Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

• Название: Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
• Автор: Катрин Панколь
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-17-086282-5

На Жозефину наседает издатель, требуя от нее новую книгу. Но ей не до творчества: младшая дочь только что завела первый взрослый роман, старшая превращается в копию своей интриганки-бабушки; расположения Жозефины добивается красавец Филипп (но не так-то просто принять ухаживания мужа своей умершей сестры!), а лучшая подруга пребывает в депрессии и постоянно требует внимания и утешения.

Однажды утром Жозефина находит на помойке чей-то дневник. Она и подумать не могла, что именно в нем найдет утраченное вдохновение и вкус к жизни…

---

Я чувствовал, как сердце у меня медленно скукоживается.

— Вы правда уезжаете?

Он удивленно вздернул бровь, как в кино. Мне показалось, будто он продолжает играть какую-то роль.

— Уезжаю, а ты остаешься. Но нам обоим потом будет приятно вспомнить нашу дружбу.

Я, должно быть, выглядел до того убитым, что это стало его раздражать.

— Соте on, smile!

— Не хочу я ничего вспоминать! Мне еще рано вспоминать! Я хочу остаться с вами. Возьмите меня с собой! Я могу быть вашим секретарем, носить чемоданы, водить автомобиль, рубашки гладить, не знаю… Все что угодно! Я выучусь! Мне всего семнадцать, в мои годы учишься быстро.

— Ну-ну, не драматизируй. Это было замечательное знакомство, мы чудесно провели вместе несколько дней. Не надо сейчас все портить.

От этих его слов мне показалось, что я прыгнул с обрыва и лечу вниз, ищу какую-нибудь корягу, чтобы зацепиться, и не нахожу. Он уезжает, уезжает, а я остаюсь. Что меня ждет? Политехническая школа, женитьба? На ком? Да какая теперь, собственно, разница… Пусть будет Женевьева, она хоть все знает, обо всем догадалась. С ней у меня останется хоть какой-то флер этой избытой любви. Ей я смогу рассказывать и пересказывать, как мы сидели с ним, разговаривали, пили шампанское, смотрели на парижские крыши… Да, я поступлю в Политехническую школу и женюсь на Женевьеве. Ведь он уезжает, и ему от этого ни больно, ни грустно.

— Come on, my boy! — повторил он досадливо.

Будто я сделал какой-то жуткий ляп. Мне было так стыдно, словно я вывалялся в грязи.

За ним пришел шофер, пора было ехать обратно в гостиницу. А я так и стоял, как последний болван, со слезами на глазах.

До чего же я был себе противен! Увалень! Тюфяк! Никакой элегантности!

Я смотрел ему в спину. В эту минуту я больше ничего о нем не знал. Как будто все, что было между нами, все эти доверительные разговоры мне приснились. Будто их не было вовсе. Все, он об этом забыл, для него это кончено.

Впервые в жизни я почувствовал себя лишним. Не у дел. Страшное чувство, будто моя жизнь прожита.

Ужасно.

Я уже собирался уходить, как заметил на каком-то столе коробку из-под шарфа. Я заглянул: шарф был на месте.

23 января 1963 г.

Самый печальный день в моей жизни. Сам не знаю, как у меня еще хватает сил писать…

Когда я вернулся с его дня рождения, дома меня ждал жуткий скандал. Директор подготовительных курсов позвонил родителям и рассказал им про мои прогулы. Ваш сын, дескать, перестал заниматься, вечно пропускает без уважительной причины, словом, нам придется его исключить. Отец был в бешенстве. Он так стиснул зубы, что чуть не стер себе челюсть в порошок. Мама плакала и твердила, что я загубил свою жизнь, из меня ничего не выйдет, одна дорога — в армию. Меня заперли в комнате и два дня не разрешали выходить, ни с кем встречаться, никаких звонков. А это были последние два дня, что он был в Париже. Я чуть не умер! Через окно я выбраться не мог, мы живем на седьмом этаже. Я ровно ничего не мог поделать.

Это было все равно что попасть в тюрьму.

Папа пошел к директору. Не знаю, что он ему наплел, но вроде как мне дали последний шанс. Тоже мне, шанс!

Мне разрешили выходить из дома, но строго запретили возвращаться на съемки. Хотя я бы и так не пошел, съемки уже закончились.

Я только не знал, уехал он или задержался на пару дней в Париже. Может, решил еще погулять по набережной Флер, это был его любимый маршрут…

Поэтому вчера после занятий я помчался в его гостиницу.

Консьерж сказал, что он уехал, но оставил мне записку. И протянул мне конверт со штампом отеля.

Я не сразу его распечатал. Слишком сильно стучало сердце.

Я прочитал это письмо вечером у себя в комнате.

«Му boy, запомни: каждый сам несет ответственность за свою жизнь. Не нужно никого винить за свои ошибки. Каждый сам кузнец своего счастья, а порой — и главная преграда на пути к нему. Ты сейчас только начинаешь свою жизнь; моя клонится к концу. Я могу дать тебе только один совет: слушай, слушай тихий голосок внутри себя, прежде чем отправишься по дороге жизни… А когда расслышишь, следуй ему слепо, без колебаний. Не давай никому сбить себя с толку. Никогда не бойся требовать и добиваться того, к чему у тебя лежит душа.

Вот это и будет тебе труднее всего, my boy. Ты так вбил себе в голову, что ничего не стоишь, что не можешь вообразить себе действительно яркое, счастливое будущее, в котором оставишь свой след. Но ты молод, ты еще можешь стать другим, и ты не обязан жить так, как живут твои родители.

Love you, my boy…»

Я перечитал это письмо несколько раз. Не верилось, что я его больше не увижу. Я не хотел в это верить! Он ничего не оставил, ни адреса, ни телефона, ни почты до востребования. Теперь мне его не разыскать.

Как я плакал!..

Я подумал: моя жизнь кончена.

И правда, кончена.

25 декабря 1963 г.

Премьера «Шарады» в США. В газетах пишут — огромный успех. Перед мюзик-холлом «Радио-сити» на Шестой авеню с шести утра выстроились тысячные очереди за билетами. Холод, дождь, а они стояли и ждали…

В одной газете напечатали интервью со Стэнли Доненом, в котором тот говорит о нем: «Среди актеров нет равных Кэри Гранту. Он бесподобен. Его игра выверена до мелочей. Он излучает непринужденность и уверенность в себе, выглядит на редкость естественно — но это результат величайшей сосредоточенности. Все продумано до мелочей. В его игре не чувствуется ни тени страха. Когда он читает сценарий, то исписывает его пометками вдоль и поперек. Все рассчитано поминутно. Он виртуозно владеет искусством детали. Его дарование — не от бога: это плод колоссального труда».

И мне показалось, что на этот раз он ускользает от меня окончательно.

И еще мне попалось такое замечание" Тони Кертиса: «Когда Кэри Грант подносит к губам чашку кофе, на этом можно научиться большему, чем за полгода на любых актерских курсах».

А чему я у него научился?

Чему я у него научился?»

На этом черная тетрадка закончилось. Жозефина перевернула последнюю страницу и подумала, что уж она-то у Кэри Гранта научилась многому.

Зоэ закрылась у себя в комнате с подругами: Эммой, Полиной и Ноэми. Они готовили доклад по Дидро. Завтра им представлять его перед всем классом и учительницей, мадам Шокар.

Зоэ очень старалась, чтобы не ударить в грязь лицом. Мадам Шокар такая славная!

Полулежа на кровати, она думала про Дидро.

И про Гаэтана.

Гаэтан!.. С того серьезного разговора у них был совет да любовь. Зоэ мысленно составляла список: «Чего я хочу и чего не хочу». Это была такая игра. Чем длиннее список, казалось ей, тем крепче, сильнее, долговечнее ее любовь. «Я не хочу, чтобы наша любовь ослабела. Я хочу, чтобы всегда было как в самом начале, когда в душе звучат песни, сердце взмывает вверх и вся жизнь — в розовом свете. Я не хочу, чтобы мне надоело. Я хочу любить его как можно дольше. Я не хочу «падений и взлетов». Я хочу, чтобы у нас всегда все было на стокилометровой высоте. «Twist and shout, corne on, corne on, baby now…»[71] Я хочу, чтобы у нас была настоящая великая любовь, как у Джонни Деппа и Ванессы Паради, in love на всю жизнь».

Подружки старательно писали карточки.

Они сами выбрали тему по Дидро: нонконформист, резкий на язык.

«Обожаю Дидро, — повторяла про себя Зоэ, перечитывая свои записи. — Как он всех уделывает!.. Люлли, Мариво… Расина, по крайней мере как человека, обзывает последними словами: «обманщиком, предателем, честолюбцем, завистником, злым». Но при этом прибавляет: «Он и через тысячу лет будет исторгать слезы; он будет вызывать восхищение во всех частях земного шара; он будет учить человечности, состраданию, нежности. Спросят, кто он был, из какой страны, и позавидуют Франции. Он заставил страдать нескольких людей, которых больше нет, которые почти и не вызывают в нас участия; нам нечего опасаться ни его пороков, ни его недостатков. Конечно, лучше было бы, если бы вместе с талантами великого человека природа наделила его добродетелями. Он — дерево, из-за которого засохло несколько других деревьев, посаженных в его соседстве, и погибли растения, гнездившиеся у его подножия, но свою вершину он вознес к облакам, ветви свои простер вдаль; он уделял и уделяет свою тень тем, что приходили, приходят и будут приходить отдыхать вокруг его величественного ствола; он приносил плоды, чудесные на вкус, которые обновляются непрестанно…»[72]