Алексей Бакулин - Письма в Небеса

• Название: Письма в Небеса
• Автор: Алексей Бакулин
• Жанр: Религия

Книга известного петербургского православного публициста Алексея Бакулина представляет читателю свежий, нередко парадоксальный, взгляд на историю, культуру и современность России. Лауреат всероссийской  премии им. А.К. Толстого представляет читателям свои избранные статьи как на самые злободневные, так и на вечные, непреходящие темы. Всё в России так или иначе обращается к её имперской миссии, которую следует понимать не в традиционной европейской, но в особой, глубинной трактовке.

В мире может быть только одна Империя, - все прочие страны, называющие себя таким именем и претендующие на такую роль, сильно заблуждаются на свой счёт. Как в капле росы Империя - земное предвосхищение Царства небесного - отражается в каждом дне русской истории, в каждой человеческой душе, в каждом произведении русского искусства. Эту мысль, в конечном счёте, и хочет донести автор до своих читателей, пусть и несколько неординарным способом.

---

но, Преблагий Утешителю,

лютого сего обуревания, молю тя, скоро исхити мя.

Это святой преподобный Максим Грек пишет свой знаменитый Канон Святому Духу — Параклиту (Утешителю). Несправедливо обвинённый в ереси безграмотными великокняжескими слугами, не первый год влачащий тяжкое, поистине мучительное заключение в сырой холодной келье, он вдруг почувствовал себя в духе — по слову апостола Иоанна: «Я был в духе в день воскресный и слышал позади себя голос, как бы трубный» (Откр. 1, 10).

И вот вопрос: почему, страдая в темнице, святой старец решил обратиться не к апостолу Петру, которого Ангел вызволил из заключения, не к Святителю Николаю, известному заступнику за неправедно осуждённых, не к Пресвятой Богородице, Которая всегда спешит на помощь всем скорбящим, даже не к Господу Иисусу, Всемогущему Богу, лично испытавшему ужасы тюремного застенка, — не к ним, а к Духу Святому, Непредставимому и Таинственному?

Разумеется, мы не сможем ответить на этот вопрос с полной уверенностью. Дух дышит, где хочет. Счёл Он нужным посетить старца Максима — и старец среди своих страданий воспламенился душою и создал вдохновенный канон.

И всё-таки почему Максим Грек обратил свою молитву к Святому Духу? Первый ответ напрашивается сам собой: потому что Дух Святой назван Утешителем, а в чём больше всего нуждался несчастный афонский монах, как не в утешении?

Это верно, но верно лишь отчасти. Дух Святой — это Бог Всемогущий, и силы Его не ограничиваются простым утешением плачущих. «Великого воистину молчания достойна суть вся Твоя таинства», — пишет Максим Грек. Но представьте себе состояние души святого старца. С радостью приезжает он на Русь, чтобы переводить святоотеческие книги, чтобы поделиться с русскими православными духовной мудростью, полученной на Афоне, чтобы рассказать им о великих бедах, творящихся в западном мире, уже охваченном заразой гуманизма… В Москве он отчаянно борется с наступлением католиков, пытающихся пробиться к великокняжескому престолу, защищает Русь от прозападной пятой колонны… И что же за награду получает он за свои труды? Его, борца с ересями, обвиняют в ереси! И кто обвиняет? Люди, которые от рождения книги духовной в руках не держали! Вместо благодарности его мучают, как злодея! Есть от чего прийти в уныние.

Но что такое уныние? Попробуйте описать это чувство. «Это когда руки опускаются, когда всё доброе кажется или бессмысленным, или дурным». Другими словами, уныние наступает, когда благодать Духа Святого отступает от нас, когда мы сами гоним её от себя. Ещё вчера всё вокруг виделось осмысленным, впереди светила ясная и добрая цель, каждое действие, каждая вещь имели своё назначение, свой резон, а сегодня в наших глазах стройный механизм вселенной превращается в груду бесполезных обломков… Это значит, что Дух отступил от нас. Ибо именно Дух наполняет смыслом всё сущее. Более того: Дух — это и есть смысл, и вне Него никакого смысла ни в чём нет. Вот в чём заключается главная тайна третьей Божественной Ипостаси: Дух — это смысл.

Некогда, в начале творения, Дух Божий, носясь над бездной — безвидной и пустынной (бессмысленной!), — насыщал её Собою, Собственным смыслом. Что такое была эта бездна? Бесполезная, хаотичная толчея атомов, случайно составляющих случайные комбинации. И сами атомы: не есть ли каждый из них — бездна в миниатюре? Современные учёные тщетно пытаются разобраться в сверхбессмыслице мира элементарных частиц, где нет никаких определённых начал, нет твёрдого основания, нет внятного закона и логической стройности. Как может атом — сгусток бессмыслицы — лежать в основе нашего материального мира? Никак. Только Духом Божиим эти капли хаоса выстраиваются в налаженную, гармоничную Вселенную. Дух Божий даёт бездне смысл, творческое начало, образ и цель. Бездна становится Космосом.

Так и в нашей душе: пока с нами благодать Духа Святого, жизнь для нас — ровный путь к великой цели, и всё, что встречается нам на этом пути, — всё помогает двигаться дальше. Но стоит нам лишиться благодати — и то, что помогало, тут же начинает мешать, друзья становятся врагами, ровная дорога — запутанным, никуда не ведущим лабиринтом, о цели пути мы даже вспомнить не можем. Вместе с благодатью из нашей жизни уходит смысл, и мы озираемся беспомощно, как дети в тёмном лесу, или бредём, не разбирая дороги, положившись на собственную гордыню, и, как правило, ни к чему доброму прийти не можем… И тогда те из нас, кто мудрее, начинают призывать: «Царю Небесный, Утешителю, Душе Истины, прииди и вселися в ны…»

Или, вослед за Максимом Греком: «Освети Твоею Божественною благодатию, Параклите, страстьми омраченную душу мою и глубокую неразумия тму от нея иждени».

Понимаете, в чём заключалась небесная мудрость святого Максима? Он не молил Бога освободить его из темницы, не молил смягчить страдания… Он просил вывести его из тьмы душевного неразумия, он искал одной лишь благодати, как ищут света во мраке, чтобы в этом свете увидеть: и царская немилость, и тюрьма, и голод, и боль — всё это только помогает ему достигнуть цели, всё это имеет свой смысл, всё это нужно принять с любовью. Без особой помощи Духа Святого мы такого никогда не поймём… У каждого из нас есть своя боль, свои обиды, своя гордыня, и мы путаемся в их нагромождении, блуждаем в этих душевных потёмках. Но только попроси — и вспыхнет свет…

Вскоре после того, как был написан Канон Святому Духу Параклиту, преподобного Максима перевели в другой монастырь, где он жил не хуже прочих монахов, а почёт ему там оказывали больший, чем настоятелю… Искушение страданием кончилось, Максим нашёл выход из лабиринта бессмыслицы, и отныне сияние Духа Святого никогда для него не угасало…

РАССКАЗЫ

КАК ДЕВУШКУ КОТ СПАС

Аннушка Гулина была человеком тонким и непростым. Впервые я это понял, когда она читала свои стихи в нашей студенческой компании. Читая, она старалась произносить строчки безыскусно, почти скороговоркой, но при этом очень ловко вставляла в своё монотонное бормотание эффектные и как бы естественные паузы: то ей отдышаться надо, то шмыгнуть носом, или там — соринка ей в глаз попала, — но соринка это уже повод для долгой, гнетущей паузы. Еще она помогала себе бровями — поднимала одну бровь, другую, обе сразу, хмурила их — при этом прочие части лица пребывали в хладной неподвижности, даже губы почти не шевелились. Рост у Аннушки был такой, что все советовали ей всерьез заняться баскетболом, но она не любила спорт и всерьез занималась только поэзией.

Я давно уже её стихов не слышал, и сейчас вспоминается мне лишь одно стихотворение, в котором трактовалось об Ангеле Смерти, — что вот он шелестит за её спиной, то словно бы дождь, то словно бы ветер, то притворится прорезиненным черным плащом, то шёлковым шлейфом, — а на самом-то деле, господа, это не дождь, и не плащ, это Ангел Смерти — единственный навеки данный любовник Аннушки: другие приходят и уходят, а этот хранит верность, этот не оставит. В общем, как говорится, в рифму все это звучало здорово, — лучше, чем в моём пересказе. Все мы слушали Аннушку, мрачно курили, а я, в ту пору воспринимавший подобные откровения весьма серьезно, спросил: «Зачем же ты такие вещи пишешь? Ведь он (то есть Ангел Смерти) и вправду привяжется!.. Со стихами, знаешь, не шутят!..» Она посмотрела на меня, в насмешливой задумчивости прикусив губу, и ответила: «Ну, в этом уж я не вольна! Уж так написалось! Тут уж ничего не поделаешь: не мы стихи пишем, а они нас!» Я все понял, и больше с глупыми вопросами не лез.

Между прочим, читая своего «Ангела», Аннушка все как-то пыталась нам намекнуть на кого-то, все какие-то делала экивоки, и для большинства присутствующих дам экивоки эти были вполне прозрачны. Потом просветили и меня: оказывается, незадолго до этих чтений Аннушка устроила выволочку некоему своему другу, — обиженный друг ушёл, и, зная его характер, можно было с уверенностью утверждать: такой не вернется. Не станет цепляться за аннушкину юбку, когда вокруг других юбок предостаточно. Тем более, что Аннушка была на голову его выше, — поначалу это казалось ему экзотичным, но потом стало раздражать. Поэтесса понимала, что совершила ошибку, что не нужно было давать волю нервам, пока отношения не окрепли, но чем больше она это понимала, тем сильнее хотелось ей представить свою ошибку роковым ударом судьбы, коего неотвратимость снимала с Аннушки всякую вину. Дамы над ней откровенно потешались.

Ах, в какую глупую историю влетела бедная Аннушка; ах, как она себя уронила! Такая умная — пока сидит за столом и марает стишки; такая тонкая — пока эти стишки читает перед большой аудиторией; такая интересная — пока сама себя разглядывает в зеркало!.. Что остается делать после такого афронта? Писать стихи, конечно, — это испытанный способ борьбы с печалями, он никогда ещё не подводил, и более того — порою написанные строчки сами подсказывали выход из тупика. Так и родилась знаменитая её баллада «Ангел Смерти». Баллада, надо признать, вышла очень неплохая, — но тем смешнее получилось, тем нелепее: возвышенная трагическая поза, горькие слезы на публику — из-за чего? Из-за глупости, мелкой промашки, из-за пошлого бытового анекдотца…