Гор Видал - Империя

• Название: Империя
• Автор: Гор Видал
• Издательство: Захаров
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-8159-0034-6

Юная Каролина Сэнфорд, внучка ироничного наблюдателя американских нравов Чарльза Скайлера из романа «1876» и дочь роковой женщины Эммы и миллионера Сэнфорда из того же романа, приезжает в Нью-Йорк из Парижа, чтобы вступить в права наследства. Однако ее сводный брат Блэз Сэнфорд утверждает, что свою долю она получит лишь через шесть лет. Сам же он, работая в газете Херста, мечтает заняться газетным бизнесом. Но Каролина его опережает…

Этот романный сюжет разворачивается на фоне острых событий рубежа XIX–XX веков. В книге масса реальных исторических персонажей. Кроме Маккинли, Рузвельта и Херста, великолепно выписаны портреты госсекретаря Джона Хэя, писателя Генри Джеймса, историка Генри Адамса — внука и правнука двух президентов Адамсов. Поселившись напротив Белого дома, он скептически наблюдает за его обитателями, зная, что ему самому там никогда не жить…

---

К концу поездки Платт приоткрыл свои затуманенные наркотиком глаза, увидел Блэза и сделал ему знак придвинуться поближе.

— Мистер Сэнфорд из римско-католических Сэнфордов. — Тень улыбки лишь обезобразила его мертвенно-бледное лицо. — Как поживает мистер Херст?

— Он расширяет дело, сенатор.

— Вы имеете в виду тираж? Вес? Политический вес? Как председатель всех этих клубов?

— Газеты в других городах. Новые газеты.

— Да, в этом он знает толк. — Платт сел еще прямее и скорчил гримасу от боли.

— Мне интересно узнать, сэр, что вы думаете о поддержке сенатором Ханной кандидатуры Корнелиуса Блисса.

— По-моему, это означает лишь, что Ханна чертовский болван и всегда им был. — Два красных пятнышка, похожие на отпечатки пальцев, появились на его пепельно-серых щеках. — Ханна — всего лишь глупый торговец-бакалейщик. Нет, не надо меня цитировать. Позвольте мне самому сначала или наконец произнести эти слова с трибуны сената. Ханна умеет делать только одно — собирать деньги для Маккинли. Но в политике он ничего не смыслит. Блисс, черт его дери, мой человек. — Религиозный Платт уже дважды чертыхнулся в присутствии Блэза. Очевидно, это действовал опий, а заодно и температура.

— Что значит «ваш», сэр?

— Блисс из Нью-Йорка. Как и я. Ханна из Огайо. Как может он работать в пользу кого-то из моего штата? — Платт прикрыл глаза, казалось, он вот-вот потеряет сознание. Алые отпечатки пальцев исчезли с его пепельно-серых щек.

Рузвельт настоял на том, чтобы Блэз поехал в отель «Уолтон» с ним и его секретарем.

— Вы сможете сообщить мистеру Херсту из первых рук, что я не добивался выдвижения моей кандидатуры. — Разговаривая, Рузвельт то и дело высовывал голову в окно кареты, бесцельно улыбаясь прохожим на Брод-стрит. Но поскольку никто не ждал столь раннего прибытия не-кандидата, на него, к его огорчению, никто не обращал ни малейшего внимания. Секретарь сидел между Блэзом и губернатором, держа на коленях круглую черную коробку.

Блэз никогда раньше не был в Филадельфии. Для него этот город был просто железнодорожной станцией между Вашингтоном и Нью-Йорком. Он с любопытством смотрел в окно и ему казалось, что он очутился в каком-то городе на Рейне или в Голландии; кругом стояли сверкавшие чистотой кирпичные дома, но ходили — тут невозможно было ошибиться — американцы. В городе оказалось много чернокожих, в большинстве своем бедняков; множество белых, в большинстве своем состоятельных, были в легких летних костюмах. Блэз, никогда не носивший шляп, обратил внимание, что почти все мужчины были в жестких круглых соломенных шляпах, защищавших своих владельцев от едва ли не тропического солнца.

Когда карета остановилась у отеля «Уолтон», вокруг собралась изрядная толпа, желавшая поглазеть на знаменитостей, прибывающих на политическую арену. Всюду красовались яркие цветные плакаты и среди них — восхвалявшие «Лихого всадника Рузвельта». Но больше всего было круглых улыбающихся лиц Маккинли, похожего на добренького американского Будду.

— Быстрее! — Рузвельт постучал по крышке коробки, что лежала на коленях его секретаря. Тот снял крышку как раз в тот момент, когда швейцар распахнул дверцу кареты и толпа подалась вперед, чтобы увидеть, кто в ней сидит. Рузвельт снял котелок, передал его секретарю и достал из черной коробки свое знаменитое сомбреро, которое он лихо, слегка набекрень, надел на голову. Затем стремительным движением руки загнул поля вверх и, забыв про больной зуб, словно поворотом рубильника включил свою знаменитую улыбку и выпрыгнул из кареты на тротуар.

Тут же раздались приветственные выкрики, что несказанно обрадовало губернатора, пожимавшего протянутые к нему руки и медленно продвигавшегося к подъезду.

— У меня такое впечатление, — сказал Блэз секретарю, — что губернатор готов к выдвижению своей кандидатуры.

— Он готов принять то, чего желает народ, — бесстрастно сказал секретарь. — Он не стремится к должности вице-президента, и уж конечно не примет ничего из рук партийных боссов.

Хотя в рузвельтовском номере не оказалось пенсильванского босса сенатора Куэя, там был его заместитель Бойс Пенроуз, второй сенатор от Пенсильвании, явившийся приветствовать Рузвельта; они удалились в спальню на совещание, пока номер заполняли рузвельтовские сторонники.

Блэз отправился в свой номер чуть дальше по сумрачному коридору, уже пропахшему сигарным дымом и виски. Он разобрал свои записи, затем спустился в холл, где находилась телефонная переговорная комната и позвонил в Нью-Йорк Брисбейну.

— Дело в шляпе, — сказал он, весьма довольный собой. Наконец-то он сам придумал нужный заголовок. Брисбейн был в восторге.

— Можете ли вы назвать эту шляпу кандидатской?

— Если не я, то уж вы наверняка ее так назовете, мистер Брисбейн.

— Отличная работа, мистер Сэнфорд. Шлите материал. Завтра решающий день.

— Но ведь завтра воскресенье.

— Политики, а также мусульмане не соблюдают дней отдыха. Смотрите в оба. Рузвельт собирается повернуть конвент еще до его начала.

В воскресенье губернатору Нью-Йорка и впрямь было не до отдыха. Насколько мог судить Блэз, ни одна церковная скамья в городе не удостоилась в тот день чести принять на себя губернаторское бремя, не следовал губернатор и предписанию господню относительно дня отдохновения от трудов. В своем гостиничном номере он был более всего похож на голландскую ветряную мельницу, когда энергичными движениями рук вверх и вниз подкреплял свои аргументы; кроме всего прочего правая рука регулярно выбрасывалась вперед для мощных рукопожатий.

Никем не замеченный, Блэз устроился в углу рядом с политическим обозревателем «Балтимор сан», который просил передать Херсту, чтобы тот не покупал «Балтимор икземинер».

— Богом проклятая газета, — сказал этот пожилой человек, достав из кармана помятую серебряную флягу и отхлебнув изрядный глоток; Блэз уловил запах кукурузного виски.

— По воскресеньям в Филадельфии ничего не купишь, — сказал балтиморец, как бы оправдываясь.

В противоположной стороне номера спиной к окну с видом на поразительно узкую, вопреки названию, Брод-стрит стоял Рузвельт и захлебываясь ораторствовал к вящему удовольствию делегатов конвента, в чьих глазах отражалось не только восхищение или даже вожделение, но и беспокойство: драма еще не написана, а до тех пор этот до мозга костей эгоистичный хор не знал, кому подпевать. Если в среду выдвинут кандидатуру нынешнего фаворита Долливера, то в номере Рузвельта не будет слышно никакого хора, и эта пышущая энергией ветряная мельница у окна не будет больше крутиться, вдохновляемая живительным ветерком, исходящим от неистовых хористов.

— Что происходит? — спросил Блэз. Если сомневаешься, спрашивай человека осведомленного, таков был очевидный, хотя и слишком часто игнорируемый совет Брисбейна молодым журналистам.

— Все и ничего. Этот пижон, — балтиморец кивнул в сторону Рузвельта, — никак не может решиться. Он думает, что если станет вице-президентом, с ним в политическом смысле будет покончено. Они ведь чаще всего исчезают бесследно. Он предпочел бы снова баллотироваться в губернаторы, но Платт этого не допустит. Так, может быть, бросить вызов Платту? Сразиться с ним? На это не хватает смелости. Вот перед каким выбором он стоит.

— Он еще молод. — Блэз привычно называл тучного коротышку губернатора, что был старше него лет на двадцать, «молодым».

— Он нацелился в следующий заход стать президентом. Но он знает, что это не удавалось ни одному вице-президенту после Ван Бюрена. А вот губернаторы Нью-Йорка всегда на очереди. Сейчас Платт либо зашвырнет его на верхнюю полку, либо выбросит на свалку. Вот он и ходит кругами.

И в самом деле это было точное описание того, что сейчас делал губернатор: он в буквальном смысле кружил по комнате и говорил, говорил, говорил. Сенатор Пенроуз удалился, заявив, что делегация Пенсильвании поддержит Рузвельта.

— Так называемая политическая машина, — сказал бывалый журналист из Балтимора. — Какая ирония судьбы — реформатор, которого толкают вверх партийные боссы.

Следующей явилась делегация Калифорнии, не знавшей пока партийных боссов. Калифорнийцы радостно приветствовали Рузвельта, и губернатор, пожимая руки, называл многих их них по имени.

— Мы с Рузвельтом до конца! — выкрикнул руководитель делегации.

— Запад — за Рузвельта! — крикнул кто-то еще.

— Запах? — удивленно переспросил балтиморец, поспешно делая какие-то заметки на широком грязном манжете.

— Запад, — сказал Блэз.

— Я стал туг на ухо, — улыбнулся старик. Когда он говорил, крупные зубные протезы ходили ходуном у него во рту. — В этом слове тот ключик, который вы ищете. Вот к чему стремится Рузвельт. Он не хочет, чтобы люди думали, будто он ставленник Платта и Куэя. А вот быть кандидатом Запада…