Вера Шапошникова - Ярославичи

• Название: Ярославичи
• Автор: Вера Шапошникова
• Издательство: «Советская Россия»
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1984

Книга писательницы В. Шапошниковой посвящена Ярославской земле, ее людям, их заботам. Автор рассказывает о древних городах: Ярославле с его современной промышленностью и уникальными памятниками старины, с первым в России театром, созданным Федором Волковым; Ростове Великом с его выдающимися произведениями зодчества XVI—XVII веков, со знаменитой фабрикой русской эмали — финифти; Угличе, который известен не только древними храмами, но и прекрасными сырами, а также ручными часами фирмы «Чайка»; Андропове — городе машиностроителей; Переславле-Залесском на Плещеевом озере — родине Александра Невского.

---

— Зверь тот нападает, какой голоден, а у этих какая-то жадеба к убийству. Не то чтобы сами умирали от голода или нуждались в чем. Теперь бедных нет, у кажного книжка. У иных большие тысячи на книжках лежат...

Соседи кивали, слушая: что верно — то верно, бедных нет.

Соглашались и с тем, что лоси стали почти ручные. Пасутся возле деревни, заходят на улицы, совсем не боятся людей. А что касается лесников, те жалятся: все молодые посадки сжирают. Как только деревце дорастет до лосиной морды, они верхушку его срезают будто косой...

Узнала в дороге и о том, что в Гаютине русские печки лепили из глины. И были они прочны не менее, чем кирпичные. Искусство было такое. Теперь никакого печника не найдешь, ищи днем с огнем. Старики печники большей частью вымерли, последние подбираются. Молодежь считает зазорной, грязной такую работу. Да и зачем она им? В новых домах русских печей не ставят, на газ, на электричество перешли...

Попутчица жила не в самом Гаютине, а в деревне, входящей в состав гаютинского колхоза «Россия». Жаловалась, что там, как, впрочем, и в других деревнях той части России, которая нынче зовется Нечерноземьем, особенно остро дает себя чувствовать проблема невест. Как школу кончат, так в город. Гаютинская попутчица так расхваливала свой край, что только, казалось, и жить там и наслаждаться природой, пока еще сохраняющей первозданную чистоту.

А редко ведь это, думалось мне. Чаще всего говорят о таких отдаленных местах — дыра.

— Как вы к себе добираетесь? — спросила я.

— Автобусом. Нынче они регулярно ходят. Вот с рыбинского сойду и на гаютинский сяду. А там всего километров пять. Зима нынче теплая, пройтись одно удовольствие. А как же раньше-то на базары ходили? Нагрузишься кринками с молоком, поставишь их в кошели, по четыре спереди да по четыре сзади. Иной раз не пять, а все десять верст отшагаешь.

— И ты, что ль, ходила? — усомнился попутчик, который вез гостинцы родителям.

— Махонькая была, а и я ходила. С матушкой, с тетками. Помню все, как сейчас. Налоги были тогда, ай забыл? Все несли на базар. Ты нынче-то вон с базару несешь. За всем в магазин идешь... — кивнула, посмеиваясь, на рюкзачок. — А вы приезжайте к нам летом, — она перегнулась ко мне через проход и, не обращая больше внимания на моего соседа, снова начала нахваливать грибные леса и клюквенные болота. — И молочка парного попьете вволюшку, у нас коров не в пример другим, уж через дом-то у каждой семьи корова и телочка. Ну, может быть, через два. Старух много стало, с кормами им затруднение, они посдавали коров.

Несколько лет назад Пошехонье отмечало свое двухсотлетие. Ревнители края копошились в архивах, искали старинные документы, вчитывались в записи летописцев, скупо, но точно отмечавших события времени. Ходили по деревням, записывали легенды, сверяли их с документами, тщательно собирали пословицы, поговорки, приметы, различные заговоры, вещие «колдовские» слова, которыми извеку славилось Пошехонье. Жили они — да и сейчас живут кое-где в глубинах памяти — с древних языческих времен. Однако теряют живую силу, которую вера сообщала словам.

Читала записи, думала, кто знает в наш век научного осмысления явлений природы и жизни, вдруг пригодятся заклинания, раскроют ученые их тайную магию.

Шепчет рыбак, отправляясь на речку: «Встану ранехонько, на утренней зорюшке... Пойду-выйду на реку быструю, на струю серединную, спущу я до дна песчаного... свои сети, снасточки, крючки, мережи, засмоленные фанатики. Стану говорить на них приговоры призывные, заповедные. На крючки иди, рыбка красная, мягкотелая: осетры востроносые, налимы ленивые, стерлядки жирные, белуга — лебедь белая; в мережу — щука востроносая, окунь красноперый, палан серебристый, голавль и язь мягкобокие, плотвичка красноглазая; в сетки мелкотонкие: лещи широкие, тихие, судаки белые, толстые, лини мягкие...» И уж настрой у рыбака особый, сосредоточен он, собрал и направил свою волю на дело. Ах, как часто мы издевались над этими заговорами! Подумать бы, зачем изобрела их народная мудрость? Какую неоценимую службу несли они в поколеньях? Как часто думают, унижая другого, что возвышаются сами. Ан нет, бывает расплата...

Да взять этот заговор: ведь он, помимо всего, — историческая справка: чем, как и какую рыбу ловили пошехонские рыбаки? А как поэтически они воспринимали природу! Каков был эмоциональный их мир! Сколь тесно было общение их с природой!

Нет, не зря потрудились пошехонские краеведы, создавая этот своего рода справочник, отразивший этапы развития края. И то, как в XVII и XVIII веках беглые люди и раскольники захватывали здесь пустующие и, казалось бы, не пригодные для возделывания земли и, заставляя их плодоносить, творили на них поистине чудеса, с точки зрения современной агрономической науки. А потом эти окультуренные и пустующие земли щедро раздавались помещикам. В 1792 году царским указом им было разрешено продавать деревни вместе с крестьянами. В музее я видела старую карту: сколько в это время здесь было деревень — сплошные черные точки. Не потому ли в конце XIX века министр просвещения издал циркуляр о «кухаркиных детях» — так он был прозван. Крестьянским детям закрыли доступ в среднюю школу. Вырос опасный для помещиков конкурент...

Я листала этот отпечатанный на машинке справочник, рассматривала старинные фотографии. В краеведческом музее, созданном на общественных началах, добровольная ревностная хранительница его экспозиций Зинаида Павловна Федотова завела для меня старинный, с узкой длинной трубой граммофон, видно, принадлежавший какой-нибудь из помещичьих семей — их было в уезде в XIX веке тридцать одна семья с землей и без земли, без усадьбы, с одним городским владением — в рост пошли купеческие роды. А облик крестьянина тех времен выразительно обрисовала известная в сороковые-пятидесятые годы исполнительница народных песен Ирма Яунзем. Крутилась пластинка, хранящая голос певицы:

Лаптишша-то на ем, черт по месяцу плел, Зипунишша-то на ем, решето-решетом, Поясишша-то на ем, что кобылий хвост, Шапчишша-то на ем, что воронье гнездо.

В уезде, славном своими швецами, ткачихами и вышивальщицами, были и праздничные наряды, передаваемые из поколения в поколение. В музее хранятся их образцы.

Рассказывала Зинаида Павловна и о «странностях» помещика Лихачева, ездившего летом на санях по усыпанной солью дороге, о родственнице богатейшего купца Шалаева, Екатерине Степановне Стойковой, «попрошайке», по прозвищу родича. Он обычно прятался при ее появлении. Екатерина Степановна собирала пожертвования на постройку в городе гимназии и интерната. И тут же Федотова добавляла:

— Нынче в нашем районе восемь средних, шестнадцать восьмилетних и двадцать две начальные школы. А кроме этого, есть школы рабочей молодежи, музыкальная с филиалом в колхозе и сельскохозяйственный техникум. В тридцать первом году открыли. За это время более четырех тысяч агрономов подготовили.

— А сколько в районе хозяйств? — поинтересовалась я.

— Колхозов двадцать да пять совхозов. Сильные есть хозяйства. Вы обязательно побывайте в «Новой Кештоме». Там как раз и есть филиал музыкальной школы.

Двадцать лет отработала Федотова в пошехонском Доме пионеров. Была директором дома. А выйдя на пенсию, с тем же жаром принялась за собирание экспонатов и упорядочение экспозиций пошехонского народного музея.

— А знаете, почему наша главная улица носит имя Преображенского? — спрашивала она и вела меня к стендам, где была запечатлена революционная деятельность пошехонцев. — Вот этот рабочий кожевенного завода и был Сергей Александрович Преображенский.

С фотографии смотрел красивый молодой человек с умным, проницательным взглядом.

— Белогвардейский мятеж, подавленный в Ярославле, не сразу утих. Мятежники подались в уезды, пытались под. нять восстания там. К нам тоже докатилась волна. Поручик Троицкий и прапорщик Поройков собрали около шестисот человек. Пытались взять город. Шли бои. Преображенский был председателем Пошехонского ревкома. Его ранили, захватили в плен. Издевались, мучали, а после истерзанного бросили в пруд. Когда подавили мятеж, Преображенского похоронили и назвали главную улицу его именем. Тогда все вздыбилось и бурлило. В том же, восемнадцатом году контрреволюционеры убили Володарского в Петрограде. На общем собрании горожан пошехонцы решили присвоить городу его имя. Нет, от старого не отказались. Поэтому наш город и носит двойное имя — Пошехонье-Володарск.

Наверное, очень любили пошехонцы свой город, коль не отбросили прежнего имени. И как же быстро входило в него все новое! Уже в двадцатом году в уезде было девятнадцать сельскохозяйственных артелей, шесть ТОЗов и пять коммун. Все, даже старики, сели за парты учиться грамоте. А в тридцать первом году здесь возникла пошехонская МТС и в район пришли первые тракторы.