Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Садуллах переступил с одной ноги на другую:

— Ах, мой бей, хочешь сердись, хочешь обижайся, но я скажу тебе правду. Тем мукам, что я терплю здесь, в Анкаре, вот уже три дня, прости, стыдно говорить об этом, ей-богу, стыдно, и гявур не посмеет подвергнуть мусульманина! Ни за что! А вы вот подвергаете!

— Что, что, что? Мы подвергаем вас мукам? Еще чего! Вы там не умеете следить за собой, то и дело заболеваете. А мы здесь и впрямь терпим муки из-за всех ваших болезней! Кому же на кого жаловаться? Нет, вы только посмотрите на этого господина хорошего, он еще на нас жалуется! Воистину, этот мир перевернулся вверх ногами!

— Да, ни веры, ни уважения к господу нашему не осталось, мой бей!

«Помни, с кем говоришь. Не распускай язык, — внушал себе Садуллах. — Лишь бы дело твое уладилось. Да, ты уж натерпелся досыта, мочи нет. Но потерпи еще немного». Но сдержаться он не мог.

— Чего и говорить, удивительная страна! — Тут Джевдет-бей, а он и впрямь был родом из деревни, вспомнил старинную поговорку, застрявшую где-то в уголке его мозга. — Волу бы вопить, а вопит арба!

— Ну при чем тут вол и арба, мой бей? Совсем не так обстоит дело. Я ведь сюда не по доброй охоте приехал! Дочь моя тяжело больна, того и гляди помрет в хане! Больница государственная, вы дочку мою не берете! Знали бы вы, какие большие налоги мы платим каждый год!

Джевдет-бей рассмеялся.

— Всего, что платит ваша деревня, здесь не хватит на жалованье одному чиновнику. Одно название — налоги. Знал бы ты, сколько нам приходится платить! Ведь какое жалованье, такой и налог.

«И как я умолял Аллаха, чтоб он меня выручил, — размышлял Садуллах. — Не выручил. А ведь ему все известно. Сам я где только не воевал. Сыновья мои служат. Думал, могу надеяться на помощь государства, добрался аж до самой Анкары. Одно у меня желание — чтобы доктора позаботились о моей больной дочери. А они все до одного требуют денег! Наше государство, слава богу, ишь какое большое! Понастроили высоких домов, проложили асфальтовые дороги. Все так и сверкает кругом. Шик-блеск».

— Ну что ж, давай закругляться, Садуллах-бей! — В этот момент его взгляд упал на драный ботинок Садуллаха. — Давай закругляться, дядюшка. Наш долг — расширять и развивать больничное дело. Но если мы каждого будем лечить бесплатно, то ничего у нас не получится. Господин декан уже сделал тебе большую скидку. Половину скостил. Так ты заплатил бы хотя бы эти полторы тысячи — тебе ведь известно, что лекарства обходятся недешево. Вся аппаратура, все приборы из-за границы! Они тоже дороги. А строительные материалы — тут уж и говорить не приходится, дороговизна бешеная. Я могу сделать для тебя только одно. Приводи сюда свою дочь, пусть ее полечат. А мне ты вышлешь долговое обязательство: после лечения дочери поедешь в деревню и сразу же переведешь деньги на наш счет. Так предписывает закон. Имей в виду, что твоя земля, твой плуг, борона — все будет продано.

Глаза у Садуллаха заблестели.

— Есть же на свете милосердные люди, — шепнул он тихонько. И погромче: — Вот и решилось мое дело! Спасибо тебе, мой бей! — Потом еще громче: — Этого я и просил! Только этого! Да благослови тебя Аллах! Пусть принесут бумагу, я приложу палец. Ох как я рад, мой дорогой господин!

Джевдет-бей позвал одного из секретарей:

— Принесите кредитный бланк! Дайте этому дядюшке подписать долговое обязательство, а потом направьте к доктору Эсаду Четину, пусть лечит его дочь. Он посмотрел на Садуллаха и сделал рукой знак, мол, ступай.

Садуллах вышел вместе с секретарем.

Полуденное солнце висело в самом зените. Однако его не было видно за многослойными облаками. Садуллах с бумагой в руке пошел к выходу. Кто этот Эсад Четин, раздумывал он. Не тот ли доктор, которого он видел? «Да кто бы ни осматривал, лишь бы стали лечить наконец. Слава тебе, великий Аллах! Есть же хорошие люди у нас в стране! Правда, уж очень долго канитель разводили, натерпелся я горя, но что поделаешь? Лишь бы дочку мою спасли… Как она сейчас там в хане, моя Джемиле! Единственная моя…»

Он шел быстро, не останавливаясь. Ноги сами находили дорогу. Порою он пускался в бег. Дыхание перехватывало, сердце билось стесненно. Но это еще не беда. В освободительную войну у него был приятель курд по имени Идрис. Ефрейтор по званию. Так вот этот Идрис — потом он погиб — часто говорил: «Эта беда — еще не беда!» Кровавые, пороховые то были годы. Храбрейшие люди гибли. Гявуры дрались насмерть.

Наконец он добежал до хана. Нужно было немедленно взять такси — и в больницу Ходжаттепе!

Мустафенди сидел за стеклом в своей конторке. Лицо у него было бесцветное, блеклое.

— Слава Аллаху, Мустафенди! — сказал Садуллах. — Меня принял сам распорядитель капитала! А я выдал долговое обязательство. Сейчас же отвезу Джемиле! Будут лечить! Трудновато было этого добиться, но все же добился, слава Аллаху!

Он подождал, что ответит Мустафенди, но тот промолчал. Садуллах взбежал на второй этаж. Открыл дверь, вошел в номер.

Джемиле лежала скорчившись на обнажившихся железных пружинах кровати. Платок упал с ее головы, волосы растрепались.

— Джемиле! Доченька, Джемо-о-о! Вставай, мое дитятко! Дело твое уладилось, вставай! Спишь, дочка? Вставай, сейчас же поехали в больницу. Доктор велел тебя привезти как можно скорее. — Он наклонился, протянул руку к ее голове. Погладил раз-другой по волосам. Потормошил за плечо. — Вставай, доченька! Быстрее! Поехали! Я дал долговое обязательство. Как только вернемся в деревню, соберем деньги, вышлем! Вставай же, доченька! Есть же еще добрые люди на свете! Дай Аллах им всем счастья! Долго пришлось мне их уговаривать, в конце концов согласились.

Веки у Джемиле были сомкнуты. Голова свисала вниз.

— Джемиле! Ну, взгляни же на меня! А-а-а-а! Посмотри же на меня, доченька! Уж не мучай и ты меня! Джемиле! Дже-мо-о-о!

Он провел рукой по ее лицу, как будто стирая что-то, осторожно погладил. Лицо было холодное. Вдруг его пробрала дрожь. Он приоткрыл один ее глаз.

— Джемиле-е-е!

Садуллах почувствовал вдруг озноб. Сердце у него упало.

— Джемиле-е-е! Джемиле, ты слышишь?

Дочь все еще дышала, она слегка пошевелила губами.

— Боже! Как я испугался, аж сердце оборвалось! Нет, Аллах не оставит нас своей милостью.

Джемиле приоткрыла глаза. Чуть-чуть. Видимо, узнала отца, что-то сказала, вернее, хотела сказать. Садуллах расслышал только: «В де…» Она еще раз сказала: «В де…»

— Вде?! Что значит, доченька?

— В де… — повторила Джемиле. Звуки с трудом выходили из ее горла, будто кто-то их выталкивал.

— Может, тебя тошнит, доченька?

— В де…

Больше ничего не сказала Джемиле. И поблекших зеленых глаз своих не закрыла. Губы тоже остались открытыми. Из-под них виднелись ржавые зубы.

Садуллах хотел взвалить дочь на спину. Приподнял ее, но она тут же рухнула. Он взял ее за подбородок, покачал голову, но она и глаз не открыла.

— Джемо-о-о! — вскрикнул Садуллах.

Она не слышала. Он смотрел на жилку у нее на шее, только что бившуюся. Жилка уже не билась. Он приподнял ее руку и отпустил. Рука упала на постель.

— Джемиле, дочка моя, будь молодцом, возьми себя в руки! — взывал он. — Посмотри, я принес бумагу от распорядителя капиталом, тебя будут лечить! Встань на ноги. Скажи: «Хорошо, отец, пошли в больницу». Встань, выпрямись! Ну, возьми себя в руки, дочка! — Склонившись, он еще раз посмотрел в лицо дочери. — Аллах, Аллах! Вели-и-и-кий А-а-л-лах!

И тут он окончательно осознал, что видит перед собой холодный лик смерти…

Он поднял голову.

— О Аллах, о великий мой Аллах, что же ты натворил? Я-то, стало быть, старался, уговорил, чтобы дочку мою приняли в больницу, а ты возьми да и забери ее душу!

Он возвел глаза на потолок, будто Аллах был там. Потом повалился на колени, развел руки, начал молиться. И вдруг заплакал. Так он молился и плакал. Плакал и молился.

«Что же мне теперь делать? Отвезти ее в больницу, может, она еще придет в себя? Или ей уже ничто не поможет?»

Он хорошо знал, что такое смерть. Видел ее и на войне и после нее, в деревне, в поле. И ожиданную, и неожиданную. Курд Идрис погиб в двух шагах от него.

— Да! — сказал он. — Умерла моя Джемо! Забрал Аллах у меня доченьку! Не помогут ей уже ни лекарства, ни операция. Какая же она была красавица, моя доченька! Душа ее ушла, осталось только тело! Вай, мой Аллах, вай! Вай, мой великий Аллах! Ва-ай. Я-то надеялся, Анкара мне поможет, а она меня обманула, вай, обманщица Анкара, вай!

Он взял себя в руки, встал. Вышел в коридор. Медленно спустился с лестницы. Остановился у конторки Мустафенди. Тот смотрел из-за стекла отрешенным взором. И Садуллах посмотрел на него. «Что мне сказать этому человеку? Что мне сказать этому человеку!» — спрашивал он себя. Остановился, осторожно сделал шаг вперед.