Радек Кнапп - Советы пана Куки

• Название: Советы пана Куки
• Автор: Радек Кнапп
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-89091-383-8

Радек Кнапп родился в 1964 году в Варшаве, с 1976 года живет в Вене. Закончил торговый техникум, учился философии в университете, подрабатывал банщиком, продавцом сосисок в киоске, тренером по теннису. С 1994 года профессиональный писатель. Автор сборника рассказов «Франек» (1994; рус. пер. 1999), романов «Утка с апельсинами» (1996), «Бумажный тигр» (2003) и книги «Польша: инструкция к применению» (2005).

Роман «Советы пана Куки» (1999) — яркое и ироничное повествование о молодом человеке, приехавшем из Польши на «золотой Запад». Причудливо смешивая традиции плутовского романа и романа воспитания, Кнапп — проводит своего героя по улицам и закоулкам Вены, где тот попадает в смешные, нелепые и грустно-романтические ситуации.

---

Она потащила меня к картине размером с киноэкран.

— Внимательно посмотрите на нее. Не торопитесь.

На картине было изображено огромное количество танцующих обнаженных женщин. Сразу бросалось в глаза, что они ужасно толстые, кожа у них белая, как мука, и они, очевидно, страдают целлюлитом. В остальном на картине царил полный хаос. В общем, я бы такую никогда у себя не повесил.

Казалось, Ирина прочла мои мысли:

— Несомненно, эти женщины кажутся вам отвратительными. Но ведь и сегодняшняя фотомодель в те времена произвела бы фурор — как самая уродливая женщина семнадцатого века. Разгадка проста — во все времена женщины подгоняли свои фигуры под современный им идеал красоты. И о чем это говорит?

— О том, что женщины — существа бесхарактерные?

— Приберегите шуточки для двенадцатилетних покупательниц. Значит, женщина и только женщина определяет, что красиво, а что — нет. Женщина выражает идеал красоты с помощью своего тела. И поэтому у нее формируются особые отношения с ним. Она любит свое тело и заботится о нем, как о собственном ребенке. Что бы ни случилось, оно никогда не оставляет ее равнодушной. Даже старухи нередко стоят обнаженными перед зеркалом и гладят себе грудь. Женщина никогда не отказывается от собственного тела — для нее оно навсегда остается красивым. Мужчина, напротив, относится к своему телу, как к машине. В которой он сидит, жмет на педаль газа и смотрит, что показывает спидометр. И когда однажды его тело больше не заводится, он сдается и идет ко дну. Примитивно, не правда ли?

— Вы случайно не мужененавистница?

— Разве только самую малость, — она потрепала меня по плечу. — Но вам моя ненависть в любом случае не угрожает. Вы еще чересчур молоды, чтобы считаться мужчиной.

— И все-таки вы кажетесь мне красивой. Что скажете?

— Ничего, — она посмотрела на часы. — Перед уходом я хотела бы задать вам один вопрос. Только пусть это останется между нами.

— Ну разумеется.

— Какое, по-твоему, тело у женщины?

Я поднял глаза к потолку и принялся перечислять:

— Мягкое, упругое, ароматное. В некоторых местах, как марципан. А почему вас это интересует?

— Если я в чем-то и завидую мужчинам, то только в том, что они могут трогать женское тело сколько хотят.

У меня в голове зазвенел колокольчик. Неужели таким образом она дает мне понять, что предпочла бы заниматься любовью с женщиной?

Ирина с улыбкой помотала головой.

— Не делайте поспешных выводов. Вы уже показали, на что способны в качестве детектива. А теперь мне пора идти. В каменный век. Вы там были?

— Я провел там целый час. Это моя любимая эпоха.

— Но самого главного вы, конечно же, не заметили. Иначе не задавали бы мне дурацких вопросов. Под стеклом возле окна там выставлена маленькая ржавая проволочка. Видели ее?

— Кажется, нет.

— Эту ржавую проволочку сто тысяч лет назад вставляла в волосы какая-то девушка. Старейшая заколка в Европе. Если бы вы ее видели, вам бы, возможно, не потребовалась лекция о женской красоте. Подумайте об этом, легоман. Всего хорошего.

Она развернулась и пошла по паркету в сторону доисторических залов. Когда она проходила мимо окна, ее фигуру осветили лучи заходящего солнца, и на полу появилась длинная тень. Тень беспокойно ползла по стенам и застекленным стендам, пока вслед за ней самой не исчезла за поворотом. Потом я слышал только ее шаги, и они становились все тише.

Внезапно я понял, где раньше видел ее. То есть, кажется, я понял это уже тогда, когда она подвела меня к картине, — она была невероятно похожа на статую Осени у фонтана в Бельведере. Я дорого бы дал, чтобы увидеть ее лицо, когда она узнает, что ее разновидность женской красоты была воплощена в мраморе еще триста лет назад.

В конце концов, почему бы не показать ей предшественницу. Поглощенный этой мыслью я медленно побрел обратно в двадцатый век. Нигде так не мечтается о будущем, как под горящими взглядами Гитлера или Сталина.

20

Теплым августовским вечером я вошел в телефонную будку, чтобы наконец позвонить родителям. Я бросил несколько монет в автомат, который мог превратить их в какие-то жалкие две-три минуты разговора. Минута разговора с заграницей стоит в Австрии, как один трюфель. Я набрал номер. В первый раз было занято, но со второго раза я прорвался. Сначала я услышал голос телевизионного диктора — в это время отец всегда смотрит фильмы про дикую природу. В нашем квартале он даже слывет экспертом по североамериканским бобрам.

Потом услышал голос:

— Алло? — Это была мама.

Я крепче обхватил трубку.

— Мама? Это я.

— Господи! Сделай немедленно ящик потише. Это Вальдемар! — крикнула она отцу.

Телевизор тотчас умолк.

— Вальдемар, наконец-то! Почему ты так долго не звонил?

— Прости, мама. У меня были важные дела.

— Что может быть важнее звонка домой? Ты как сквозь землю провалился. О чем ты думал?

— А открытка, которую я послал? С собором Святого Стефана? Вы ее получили?

— Получили. Но там было написано только, что ты ехал вместе с каким-то оркестром и что таможенники были с тобой очень милы. Это все сказки для дедушки, светлая ему память. Почему у тебя такой сиплый голос? Ты не заболел?

— Связь такая, мама. Телефон.

— А ты не обманываешь, Зайчик?

— Мама, я считал, что с Зайчиком покончено, мне уже восемнадцать.

— Прости. Ну расскажи, наконец, как у тебя дела.

— Прекрасно. Я теперь стал настоящим знатоком Вены. Раз в неделю хожу пешком в центр, чтобы выпить в кафе чашечку меланжа. Познакомился с очень милыми людьми. Один работает в Опере. Каждый раз, когда я оказываюсь поблизости, мы болтаем о музыке. Недавно переехал из общежития на квартиру, там условия лучше.

— У меня прямо камень с души свалился. Зайчик. А как тебе австрийцы? Мы ведь знаем про них только, что они хорошо катаются на горных лыжах.

— Они невероятно дружелюбны и предупредительны. Жители Вены, к примеру, любят свой город не меньше, чем пани Мирска любила пана Мирского.

— Не слишком ли мрачное сравнение? Ведь в результате пани Мирска повесилась из-за своего мужа.

— Жителям Вены такое сравнение пришлось бы по душе. Они обожают все мрачное и зловещее.

— Странно. Другой народ, другие нравы, как говорит твой отец. А как у тебя с деньгами? Нашел работу?

— Давно! И теперь регулярно зарабатываю.

— Так и должно быть, когда работаешь, Зайчик. Наверное, тебе помогли земляки?

— О да. Иначе ничего бы не вышло.

— Ну да, мы ведь такой народ, привыкли держаться вместе. А в наше время подобная сплоченность встречается все реже, к сожалению. Приятно сознавать, что всегда можно обратиться к соотечественнику, и он тебе поможет, правда?

— Я бы не смог сказать лучше, мама.

— Что за работа?

— Продаю игрушки. Стою за прилавком, сижу за кассой. Иногда приходится еще что-нибудь делать. Ты не поверишь, мама, игрушки здесь просто фантастические. Их водяные пистолеты больше похожи на настоящее оружие, чем те, которыми вооружены наши полицейские. С таким пистолетом можно ограбить банк, никто и не заподозрит, что он не настоящий.

— К чему ты ведешь, Зайчик?

— К тому, что работа интересная. О лучшем и мечтать невозможно, большинство моих покупателей — дети. Правда, они покупают слишком много пистолетов, но думаю, это из-за того, что повсюду воюют.

— Дети легче всего поддаются влиянию. Когда ты был маленьким, у тебя не было ни одного пистолета. Мы за этим строго следили. Да, кстати, пан Кука будет рад слышать, что у тебя все хорошо. Он очень переживал, говорил, что ты вряд ли найдешь работу.

— Что я слышу?! Вы вдруг стали разговаривать с паном Кукой?

— Он вовсе не так ужасен, как я думала. Хотя у него почти нет зубов. Но если бы он улыбался пореже, то был бы очень мил. Он мне сказал, что восхищается моим мужеством. Сам бы он никогда не решился отпустить сына в такую даль.

— У него же нет сына.

— Такие люди, как он, думают обобщенно. Знаешь, он на удивление хорошо к тебе относится. Постоянно спрашивает о тебе и, кстати, просил при случае поинтересоваться, как там его талисман, сыграл ли свою роль? Ты понимаешь, о чем он?

— Очень даже.

— Это сарказм или мне послышалось? Знаешь, сарказм — не всегда признак зрелости. Подожди, Вальдемар, твой отец вырывает у меня трубку, хочет тебя о чем-то спросить. Я прощаюсь, а то дело дойдет до рукоприкладства. Мы ждем тебя, Зайчик. Береги себя.

Трубку взял отец. И тут же выпалил шепотом:

— Что ты наговорил маме? Она ушла на кухню, по-моему, у нее покраснели глаза.

— Слишком много смеялась.

— Она стала такой чувствительной после твоего отъезда. Две недели почти не спала. Доктор Килински даже прописал ей валиум.