Эмманюэль Ле Руа Ладюри - Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610

• Название: Королевская Франция. От Людовика XI до Генриха IV. 1460-1610
• Автор: Эмманюэль Ле Руа Ладюри
• Издательство: Международные отношения
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-7133-1187-2

Предлагаемая вниманию читателей книга продолжает начатую издательством серию работ из пяти томов (восемь книг) по истории Франции. Она посвящена эпохе Возрождения и Реформации. Рассматривая наиболее значительные события этого времени, автор зачастую дает им новую, оригинальную оценку. Большое внимание уделяется демографической ситуации, вопросам социального и экономического развития, укрепления центральной власти, роста и развития государственного аппарата — тем факторам, которые способствовали превращению Франции в сильное абсолютистское государство.

К работе прилагаются географические карты, генеалогические диаграммы, она снабжена справочным аппаратом.

Для студентов, преподавателей, специалистов-историков, всех интересующихся историей Франции.

---

Но оставим в покое эту сомнительную опору Лиги на юге и пристальнее взглянем вперед, через большой промежуток времени. Скажем, что в тот день, когда в 1789 году для населения Северной Франции настанет время освобождения, каким бы мучительным оно ни было, от истинного королевского абсолютизма, это население окажется, не слишком хорошо осознавая это, приблизительно в таком же положении, как в 1588 году, в период, когда провинции севера и востока Франции под эгидой Гизов стремились утвердить свою волю к самоопределению или по крайней мере к участию в управлении страной — все это в противовес политике Генриха III.

И тем не менее… Лига не является чисто национальной. Часто стремясь, вопреки целям укоренившегося галликанства, осуществить во Франции декреты Тридентского собора, она неизбежно приобретает «трансальпийский» характер, ее взгляды охотно устремляются к Риму, к государям-понтификам. Более того, Гиз получает от Филиппа II огромные субсидии — сотни тысяч звонких и полновесных экю. Можно ли думать, что золото для них только что выплавлено или отчеканено в монеты на рудниках в Потоси? Гиз, которого испанские дипломаты, ведущие переписку с мадридским двором, обозначают кодовым именем Муций, тем не менее не становится в силу этого простым тайным агентом Испанской короны, служащим осуществлению враждебных планов, которые последняя замышляет против международного протестантизма, и прежде всего против Англии (экспедиция «Непобедимой Армады» к британским берегам, которую ожидала гибель, относится именно к 1588 г.). Феодал, имеющий обширные владения во Франции и в Лотарингии, Генрих де Гиз помимо этого после «дня баррикад» (1588 г.) может твердо рассчитывать на свою огромную популярность в Париже, одном из крупнейших городов Запада. Когда он имеет дело с Филиппом, речь идет о сотрудничестве государства с государством или пэра с компаньоном. Даже более слабый по сравнению с испанским Габсбургом, который с выгодой для себя (но не без дисгармонии) «играет на мировом клавесине» (Европа, Америка, Филиппины…), Франсуа де Гиз тоже обладает, хотя и в меньшей мере, властью почти в национальном масштабе и подчас — в международном. Он может оказывать сопротивление Его Католическому Величеству в рамках их совместного альянса, воздвигнутого на основе религиозного интегризма. Герцог Лотарингии может даже пойти на то, чтобы повысить свои ставки в этой опасной партии, в которой он погибнет от руки убийцы.

Хотел ли Генрих де Гиз действительно идентифицировать себя с Карлом Великим, который якобы был его предком? Таким образом, в один прекрасный день на смену пришедшей в упадок династии Капетингов встала бы зеленеющая ветвь герцогов Лотарингских из династии Каролингов. В действительности, обсуждая этот вопрос, следует удерживаться от риторических преувеличений. Конечно, Гиз сам дал повод услужливым пропагандистам и специалистам по генеалогии, которые прослеживали происхождение герцогов Лотарингских от великого императора и дошли в этом исследовании корней семейства до Хлодиона Волосатого, наследника по прямой линии Цезаря и троянцев! Но в конце концов, несмотря на эти словесные излишества своего окружения, Гиз проявлял некоторое уважение к особе и к сану Генриха III. Самое большее, на что он надеялся, — это стать коннетаблем при особе суверена. Лотарингский принц не пошел на свержение короля Франции в мае 1588 года, он мог бы его совсем сместить, если бы действовал с решительностью, которую в данных обстоятельствах не проявил. Эта снисходительность с его стороны не была оплачена той же монетой и стоила ему жизни (спустя семь месяцев он был убит). Нельзя быть революционером только наполовину: король Валуа в декабре 1588 года не пощадит того, кто позволил ему выжить физически и политически в мае того же года.

Логический вывод: как некогда Людовик XI подрезал крылья амбициям Бургундского дома, Генрих III, а затем Генрих IV положат конец утопическим планам Лотарингии без границ… включающей в свой состав Париж, — эти прожекты какое-то время завораживали самых смелых из клана Гизов. С другой стороны, после поражения Лиги отныне во Франции и даже вплоть до XX века будет закрыта дорога для продолжительной карьеры крупной политической партии клерикального толка или просто католической партии. Последний Валуа, а затем первый Бурбон одерживают верх над Гизами. Ришелье тоже одержит верх над Морильяком. Отныне патриотизм в долгосрочном плане выше католицизма, который тем не менее остается религией подавляющего большинства французов. Страна от этого совсем не проигрывает. Даже если бы победа Лиги привела через некоторое время к удачному превращению монархических институтов в конституционные и представительные, в краткосрочном плане она означала бы господство ханжеской и монопольной нетерпимости, наподобие той, которую воплощали в жизнь Филипп II в Испании в орбите католицизма, и Елизавета I к северу от Ламанша, на территории англиканской Церкви. Трудная победа Генриха III, затем почти полная победа короля-повесы дадут французским гугенотам весьма позитивную передышку почти на сто лет (1589-1685 гг.), которая в масштабах всей страны заложит основы конфессионального плюрализма и идеологического разнообразия. Таков в конечном итоге достаточно удовлетворительный, хотя и достигнутый большими жертвами, результат всех перипетий XVI века: окончательное поражение терпит социально-политическая модель опоры на население многих городов, которая представляла собой один из столпов фундамента Лиги. Это поражение весьма выгодно для системы национально-государственной. Во всяком случае, господство переходит от первой модели ко второй. В итоге оказывается, что победившая модель (национально-государственная) в том, что касается власти, ведет во Франции к усилению абсолютизма, но в сфере духовной культуры, к счастью, порождает полулиберальную модель. Достаточно проанализировать в этом плане эпоху Ришелье, которая по прошествии 30—40 лет явилась прямым результатом падения Лиги. Лидеры протестантов и даже некоторые военные из числа протестантов терпят притеснения от кардинала. Но мыслители и писатели эпохи, в которой начиналось господство барокко и даже либертинажа, могут свободно писать и публиковаться. Франция не становится сразу же похожей на открытую и парламентскую Англию времен Ньютона и Локка. Ей по крайней мере удастся избежать печальной судьбы Испании с ее инквизицией.

Третья часть. ЮНАЯ СИЛА БУРБОНА

XI. ОТКРЫТОСТЬ

Генрих IV, который (теоретически) восходит на трон или на то, что от него осталось, в трагическом 1589 году, символизирует и разрыв, и преемственность с предшествующей династией Валуа. Очень отдаленный кузен Генриха III, он принадлежит к той семье Бурбонов, которая на протяжении трех веков жила в тени власти, часто служа ей, иногда предавая ее, и вдруг в конце XVI века оказалась выдвинутой на авансцену событий, откуда ей скоро не уйти. Беарнец, популист, по-настоящему близкий к крестьянам, которых он хорошо знал во времена своего детства и с которыми охотно встречается впоследствии, Генрих Наваррский навсегда сохранит если не бахвальство, то по крайней мере «скаредность и сердечность», которые принято приписывать его землякам с «малой Родины». Альбре по матери, он унаследовал жизнеутверждающий гуманизм Эразма Роттердамского, который был свойствен его прабабке Маргарите Ангулемской, достойной сестре Франциска I. Он также придерживается кальвинистской религии, которую принимает и энергично распространяет его мать Жанна д'Альбре: мать и сын действительно среди первых, кто подписал Ла-Рошельскую конфессию, которая на века останется символом веры французских протестантов[130].

Монарх Наварры Генрих ведет постоянные тяжбы с Испанией. В 1512 году она присоединила к своим кастильским провинциям наваррские земли по ту сторону Пиренеев — таким образом Мадрид уменьшил то, что оставалось от этого маленького королевства, до территории «величиной с куриную гузку», расположенной к северу от Пиренеев. Тем не менее Генрих, после смерти своей матери остается мини-властелином в региональном масштабе и даже в масштабе половины Франции. Кроме своего наследственного королевства он правит еще Беарном, графствами Фуа и Арманьяк; наконец, от имени короля Франции он является губернатором Гиени[131].

Южанин или, скорее, гасконец, как говорили в то время, он является истинным французом. Браки и родственные узы предков связывают его с Франциском I (на которого он даже немного похож), с Людовиком XI, а также с герцогами Лотарингии и Савойи; благодаря этим связям и наличию многочисленных кузенов он свободно вращается в международной среде франкофонных принцев крови. По своей воле или нет он провел часть детства и отрочества при королевском дворе Валуа, поэтому великолепно пишет по-французски, без каких-либо гасконских оборотов. Несколько раз он меняет свое вероисповедание, переходя из протестантства в католичество и наоборот, его вера в результате этого становится многосторонней и более глубокой[132]. Ветхий и Новый заветы придают форму и смысл его богатому опыту в плане посвящения в веру. Он знает наизусть псалмы и размышляет над ними. Он хочет быть терпимым и готов к диалогу уже в силу своего сознания, требовательного и свободного, воспитанного в духе Реформации. Его приверженность классической культуре, скорее латинской, чем греческой, достаточно велика, но не более; она стоит вне или выше религиозных конфликтов между христианами разных направлений. Она служит ему утешением в поисках нейтральной зоны, общей почвы для двух Церквей. Свободный после своего перехода в католичество, Генрих чаще поощряет католиков, не переставая, однако, больше любить гугенотов.