнула, с облегчением обнаружив, что он так всё разумно и без слов стремящихся напугать ей объяснил. Дольше быть мальчиком она действительно больше бы не смогла.

На его лице застыла нервная усмешка. От только что пережитого шока, от страха потерять её. Она же, посчитав это насмешкой, поджала губы. Смеётся и разве он один. Кэт привыкла в своей нелёгкой жизни к этому. Дуться нечего, надо говорить. Помедлив, и сдерживая стон от неудачного шевеления рукой, решилась на волнующий её вопрос:

— Это после случая в бане? Не представляю ещё откуда могла пойти такая молва… О, что вы должны обо мне думать! — вызывающе произнесла она.