Константин Паустовский - Бригантина, 69–70

• Название: Бригантина, 69–70
• Автор: Константин Паустовский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1970

Ежегодный альманах «Бригантина» знакомит читателя с очерками о путешествиях, поисках, открытиях.

---

По вечерам Иван Сергеевич иногда приглашает друзей «выкурить по трубочке». Таких чистых и мудрых глаз я больше ни у кого не видел.

Однако пароход уже приближается к Ржищеву, и давно пора познакомиться с его капитаном.

До последнего времени большинство днепровских шкиперов, капитанов и лоцманов были родом либо из Радуля, расположенного выше Киева, либо из Калиберды, что возле Кременчуга, либо, наконец, из Лоцманской Каменки на Нижнем Днепре, название которой говорит само за себя. То, что калибердянские рыбаки становились матросами и рулевыми, еще понятно. Но почему радульские староверы навсегда связали свою жизнь с этой нелегкой и опасной профессией, никто толком объяснить не может.

На Днепре работали династии Дороховых, Адамчиковых, Осадчих, Билыков… Эти фамилии слышишь там и сегодня.

Днепровские капитаны — народ особый. Кряжистый, немногословный. Так и хочется сказать: «Да, были люди в наше время…» Теперь уже плавают их внуки и правнуки.

Как тут не вспомнить старый анекдот о журналисте и долгожителе. «Неужели вам сто два года? — спрашивает журналист. — В таком случае расскажите, как вы добились таких высоких показателей». — «Очень просто, — отвечает чабан. — Не пью, не курю. И опять же — горный воздух». А потом после некоторого раздумья: «Не хотите ли поговорить с моим старшим братом? Он, правда, пьяница…»

За такого «старшего брата» мог бы сойти шкипер Аким Григорьевич Мельников, проживающий в Киеве на Спасской улице почти у самого Днепра. В паспорте Акима Григорьевича в графе «Год рождения» стоит дата «1864».

Воинственные пшеничные усы старого шкипера поседели и сникли совсем недавно. Он все еще любит поиграть топором.

Аким Григорьевич плавал еще на черных просмоленных барках и берлинах, на деревянных «конях» с продольным арочным креплением (их я тоже застал на Днепре) и на железных рудовозах послевоенной постройки. Плавал по Сожу и Припяти, по Десне и Днепру, которые знает как свои пять пальцев. Быть может, он даже видел первый днепровский пароход, построенный в имении князя М. С. Воронцова под Черкассами в 1823 году, как знать?

От пароходов, которые топили деревянными чурками, до «ракет» на подводных крыльях.

И все это вместила в себя жизнь одного человека!..

Иван Иванович Дорохов был одним из первых орденоносцев. На ордене Трудового Красного Знамени, который он носил на кителе, была еще изображена плотина Днепрогэса. В сорок Первом, попав в окружение, капитан потопил свое судно, чтобы оно не досталось врагу, а сам ушел на село — не захотел работать на оккупантов. А орден сберег.

Когда освободили Днепр, Дорохов, которому было больше семидесяти, как бы помолодел. Сегодня он в Киеве, а завтра, глядишь, уже в Кременчуге. И так всю навигацию, до самого ледостава.

Поэтому меня не удивило, что в Днепропетровске мы очутились за одним столиком. Удивило меня другое.

Через двое суток мы снова встретились в каюте капитана парохода «Киров» Бориса Касьяновича Махини, который потчевал нас своей знаменитой «тройной» ухой. Готовилась она так. Сначала варились ерши и прочая мелюзга, потом бульон процеживался (ерши выбрасывались) и в него забрасывалась другая рыба, а затем наступал черед щуки. Борис Касьянович не доверял судовому коку и священнодействовал у плиты сам. Ну, а рыба, как известно, плавать любит.

Был с нами и капитан-наставник Павел Парамонович Адамчиков, об отце которого до сих пор ходят легенды.

С Павлом Парамоновичем я провел на капитанском мостике много ночей. «Неизъяснимо хорошо плыть по Волге осенней ночью», — признавался Горький. — Свидетельствую, что и по Днепру не хуже. Особливо когда твое дело — сторона, и ты занят исключительно тем, что слушаешь, как лопочет вода под железным днищем. Но каково капитану? Он запахивает тулуп, курит, отвечает на твои вопросы, а сам ни на минуту не перестает следить за рекой, за матросом, стоящим на носу с шестом-наметкой, за караваном, который тащится за буксиром… Стальной трос, сплетенный из множества тончайших нитей, пропадает за кормой в кромешной тьме, и кажется, будто выводок тысячетонных барж, груженных бокситами и углем (так и хочется сказать, что они выступают, точно павы), не имеет к буксиру никакого касательства, а идет как бы сам по себе… Но не забрел бы он ненароком туда, куда Макар телят не гонял! Ведь впереди Триполье, Стайковские перекаты, а за ними — Канев…

Машет облака сивая
старая грива
над водой,
над горой,
над прибрежным песком,
и ведут комсомольцев
к Днепру до обрыва,
и идут комсомольцы
к обрыву гуськом.
Подошли, умирая, —
слюнявой дырой
дышит черная, злая
вода под горой.

Эти строки принадлежат Борису Корнилову, автору поэмы «Триполье».

Когда началась Великая Отечественная, Зиновий Толкачов снова — не привыкать было! — надел военную шинель. Он был одним из тех, кто открыл ворота узникам Освенцима. На бумаге со штампом лагерной администрации (другой под руками не оказалось) Толкачов сделал серию рисунков, от которых холодеет сердце.

Альбомы с рисунками 3. Толкачова изданы в Польше. Они широко известны за рубежом. К сожалению, известны даже больше, чем в нашей стране.

Будучи в Киеве, известный итальянский писатель и художник Карло Леви довольно прохладно отозвался о картинах, которые видел на выставке. Тогда ему показали работы 3. Толкачова. И Карло Леви заявил, что берет свои слова обратно. Он попросту не подозревал, что у нас есть такие мастера.

Точно так же спустя несколько лет удивился Ренато Гуттузо, когда увидел работы украинских художников Ады Рыбачук и Владимира Мельниченко.

Не знаю, быть может потому, что в начале войны я сам был понтонером и несколько суток не сходил с моста через Днестр — единственного моста на сотни километров, над которым все время висели пикировщики (мост охранялся только спаренными пулеметами), — но из всех стихов о войне мне дороже всего эти. Разве можно забыть: «Как плоты, пошли понтоны. Громыхнул один, другой басовым железным тоном, точно крыша под ногой»?..

Это из «книги про бойца», которой восхищался Бунин.

Одна из последних, если не самая последняя, корреспонденция Аркадия Гайдара с фронта тоже была о переправе и называлась «Мост». Военного корреспондента «Комсомольской правды» Аркадия Гайдара в те жаркие августовские дни часто видели на канонерках Днепровской военной флотилии. Впрочем, канонерками их можно было назвать лишь условно. Это были наспех переоборудованные и скудно вооруженные буксирные пароходы, которые тем не менее сыграли далеко не последнюю роль в боях за Днепр.

Как не вспомнить о том, что пятнадцатилетний Аркадий Голиков окончил именно Киевские командные курсы (так началась его военная биография) и что здесь же, под Киевом, спустя двадцать два года оборвалась жизнь военного корреспондента Аркадия Гайдара.

Ему было тридцать семь лет.

Роковая цифра. Столько же было Пушкину и Маяковскому, чьи жизни тоже оборвала пуля. На это «странное совпадение» обратил внимание еще Михаил Зощенко в одной из своих книг.

Разница лишь в том, что Аркадий Гайдар погиб не как «писатель», а как рядовой пулеметчик. Но ведь настоящие писатели всегда солдаты. По сути, это одно и то же.

Аркадий Петрович часто печатался в пионерской газете, которую я редактировал до войны. В последний раз я увидел его в уже осажденном Киеве в гостинице «Континенталь», в которой жили тогда почти все военные корреспонденты — Борис Лапин, Захар Хацревин и другие, чьи имена высечены теперь золотыми буквами на мраморной доске в Доме литераторов.

Тишайшая улочка Карла Маркса была застроена четырех- и пятиэтажными домами в стиле барокко. Говорили, будто бы сам французский премьер Эдуард Эррио, приезжавший в Киев, сказал, что она напоминает ему Париж. И вот теперь эта улочка была на парижский лад перегорожена баррикадами. Прежде чем пробраться в «Континенталь», я долго лавировал между стальными противотанковыми «ежами».

На первом этаже в ресторане с роскошными лепными потолками, зеркалами и позолотой, пахло кислым борщом. Там я разыскал своего друга, киевского корреспондента «Комсомолки» Валерия Шумова. Потом этот спокойный, сугубо штатский парень, который был доброты необычайной, почти четыре месяца выбирался из окружения.

Путь этот был долог и труден. На нем пришлось хлебнуть немало горя и прозаику Борису Ямпольскому. Повесть Бориса Ямпольского «Дорога испытаний» знают многие, а мне врезался в память его большой очерк «Зеленая шинель», опубликованный в «Красной звезде». Это был, если не ошибаюсь, первый очерк о немцах. Какие они, если смотреть на них невооруженным глазом?

Жаль, что об этом не успел рассказать Аркадий Гайдар, который остался партизанить на Украине и похоронен в Каневе, там, где «Тараса Шевченко папаха лежит» (Светлов).