Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Кемало ужасно обиделся. Крылья носа у него дрогнули.

— Оставь ты его, Кемало. Хочешь, я схожу вместе с тобой? Послушаю, что вы там говорить будете.

— Очень хорошо, пошли. Я посажу тебя вместе с делегатами, — согласился Кемало, беря меня за> руку.

— Ты иди, я тебя сейчас догоню.

— Нет-нет, пойдем вместе. Так будет приличнее.

Профсоюзное собрание проводилось в зале кинотеатра. Народу было немного — человек двадцать. Из Аданы приехал представитель профсоюзного комитета. На прошлом заседании — неделю назад — не набралось необходимого кворума, поэтому собрание перенесли на сегодня. Начальник вокзала сидел впереди, вместе с представителем. Репродуктор продолжал созывать членов профсоюза. Его громкости хватало на весь касаба. Но пополнение не прибывало. Председательствующий, телеграфист Вели, объявил собрание открытым. Грянул национальный гимн, все встали. На пост председателя профсоюза выдвинули Рефика из Кюртбахче. Кемало предложил другого кандидата — машиниста маневрового паровоза Мехмеда. Руки вздернулись, опустились. Большинством голосов прошел Рефик. Мехмед получил всего три голоса.

— Полный завал. Никто из наших не пришел, — пожаловался, подойдя ко мне, Кемало. — А ведь только и слышишь: «Много крушений, а мер никаких не принимают… Нет ни доктора, ни лекарств… Нет душевой, чтобы помыться… Цены все растут, инфляция… Надо бороться, а то Америка нас совсем задушит…» Ну и что? Никто не изволил пожаловать на собрание. Какая уж тут борьба — горе одно.

Он хотел было уйти, но я поймал его за руку.

— Погоди. Надо же послушать доклад. Чтобы знать, что делается.

— Пусти, — выдохнул он. — В такие игры я не игрок. Лучше пойду в картишки с приятелями перекинусь.

— Ты же сам притащил меня сюда. Сиди и слушай.

Я усадил Кемало на место и протянул ему сигарету. Однако слушать доклад он все равно не стал. Доклад, если его так можно назвать, оказался очень коротким. Речь шла о телеграмме, направленной генеральному директору в Анкару, с выражением сочувствия по поводу постигшей его болезни, и о сборе денег в помощь пострадавшим от землетрясения в Варто. Критических замечаний никто не высказывал. На вопрос, какие будут пожелания к новому составу комитета, ответа не последовало.

В прениях выступил один Кемало.

— Пассивная позиция, занимаемая нашим железнодорожным профсоюзом, достойна осуждения, — заявил он. — Рабочие, члены других профсоюзов, решительно добиваются демократических преобразований…

— Это политическая пропаганда! — тут же перебил его Рефик из Кюртбахче. — Предупреждаю тебя: здесь не место для такой пропаганды. Если у тебя есть к нам какие-нибудь пожелания, претензии, выскажи, милости просим.

— Нет у меня никаких пожеланий, — огрызнулся Кемало, усаживаясь.

Перешли к выборам. Мы с Кемало, не дожидаясь результатов, вышли на улицу.

— Одно и остается — пойти нализаться, — в сердцах бросил Кемало. — До чего же отсталый у нас народ! И ты, видишь ли, тоже должен поджимать хвост.

— Зачем? — сказал я. — Собери пяток-десяток товарищей. Сядьте, подумайте, что можно предпринять. Среди моих знакомых — железнодорожников — много людей с передовыми взглядами. Отчаиваться рано.

— Советы давать легко, — с горечью усмехнулся Кемало. — Мы с тобой одного Бекира не смогли разбудить и привести. Где уж тут собрать «пяток-десяток товарищей»!

— А вот и соберешь. И Бекир-эде к вам присоединится, надо только проявить настойчивость.

Кемало хотел было отправиться в свой пашаджикский ресторанчик, но передумал.

— Ладно, попробую, но уж очень трудно все это…

— Трудно не трудно — другого пути нет.

— Хорошо, попробую.

Мы пошли прямо домой. Приближаясь к нашей улице, вдруг почуяли какой-то странный запах: как будто жгли кости или кожу. Омерзительный, тошнотворный запах.

Что это? Мы недоуменно переглянулись.

За домом процентщика Мехмедгиля жил лудильщик.

— Может, это у него что горит? — высказал я предположение.

— Да нет, не похоже.

Из-за угла с ведрами, полными чистой воды с реки Айран, показалась тетушка Гюллю.

— Ты не знаешь, чем это пахнет, Кемало? — спросила она.

— Никак не можем догадаться. Может, ты знаешь?

— Уж не наш ли это дом горит? — осенило вдруг тетушку Гюллю. — Бегите! Верно, опять мой дуралей чего натворил.

Должно быть, так оно и есть, подумали мы с Кемало и припустили со всех ног. Тетушка Гюллю поставила ведра на землю и ринулась за нами.

Из окна комнаты Бекира-эде густыми клубами валил дым. Заткнув носы, мы бросились в дом. Тетушка Гюллю не отставала от нас.

— Постель горит, постель! — вопила она.

Мы ухватили Бекира за руки и за ноги и выволокли на улицу.

К нам подбежала жена Кемало с маленькой дочкой.

Бекир-эде наконец проснулся.

— Что случилось? — с недоумением спросил он.

— А то случилось, что ты опять пожар устроил, свинья этакая! — накинулась на него тетушка Гюллю.

Я принес одно из ее ведер, намереваясь выплеснуть его на постель.

— Погоди, погоди! — остановила меня тетушка Гюллю. — Знаешь, какая это вода — из Айрана.

Я нашел пустое ведро и наполнил его водой из-под крана.

Но и тут тетушка Гюллю встала у меня на дороге.

— Ты мне так весь дом затопишь. Сгорела постель — и ладно. Что теперь суетиться?

Она достала с полки кувшин, плеснула в него воды из ведра и стала обрызгивать постель. Точно так же, как смачивала юфки по утрам. Нас так и обдало смрадом.

Жена Кемало с отвращением морщилась.

— До чего скверный запах! — говорила она, помогая соседке. — Обмочился он, что ли?

Я тоже принялся пригоршнями лить воду на постель.

— Матрас-то у нас шерстяной, — помолчав, объяснила тетушка Гюллю. — Так пахнет паленая шерсть, волосы. Будто жгут кости. Твои-то тюфяки небось ватой набиты. Твой муж ни их, ни одеяла не сжигает. Вот ты и не можешь понять, что это за запах.

После того как пожар был потушен, мы вместе с тетушкой Гюллю выбросили обгорелый матрас и белье на улицу.

Бекир-эде сидел на стуле, посмеиваясь.

— Ну и толстокожий же ты! Просто слон! — напустилась на него тетушка Гюллю. — Натворишь бед — да еще и ухмыляешься. Пожар ли в доме, соседи ли над тобой потешаются — тебе на все наплевать. Ничем тебя, видно, не прошибить.

Бекир-эде поднялся, вошел в дом. Вынес кисет с табаком, зажигалку, сел на прежнее место и принялся сворачивать цигарку. По движениям его пальцев видно было, что он злится. Тетушка Гюллю продолжала взывать к Аллаху, плакала, собирая прожженные простыни.

— О Аллах! Всякий груз должен уравновешиваться противовесом. А ты весь груз возложил на мои плечи. Стыдно мне в глаза добрым людям посмотреть. А мужу, олуху этакому, хоть бы что. Хоть кол на голове теши.

— Заткнись! — рявкнул Бекир-эде.

Тетушка Гюллю побежала за подушкой и бельем.

— Ишь ты раскомандовался! «Заткнись!» — возмущалась она. — А во всем виноват сам. Видите, соседи, какие муки мне приходится терпеть?..

Я отправил Кемало, вместе с женой и дочерью, домой и принялся по одному, по двое выпроваживать соседей, собравшихся на веранде.

Бекир-эде вдруг вскочил и, схватив обгорелые остатки простыни, начал поджигать их зажигалкой.

— Вот увидишь, я весь дом спалю, — пригрозил он жене.

— Оставь, Бекир-джан. Все и без того взбудоражены. Зачем собирать весь Февзипаша? Не жги простыню.

— Да черт с ней! Подумаешь, какая беда — постель сгорела. Было бы из-за чего оскорблять меня… «Олух»… «Кол на голове теши»…

— Ты и есть олух! Олух царя небесного! — выкрикнула тетушка Гюллю. — Кому полный ум достался, а тебе лишь половина!

Бекир-эде ринулся вперед и повалил жену одним ударом своего тяжелого кулачища. Потом стал размахивать им во все стороны. Я попробовал схватить его за руку.

— Куда ты суешься! Не лезь! — пробасил Бекир-эде и ткнул меня в грудь, чуть ребро не проломил. Кулак у него был как стальной. Я так и сел.

— Ты не просто олух, — сказал я, — ты помешанный, буйнопомешанный!

Тетушка Гюллю все еще не могла встать. Бекир-эде уселся на стул и принялся сворачивать цигарки. Свернет — и положит в коробку, свернет — и положит в коробку. Так, не говоря ни слова, он накрутил тридцать-сорок цигарок. И все они у него ровные, аккуратные, одна в одну.

Вечером мы с тетушкой Гюллю занялись уборкой дома. Отобрали более или менее целое белье, сгоревшее — выбросили.

Только тогда Бекир-эде наконец встал. Коробку со свернутыми цигарками он положил на подоконник, с наружной стороны дома. Тетушка Гюллю унесла ее в дом, ворча: «Чтоб тебя Аллах разразил с твоим куревом». Потом постелила во дворе циновку, бросила на нее два миндера и начала их латать и штопать.