Алексей Бакулин - Письма в Небеса

• Название: Письма в Небеса
• Автор: Алексей Бакулин
• Жанр: Религия

Книга известного петербургского православного публициста Алексея Бакулина представляет читателю свежий, нередко парадоксальный, взгляд на историю, культуру и современность России. Лауреат всероссийской  премии им. А.К. Толстого представляет читателям свои избранные статьи как на самые злободневные, так и на вечные, непреходящие темы. Всё в России так или иначе обращается к её имперской миссии, которую следует понимать не в традиционной европейской, но в особой, глубинной трактовке.

В мире может быть только одна Империя, - все прочие страны, называющие себя таким именем и претендующие на такую роль, сильно заблуждаются на свой счёт. Как в капле росы Империя - земное предвосхищение Царства небесного - отражается в каждом дне русской истории, в каждой человеческой душе, в каждом произведении русского искусства. Эту мысль, в конечном счёте, и хочет донести автор до своих читателей, пусть и несколько неординарным способом.

---

Алексей Бакулин ПИСЬМА в НЕБЕСА

ВО ПЕРВЫХ СТРОКАХ МОЕГО ПИСЬМА... Вместо предисловия

...Допустим, я назову это заметками. Или лучше — размышлениями. Или, наверное, стихами в прозе. Но точнее будет — стихами в публицистике, хотя звучит такое определение просто отвратительно.

Вот, что вспоминается: некогда индийский народный вождь Джавахарлал Неру, сидя в тюрьме, писал письма своей дочери Индире, которая потом прославилась как Индира Ганди. Это были особые письма: в них Неру последовательно излагал дочери всю мировую историю от древнейших времён до современной ему эпохи. Представьте себе: сидя в камере, не имея под рукой никакой справочной литературы, полагаясь на одну лишь свою память, (а она у Неру была поистине завидная!), он подробно описывал век за веком, не просто излагая события, но давая им своё толкование, освещая их светом собственной души. Потом эти письма были, разумеется, изданы и получился поистине удивительный труд — история мира, с точки зрения личности, — так сказать, авторская история, одухотворённая история, история человечества в сердце одного человека. Здорово, просто здорово!

Вот и я прошу читателя: воспримите все эти отрывки, заметки, раздумья как письма — от автора лично к вам. Ведь письма читают несколько иначе, чем газетные материалы, хотя изначально, это именно газетные материалы и есть (мои публикации во всероссийской газете «Православный Санкт-Петербург»). Но всякий журналист вам скажет, что газетного в этих записках очень мало, — разве что краткость. Однако, тут и краткость не газетная.

Уайльд сказал: «Если оратор хочет исчерпать тему, он рискует исчерпать терпение слушателей». Я отнюдь не пытаюсь кратенькими своими письмами исчерпывать поднятые в них темы. Я не пишу трактаты — литературоведческие, исторические или богословские. Я просто говорю о том, что для меня в данной теме кажется главным. Именно для меня. Субъективизм чистейший.

А как же иначе? Это — письма, а письма не бывают не субъективными. В тот-то и заключается их ценность: в сугубо личном подходе. Базовую информацию черпают из других источников, а частное письмо передаёт частный взгляд. «Я к вам пишу!» — именно я, именно к вам, чтобы донести до вас свой взгляд на историю, на словесность, на Церковь... Пишу о том, на что считаю необходимым обратить ваше внимание. Моя цель — не познакомить, но указать, ткнуть пальцем, если хотите: «Взгляните — тут вот, что особенно любопытно...»

Тогда возникает вопрос: если «я к вам пишу», то почему же «Письма в Небеса»?

Наверное потому, что первый и главный получатель всех наших посланий — это именно Небеса. Там наши письма прочтут куда раньше, чем они дойдут до адресата. Это не перлюстрация, это собственно и есть истинный пункт назначения. Не всякое наше слово обращено к Богу, но всякое услышано Им. И, как сказано, «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36). Не мне судить праздные слова здесь собраны, или не праздные. Кстати, «непраздная» на церковном языке означает «беременная», — соответственно, и непраздное слово тем и отличается от всех прочих, что должно однажды разродиться неким духовным плодом. 

...Словом, вот три подборки писем — о культуре (литературе, главным образом), об истории (в первую очередь русской), о Церкви (Православной, конечно) и о... о жизни (простите великодушно за столь расплывчатое определение!)

 Ну, а в конце этой книги писем — две почтовые бандероли: три рассказа и три древнерусские повести, которые я попытался пересказать современным русским языком.

Я — ЗДЕШНИЙ МЕЩАНИН

Это подборка писем о литературе.

Кто-то скажет: «Почему же вы почти не пишите о великих писателях, о гигантах нашей словесности? Из признанных гениев здесь только Лев Толстой...»

Почему? Да именно потому, что русская литература гениями не исчерпывается. Пушкин, Чехов, Достоевский, Тургенев стоят в окружении авторов, так сказать, второго эшелона — Мамина-Сибиряка, Гаршина, Майкова... Рядом с Гоголем, естественно, стоит Владимир Одоевский. Рядом с Львом Николаевичем Толстым — Алексей Константинович Толстой.  

А тут и третий эшелон — Слепцов, Помяловский, Николай Успенский...

Гении наши не на пустом месте высятся, они — не чудо, не исключение из правил, а естественное порождение русского духа.

Я уж не говорю о том, что и третий-то эшелон — это великая национальная ценность России. Они - семена, брошенные в почву культуры, а всходы появляются в последующие века. От Слепцова тянутся ростки к деревенщикам ХХ века, от Никтина и Сурикова — к Есенину и Твардовскому. Русская почва способна плодоносить, и она будет плодоносить впредь.

Напоминать же о ценности авторов второго эшелона даже как-то неловко. Тот же А.К. Толстой — это такая силища, какой в Европе вы не сыщете.

Вот и хочется отдать дань глубокого почтения Ивану Никитину, Фёдору Глинке и всем прочим нашим «малым гениям». Как сказал Иван Никитин: «Я — здешний мещанин...» И все они — Дельвиг, Антоний Погорельский, Станюкович, Апухтин — не зависимо от их земных регалий, суть добрые, мудрые мещане русского Парнаса. Тем и славны. Худо лишь, когда такого мещанина от словесности пытаются вытолкнуть в гении, как это вышло в случае с Шевченко.

Впрочем, здесь не только о писателях речь...

Вступление ПИСЬМО О РУССКОЙ КЛАССИКЕ (Чистая правда)

В вагон зашли двое мужчин приличного вида, — видимо, приятели. Вошли, выбрали скамеечки, уселись друг напротив друга. Договорили какой-то, начатый на улице разговор, затем один из них достал из сумки мятую книжку в яркой обложке и принялся читать. Второй посмотрел немного в окно, поразглядывал соседей, а потом ткнул товарища в плечо:

— У тебя ещё одного детективчика нет?

— Нет, — буркнул товарищ.

Прошло ещё пять минут.

— Слушай, почитал — дай другим почитать, — снова начал приставать Второй к Первому.

— Отстань! Как я могу: на самом интересном месте…

— Ну, журнальчик, может, какой есть?

— Нету. Ничего нету.

— Ну хоть газетки обрывок!.. — канючил Второй, — скучно!..

Первый задумался, потом сказал с сомнением:

— Есть Чехов — сборник рассказов. Сын читал на даче: в школе задали. Два месяца книгу мучил — теперь домой её везу. Хочешь — читай.

Но нет — несмотря на всю дорожную скуку, читать Чехова Второй не захотел. Его как будто даже оскорбило такое предложение. Минут десять он, надувшись, смотрел в окно. Потом, словно делая большое одолжение, повернулся к приятелю:

— Ну, ладно… Чехова… Почитаем уж…

Первый, не глядя, ткнул ему в руки потрепанный томик, явно советского ещё издания:

— Давай, просвещайся.

Второй с тяжелым вздохом принял книгу. Пролистнул бегло несколько страниц. Еще раз вздохнул демонстративно. И, нахмурясь, принялся читать с самого начала. Некоторое время с их скамеек не доносилось ни звука. Потом Второй, не отрываясь от книги, пробормотал:

— Слушай, а хороший рассказ-то…

— Угу, — отвечал Первый, и они снова замолчали.

Еще через пять минут Второй хлопнул ладонью по книге и заявил решительно:

— И второй рассказ хороший, да.

— Угу, — отвечал Первый, и они снова замолчали.

Прошло ещё некоторое время. Потом Второй вынырнул из-за книги и в глубоком изумлении произнес:

— Тут все рассказы хорошие!..

— Угу, — отвечал Первый сонно: он уже понемногу начинал клевать носом. Второй принялся азартно листать станицы:

— Вот послушай, что пишет!.. — и уже приготовился читать вслух, но Первый снова сказал «Угу…», выронил из рук свой детективчик и захрапел.

— Э, да ты спишь!.. — досадливо вскричал Второй и снова начал читать. Через полчаса он решительно растолкал товарища и закричал ему в ухо:

— Ты послушай, послушай! Вот ты мне вчера, помнишь, что говорил?.. А вот, что здесь написано об этом!.. Точь-в-точь то, что я тебе втолковывал. Смотри!..

Первый с трудом разлепил глаза:

— Опять ты со своим Чеховым!.. Отстань… Читай что-нибудь человеческое… Вот, мою книгу возьми — очень интересно… Я все равно сплю…

Второй искренне изумился:

— Что же я — Донцову читать буду?! Я ещё в своём уме!

И, бросив сонного приятеля, он снова схватился за Чехова. Больше к Первому он не приставал, только время от времени выкрикивал из-за книги: «Да!.. Вот это верно!.. Понимает человек!.. В самую точку!..» При каждом таком выкрике Первый вздрагивал и старательно притворялся спящим. Забытый детективчик валялся под сиденьем.