Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-89332-090-5 ISBN 5-89332-094-8 (IVт.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 4. — СПб.: Гиперион, 2004. — 976 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Четвертый том дневников охватывает период с 1899 по 1904 гг.

© К. Накамура, сост. текста, коммент., вступ. ст., 2004

---

21 января/2 февраля 1900. Пятница.

В двадцать минут десятого отправился на Цукидзи, в американскую Церковь, на посвящение Dr. Partridge’a в епископа, и вернулся в начале второго часа. Служба продолжалась почти три часа. Так как это было первое рукоположение во епископа в Японии, то епископалы постарались сделать это возможно торжественно. Семь епископов собрались для сего; три тоокейских: Mc’Kim, Awdry, Шершевский (параличный; его в облачении внесли и усадили в кресла близ престола), из Хакодате, Оосака, Киусиу и — из Шанхая — Graves. Прочего духовенства — англоамериканского и японского, начиная с archdeacon’a Shaw, было больше сорока человек. Церковь была полна иностранцами и, по преимуществу, японцами; в числе последних, впрочем, большую часть составляли ученики и ученицы. Самая импозантная часть богослужения, по–моему, — вход под пение гимна самым черепашьим шагом священнослужащих в Церковь; впереди несется высоко водруженный крест, потом ряды облаченных в белые пелеринки — точно белые рубашки поверх платья, затем высоко поднятый епископский жезл, за ним епископы. Когда вошедшие расселись, началась служба. После которой пение, проповедь, сказанная Graves’oM и переведенная тут же, по кратким фразам, на японский одним японским священником. Проповедь началась с текста «Якоже посла мя Отец, и Аз посылаю вы» и продолжалась больше получаса. Внимательно я слушал и ждал, не будет ли чего похожего на то, что епископу дается особенная благодать на совершение его служения — ни намека на это! Епископство, мол, древне, со времен Апостолов, оно важно, оно нужно и подобное; «труп, лишенный души — вся проповедь», — так и отпечатлелось в душе. Затем Партриджа возвели снизу, где он дотоле был, на возвышение — sanctuary; произнес он, поднявши руку, клятву на верность церковному учению; затем Mc’Kim предлагал ему вопросы, на которые он отвечал; затем облачили его по–епископски, возложили руки на главу его, после чего поставили его в ряд епископов.

Потом началась Литургия, за которой многие из облаченных в белые рубашки приобщились; Mc’Kim раздавал облатки, Awdry давал Чашу, причем оба они почти бегали с места на место к коленопреклоненным причастникам, подходившим одни за другими, по мере очищения места; Чашу каждый брал в руки от епископа и раз наклонял ее к устам, чтобы отпить. В продолжение всей этой церемонии в Церкви было молчание. Вообще все богослужение как–то вяло, без одушевления, хотя некоторые из японцев, облаченных в пелеринки, по–видимому, молились сосредоточенно. Что было спето — спето всеми; учащиеся поют все весьма твердо и бойко. Не понравилось мне — иногда уж слишком большая простота: епископ Mc’Kim, главный из священнослужащих, вдруг схватывается с своего места, бежит в диаконник; думаешь — что–нибудь важное, а он просто выносит книжку для Шершевского, которою забыли снабдить его прежде. Или: во время ординации читают поздравительный адрес новому епископу от японских христиан и потом торжественно водворяют его на престоле. Или: после ординации, пред Литургией, громогласное объявление по–японски, что вот теперь начнется Литургия (бан–сан) и будет приобщение некоторых — «все прочие, не участвующие в сем, сидите смирно».

Почти все богослужение было по–японски.

Видно, что епископалы употребляют все возможное, чтобы привести Японию к епископальству. И людей, и средств у них сколько — Боже! Что это сравнительно с нашей бедностью и одиночеством! Но пусть будет, что Господу угодно!

После скуки и утомления от длинного бесцветного богослужения опять добрая вещь — заключительное пение, под которое тем же невообразимо медленным шагом в преднесении креста совершается удаление всех священнослужащих и белорубашников из Церкви, куда они уходят и где разоблачаются — Бог весть! Но я, когда последняя белая полоса скрылась, а песнь все еще продолжалась, поспешил по открывшемуся свободному ходу уйти из Церкви, но не успел достигнуть своей дзинрикися, как меня на дороге схватила Mrs Dooman, к которой и ее мужу я только что перед тем, утром, послал записку, что по болезни, мешающей мне вечером выходить на сырой воздух, не могу быть у них сегодня вечером.

— У нас будете? Все епископы будут.

— Простите ради Бога! Не могу. Благодарен вам очень, но вечером доктор запрещает выходить, — и указываю на горло, стараясь говорить как можно низкими нотами.

— Горло? — улыбнулась она и ушла. Спасибо, легко отделался.

22 января/3 февраля 1900. Суббота.

О. Симеон пишет, что катихизатор в Кёото Яков Адаци женится. Невеста — двадцатидевятилетняя язычница, имеющая пред свадьбой креститься, учительница там в школе; и просит для Адаци двухмесячное его жалованье в долг, — после–де помалу выплатит.

Сильно раздосадовало меня это письмо. Женская Духовная школа при Миссии — по преимуществу для воспитания будущих жен для служащих Церкви; у самого же Адаци тут воспитывается сестра. При школе ныне ровно двенадцать кончивших курс и состоящих учительницами собственно для того, чтобы не выпустить их в языческий мир, а дать возможность выйти за служащих Церкви. И ни священники, ни катихизаторы не хотят взять этого во внимание, сколько ни втолковываешь им! Даже у академиста Мии хоть бы капля внимательного отношения к делу Церкви! Точно деревянные все!

Послал, впрочем, десять ен на свадьбу Якову Адаци; но дать в долг двухмесячное отказался — этого доселе никто не просил, и пример полагать не надо.

Был Reverend Newell, из Ниигата, конгрегационалистский миссионер, живущий там уже двенадцать лет и имеющий шестьдесят христиан в Ниигата; у него также японские катихизаторы расставлены в Нагаока, Касивазаки и прочих, почему он знаком с нашими проповедниками в этих местах. Говорит, что интерес к христианству в Хокурокудо возрастает. Звал непременно остановиться у него, когда буду в Ниигата.

23 января/4 февраля 1900. Воскресенье.

Ни ко всенощной вчера, ни к обедне сегодня идти не мог — горло все еще в плохом состоянии. Зато поработал сегодня порядочно по сведению счетов к отчету.

Из Церкви в Иваядо прошение помочь им купить землю и дом на ней для Церкви; просят дать им разом квартирные катихизатора за пять лет, то есть сто двадцать ен; прочее они сами, сложившись, уплатят. Ладно! Только ответил, что пошлю сто двадцать ен не иначе, как если земля и дом будут куплены на имя местного священника, о. Иоанна Катакура, который при сем даст (в двух экземплярах — Миссии и местной Церкви) свидетельство, что покупка не его личная, а принадлежит Церкви. При прошении христиан приложено было и прошение о. Иоанна Катакура исполнить их просьбу. Вероятно, дело состоится. А это хорошо; где христианами куплен или построен церковный дом, там не нужно Миссии расходоваться на наем молитвенного дома и квартиры для катихизатора.

24 января/5 февраля 1900. Понедельник

2/14 февраля 1900. Среда. Сретение.

Все это время, чтобы дать горлу чрез неговорение оправиться, перевода не было. Но так как работать я мог, то воспользовался сим временем, чтобы написать отчеты и донесения в Святейший Синод и в Совет Миссионерского общества за 1899 год. Сегодня этот труд совсем кончен — пакеты приготовлены к отсылке на почту.

Особенно замечательного ничего в это время не случилось.

Умер Павел Кикуци, сендаец, когда–то учившийся у меня русскому языку в Хакодате, потом отдавший сына своего восемнадцатилетнего в Семинарию здесь, на Суругадае (к сожалению, сей юноша помер в то время, когда я был в России, в 1880 году), доктор–шарлатан, но человек действенности удивительной; непременно всегда что–нибудь предпринимал, и небезуспешно: изобрел какой–то состав глины для горна, в котором расплавляются металлы, — такой, что его горны были несгораемей английских; в последнее время эксплуатировавший Огасаварадзима производством сахарного тростника и умерший ныне первым богачом и плантатором сих островов. Но и человек нравственности ненадежной: хотел обмануть меня на двести ен в то время, когда я искал места для церковной покупки (1873 год). Ныне замышлял отправиться в Китай водворять там что–то очень полезное для Китая, как болтал в последнее свидание со мною, до крайности утомительное. Царство ему небесное!

С визитом был бишоп Шершевский. К сожалению, речь его совсем неудобопонятна, десятую часть разве можно понять, а рад был погуторить и все время щебетал, но о чем, Бог весть! Хотел спросить у него советов касательно перевода некоторых терминов, например, «беззаконие — фухоо», почему нигде в китайских переводах не значится так — «фухоо», а переводится какими–нибудь другими знаками? Много он говорил о сем — понял я только, что «фухоо» будет очень слабо: «lawlessness» — «это не выражает библейского понятия». Пожалуй, что правда.

Был также с визитом новопоставленный американский бишоп для Кёото Partridge (куропатка); привозил даже с собой из Китая выписанного к его посвящению, но опоздавшего китайского ихнего епископального священника. Бишоп был в фиолетовом платье с золотым крестом на шее. «Что сей крест значит?» — спросил я. — Презент ему китайских его христиан.