Алексей Бакулин - Письма в Небеса

• Название: Письма в Небеса
• Автор: Алексей Бакулин
• Жанр: Религия

Книга известного петербургского православного публициста Алексея Бакулина представляет читателю свежий, нередко парадоксальный, взгляд на историю, культуру и современность России. Лауреат всероссийской  премии им. А.К. Толстого представляет читателям свои избранные статьи как на самые злободневные, так и на вечные, непреходящие темы. Всё в России так или иначе обращается к её имперской миссии, которую следует понимать не в традиционной европейской, но в особой, глубинной трактовке.

В мире может быть только одна Империя, - все прочие страны, называющие себя таким именем и претендующие на такую роль, сильно заблуждаются на свой счёт. Как в капле росы Империя - земное предвосхищение Царства небесного - отражается в каждом дне русской истории, в каждой человеческой душе, в каждом произведении русского искусства. Эту мысль, в конечном счёте, и хочет донести автор до своих читателей, пусть и несколько неординарным способом.

---

И у этой сказки счастливый конец.

А бывают сказки с печальным концом? Ох, бывают, и чаще, чем хотелось бы. Жил в ночлежке мужчина-инвалид — без ног, на коляске ездил. Очень положительный мужчина, все его уважали… Как он оказался на улице — никто так и не понял. Он жил в Эстонии, имел там собственный домик… А что потом?.. Знающие люди рассказывают, что эстонские власти одно время собирали у себя бездомных (не всех, а только русских), грузили на автобус и везли в Россию. Дальше Ивангорода не везут: тут же выгрузят — и привет! Разбирайтесь, русские, со своими бомжами. Видимо, и наш герой попал по ошибке в число этих «репатриантов». Так или иначе, но работники ночлежки занялись его судьбой, звонили в Эстонию, пытались восстановить паспорт… Лечили его: он мучался сильными желудочными болями. И вот, когда всё было почти готово и наш герой уже ждал возвращения в свой дом, болезнь резко обострилась. За день до получения паспорта старик умер.

Или вот ещё: жили две бабушки со своим двадцатилетним внуком. Ни у кого из троих не было паспорта. Внук работать не мог: сильно болел, а лечить его никто не брался. Тут схема всё та же: «Нет паспорта — нет полиса — нет лечения!» Старушки обратились в ночлежку. Много пришлось потрудиться её работникам: не так-то просто пробить современную медицину. Установили, кстати, что у молодого человека рак. И последней степени. Таких уже не лечат, таких только в хоспис — но и туда не берут беспаспортного. Наконец с великими хлопотами пробили ему место в хосписе. Положили туда парня — а на другой же день его и Бог прибрал.

А бывает, что не болезнь уносит человека, а бес бездомности, бес отчаяния. Был такой случай: в ночлежку из пункта обогрева привели молодого человека. Видно было, что он болен, и, судя по всему, — ДЦП: движения не контролируются, речь затруднена… Стали думать, куда его пристроить. Перебрали несколько вариантов: всё ему не нравится, всё не подходит. После долгих расспросов выяснили, что парень не прочь устроиться в православный монастырь. Хорошо, стали искать подходящую обитель. К слову сказать: не такая это простая задача. Монастыри неохотно берут бездомных — слишком печальный опыт… В нашей епархии ничего найти не удалось, но отыскали в Архангелогородской епархии обитель, которая вроде бы согласилась взять калеку. Начали списываться с игуменом… Парень вечерами мечтал: буду молиться, буду Божьим человеком… Вдруг новый поворот: однажды в ночлежку звонит из Норильска человек и называется отцом этого парня. Он, отец, давно ушёл из семьи, а сейчас узнал о том, что его единственный сын живёт в ночлежке, и захотел искупить свою вину. Дали им побеседовать по телефону — и услышали такой разговор. Отец спрашивает: «Сынок, ты почему так невнятно говоришь? Что у тебя с языком?» Сын отвечает: «Папа, это у меня началось после того, как я нюхал клей и сильно отравился!» Вот тебе и ДЦП!.. Тем не менее договорились, что отец заберёт сына к себе. Тут и из монастыря пришёл положительный ответ. Вот удача-то! — выбирай любой путь. Но парень вдруг скис: о монастыре не вспоминает, к отцу не спешит… Всё чаще стал уходить из ночлежки на сутки, а то и больше… И в конце концов пропал. Говорят, что теперь он живёт в электричке «Петербург—Новгород»: мотается туда-сюда, отсыпается в вагоне…

Бес бездомности — страшный бес. Стоит только махнуть рукой на весь мир — и он тут как тут. Как с ним бороться? Только надеждой. Надежда — великая сила, она может горы свернуть, но легко нам со стороны советовать несчастным… Нам не советовать надо, а помогать. Помощь людская, она-то и рождает надежду. И ведь помочь нетрудно! 150 рублей стоит размещение одного бездомного на одну ночь на пункте обогрева — и в эту ночь он точно не умрёт от холода. А сдать в ночлежку старую одежду — разве это трудно? (Только такую одежду, чтобы в ней удобно было бездомному, — что-то такое, что надевают люди, отправляясь зимой на прогулку за город.) А купить еды нищему попрошайке? Денег ему давать не стоит — деньги он, скорее всего, пропьёт, а еда его согреет лучше водки и, может быть, хотя бы частично приведёт в разум. Только еду тоже нужно с умом выбирать: отдайте то, что не нужно готовить, что можно сразу съесть.

Они оказались на улице потому, что современный мир бесчеловечен. Они гибнут потому, что не верят этому миру и не хотят в него возвращаться. Не будьте для них частью этого мира. Будьте немножко не от мира сего — совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы верить: все мы для Бога равны, все — Божии дети.

Напишите счастливый конец для этой рождественской сказки.

Письмо 14 ВОСКРЕШЕНИЕ ДОЧЕРИ ИАИРА

…Вообще Репину не давалась религиозная тема. Он, как правило, решал её сплеча, не вдаваясь в тонкости, и, в сущности, не прикладывая души. Единственное исключение тут — первое его значительное полотно, дипломная работа в Академии художеств, «Воскрешение дочери Иаира». Задержитесь перед ней подольше, когда в следующий раз будете в Русском музее: это стоит того.

Диплом есть диплом, его нельзя писать абы как, походя (как именно и писал Репин прочие свои религиозные картины). Приходилось задумываться, приходилось искать точки соприкосновения евангельского сюжета с собственной душой, приходилось «копать глубоко».

Не будем сейчас напоминать читателю евангельскую историю — надеемся, она всем православным хорошо знакома. И теперь скажите: если бы вы сами писали картину на этот сюжет, что бы вы изобразили?

Ну, скорее всего, сам момент воскресения: уже произнесены слова «Талифа куми!» и отроковица приподнимается на постели, пробуждаясь от смертного сна. Это можно изобразить эффектно: величественный жест Спасителя, нежное лицо девочки…

Вот и Репин сперва так рассуждал и извёл немало бумаги, перепортил немало холста, набрасывая нечто в этом роде. И ничто из созданного ему не нравилось, ничто не грело душу, всё оставалось «фантазией на заданную тему». Вот, мол, так примерно это всё могло выглядеть: вот Христос протягивает руку, вот девица медленно приподнимается с ложа, вот удивлённые и обрадованные родственники… Всё правильно, всё достоверно — как говорится, «бумага написана верно». Верно, да скверно: чего-то не хватает. Чего-то, а именно всей картины. Где тут тайна Божьего чуда, где соприкосновение Божией милости с человеческой худостью, где, наконец, вся огромность, всё невероятие небывалого дела — победы над смертью? Получается, будто дочь Иаира действительно только спала, — потом её разбудили и она проснулась. Есть из-за чего копья ломать…

Теперь всякий искусствовед вам расскажет: «И тогда, окончательно зайдя в тупик, молодой Репин вдруг вспомнил, как несколько лет назад умирала его младшая сестра, вспомнил, в какое горе погрузился весь дом, вспомнил этот ни с чем не сравнимый дух смерти, который окутал те горькие дни…»

И вспомнив это, он прибежал домой, стёр с холста пробуждающуюся девицу и начал писать девицу мёртвую. Мёртвую не в шутку, мёртвую окончательно, безнадёжно. Такую мёртвую, какими все мы будем однажды.

И написал горе родителей. Вот именно: не горюющих родителей, а само их горе, угольным мраком разлившееся по дому, поглотившее на картине все фигуры. Все, кроме двух — девочки, которая уже по ту сторону горя и радости, и Спасителя, Который выше всякого горя.

Теперь смотрите: перед нами самая, к сожалению, обычная история — на смертном одре лежит покойник, рядом его близкие, раздавленные не только бедой, но и острым сознанием необратимости происшедшего.

И среди всего этого удушающего мрака светлый и спокойный стоит Христос, Победитель смерти.

Ведь и мы с вами, и сам Репин подлинных чудес в своей жизни не видели. Уж во всяком случае, не видели воскресения мёртвых. Для нас фантазировать о таком воскресении означает лгать. Художник солжёт, если напишет девочку воскресшей.

Но нам дана вера. Для того чтобы постигнуть всю глубину репинской работы, нам надо совершить дело веры: поверить, что сейчас Господь скажет: «Талифа куми» — и эта мёртвая девочка станет живой. Этот со знанием дела написанный труп вновь исполнится жизни — не иллюзорной, а истинной, радостной, светящейся. «И девица тотчас встала и начала ходить» (Мк. 5, 42). Мы не видим, как она ходит, но мы вынуждены поверить, что это случится: к тому приводит нас вся внутренняя логика, весь строй картины, её композиция, её краски, её удивительная, завораживающая светотень. Без веры в воскресение все эти живописные богатства пропадают втуне. Нам нужно или отойти от холста, пожав плечами, или согласиться: «Да, сейчас встанет и начнёт ходить».

Надо признать: 27­-летний Репин явил себя не только большим художником, но и подлинным богословом кисти. Он сумел своей картиной призвать зрителя к вере, подвигнуть его к ней.