Константин Паустовский - Бригантина, 69–70

• Название: Бригантина, 69–70
• Автор: Константин Паустовский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1970

Ежегодный альманах «Бригантина» знакомит читателя с очерками о путешествиях, поисках, открытиях.

---

После «стоек на кистях», арабских сальто и других упражнений хорошо было окунуться в прохладную днепровскую воду. Реку полагалось переплыть «туда и обратно». По Днепру шныряли лодки, шли буксирные составы и плоты. На плотах иногда удавалось и передохнуть.

Люди на плотах жили не так, как в рассказе Горького, а просто и мудро (в слове «целомудрие» тот же корень). На них дымно, облизывая черные казанки, горели костры, сушилось белье и бегали лохматые собачонки.

Плоты нередко растягивались на целый километр.

По малым рекам древесина шла свободным, молевым сплавом. Потом в верховьях Десны и Припяти, на плотбищах, сплавщики собирали баграми непокорные стада тупорылых бревен, вязали прямоугольники гребенок и, составив длинные ленты плотов, спускали их на магистраль.

На плотбище Сорокашичи я попал ночью. Казалось, что это плавучий город — сотни огней отражались в маслянисто-черной воде. Все они отбрасывали длинные отсветы, и было такое чувство, словно этот сказочный город стоит на светлых столбах-сваях.

По узким «каналам» этой «днепровской Венеции» сновали не гондолы, а катера-газоходы.

Обычно лесосплав на Днепре начинался поздней весной. В большую воду буксировка плотов считалась гиблым делом. Но самые опытные капитаны не боялись ни бога, ни черта. Это были потомки знаменитых днепровских лоцманов, которые когда-то проводили плоты через пороги. Вот уж кто никогда не носил белых перчаток и не имел ничего общего с теми днепровскими мореходами, о которых писал Куприн.

В тот раз я ушел в рейс на буксире «Генерал Ватутин», которым командовал Михаил Осадчий.

Плот стоял на тиховоде. Лапы якорей, сброшенных с него, мертвой хваткой вцепились в грунт. С плота капитану махал рукой бородатый старшина команды, дубовик. Он крепко стоял на широко расставленных ногах, обутых в тяжелые чоботы, и приглашал капитана проверить качество сплотки.

Древесина была связана гужбой, свитой из лозы, которая, в свою очередь, крепилась к жорстям. Гребенки соединялись стальными тросами.

Осадчий взял на гак спаренный плот объемом в десять тысяч кубометров древесины. Я знаю, что по Волге и Каме буксируют плоты по восемьдесят и сто тысяч «кубов», но по Днепру и десятитысячных плотов никогда не водили. Это только со стороны кажется, будто Днепр необъятно широк. Судовой ход извилист и узок, и капитанам приходится определять фарватер не только по судоходной обстановке, а угадывать его по таким, казалось бы, неверным признакам, как цвет воды, игра бурунов и близость земли.

Мы шли ночью. Впереди буксира река расплескивала зеленые и красные огоньки бакенов.

Капитану Осадчему было уже под семьдесят. Всю свою жизнь он плавал по Днепру и знал направления всех прямых и косоструйных течений, все рукава и каменные «заборы». Осадчий только изредка оглядывался, чтобы посмотреть на караван.

Плот выгибался дугой. Волна била внахлест, и тупые лбы тяжелых бревен, уложенных в четыре наката, то и дело скрывались под водой. А далеко-далеко, в самом конце каравана, метались в неверном свете костра тени людей.

Мы прошли мимо Старого Глыбова и древнего Лютежа, о котором упоминается в летописи X века, когда показалось село Новые Петровцы.

В этом селе, в школе, 30 октября 1943 года генерал Ватутин отдал приказ об освобождении столицы Украины.

Среди частей, форсировавших Днепр выше Киева, был и тот понтонно-мостовой батальон, в котором я начинал войну. Я был тогда ПНШ, а мои институтские друзья Николай Стадничук, Сергей Клигерман и другие — командирами взводов.

И вот после долгой разлуки мы встретились в… институте. На второй день после освобождения Киева. Шагать приходилось по обрывкам наших собственных дипломных проектов. На лестнице лежал гипсовый Давид с отбитой рукой.

Николай Стадничук был уже комбатом. За форсирование Днепра ему присвоили звание Героя Советского Союза.

Долгим протяжным гудком салютовал «Генерал Ватутин» старым окопам и блиндажам, поросшим чабрецом и несмелой травкой.

Через десять лет там, где был расположен командно-наблюдательный пункт генерала армии Н. Ф. Ватутина, по проекту моего институтского товарища лауреата Государственной премии А. Милецкого воздвигли памятник-музей.

О боях за Днепр написано много книг. Лучшая из них, как мне кажется, — это повесть Юрия Бондарева «Батальоны просят огня».

Сам я переправился через Днепр в обыкновенной лодке-плоскодонке, когда в Киеве немцев уже не было. Горел подожженный университет.

Помню еще переправу через Десну. Наши части форсировали водный рубеж в районе Боровска. Старый бакенщик Павло Васильевич Дуля вместе с дочерью всю ночь просидел на веслах. Командование наградило его орденом Красной Звезды.

…Караван приближался к киевским мостам.

Ширина судоходных пролетов этих мостов превышала ширину нашего плота только на два метра. А длина плота достигала 800 метров. Таким образом, нашему капитану предстояло втянуть деревянную нитку в игольное ушко.

Разумеется, капитан Осадчий мог поступить иначе. Куда как просто было стать на якорь, развязать плот на гребенки и пропустить его вниз по частям. Но на это ушло бы много часов. Поэтому Осадчий отдал приказ спустить с плота цепь-волокушу, которая сдерживала ход каравана, а сам, нащупав струю фарватера, точно «заправил» караван в судоходный пролет. Этот же маневр он повторил и в Черкассах и в Кременчуге. До Днепропетровска мы шли восемь суток.

Еще один рейс я совершил через два года с другим плотоводом, Кузьмой Васильевичем Дороховым, который плавал на четырехсотсильном буксире «Академик Богомолец».

Навигация уже закончилась. Вода была ленивой, она как бы отяжелела. По реке плыли редкие щербатые льдины.

Днепр вот-вот должно было затянуть тонким зеленоватым ледком. Но Дорохов, рискуя зазимовать на плесе, вызвался доставить караван в Кременчуг. Там он передал его с гака на гак капитану парохода «Академик Крылов» Гурию Гурьевичу Прянишникову.

Мне посчастливилось: я был дружен со всеми последними могиканами плотосплава — в Осадчим, Дороховым и Прянишниковым. Ведь теперь плоты по Днепру уже не водят.

Святой Владимир как бы осеняет крестным знамением наш пароход, и тот медленно отваливает от дебаркадера. И сразу начинается чудо дивное: солнце занято космической плавкой, и колокольня лавры разбрызгивает во все стороны золото искр. Следом вспыхивают купола и маковки церквей Выдубецкого монастыря, где, если верить преданию, выплыл («выдубал») сброшенный в Днепр деревянный языческий идол Перун. Потом… Мосты, закусившие удила; кручи; пыльный шлях, идущий наизволок; ветряки и вербы; и синий (вода), голубой (небо), желтый и зеленый (земля) прохладный свет заливает глаза.

А слева берега стелются полого, вода бурлит и вспучивается почти до горизонта, и влажный, теплый ветер мая, пахнущий черноземом, яблоневым цветом и росной зеленью, едва касается поверхности реки. Потом ветер бессильно падает на воду, и все вокруг стихает в ожидании ночи.

А вода… Только летом она легкая и быстрая. По весне днепровская вода тяжелая, густая. И цвет ее по меньшей мере четырежды меняется на дню. Густо-коричневая на рассвете, она как бы исподволь начинает свежо голубеть, потом розовеет и к ночи снова обретает какой-то глухой и темный цвет.

Весной река подмывает глинистые кручи, и те обрушиваются на нее всей своей тяжестью. Тогда вода бурлит, мечется и злится оттого, что наткнулась на новое препятствие, и набрасывается на него с яростью, отступает и снова набрасывается. Она ищет слабину и, найдя ее, штопором ввинчивается в грунт, чтобы промыть себе новый ход.

Как описать все это? Как объяснить, почему река то быстрая, звонко-стремительная, то величаво-спокойная, то лениво-медлительная? И почему так молодо и бешено клокочет она, ударяя в скулы буксира? И отчего пенятся, умирая за кормой, изжелта-зеленые валы?..

В ненастный штормовой вечер Константин Георгиевич Паустовский рассказывал в Ялте о своей поездке по Днепру с Максимом Рыльским и новеллистом Вадимом Охрименко. Спутники Паустовского везли «боеприпасы» в стеклянной таре, и легко представить себе, какими были их трофеи. Рассказывая об этом, Константин Георгиевич тихо посмеивался, и перед его слушателями как бы оживал «недвижный Днепр».

Так тонко чувствовать красоту наших рек умеет, пожалуй, лишь еще один человек, Иван Сергеевич Соколов-Микитов.

Замечательный русский писатель, он летал в первую мировую войну на «Илье Муромце», потом плавал матросом на «купцах» по Средиземному морю, ходил на ледоколе по Северному морскому пути, а теперь вот уже много лет проводит теплые месяцы в избушке на Волге. Перечитывая его рассказы, постоянно дивишься их тихой музыке. Кажется, будто слышишь, кеи журчит ручей, как токуют тетерева в мае и шумно срывается с земли стрепет. А заметили ли вы, как после дождя занимается бледный, водянистый рассвет?