А. Махов - Микеланджело

• Название: Микеланджело
• Автор: А. Махов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014

Микеланджело Буонарроти (1475—1564) по праву считается одним из величайших гениев мирового искусства, достигшим в своем творчестве не только пределов мастерства, но и высочайших вершин духа. Подобно другим титанам итальянского Возрождения, он проявил себя в самых разных областях — скульптуре, живописи, архитектуре, поэзии. Его долгая жизнь не была лёгкой: сложный характер и бескомпромиссность натуры лишили его друзей, наделив множеством врагов и завистников, чья клевета ещё много веков пятнала его имя. Среди множества исследований, правдиво рассказывающих о судьбе и творениях великого мастера, одним из самых заметных обещает стать его новая биография, написанная Александром Маховым — историком итальянской культуры, переводчиком на русский язык поэтических творений Микеланджело, которые предстают в этой книге не менее значимой частью его творческого наследия, чем всем известные живописные и скульптурные шедевры.

---

Подхватив последний куплет, молодёжь весёлой гурьбой покинула трактир.

— Прощайте, мастер, — ждут меня бойцы.

— Прощайте! Сколько лет вам?

— Двадцать скоро.

— О Господи, какие все юнцы, — пожимая руку повстанцу, заметил Микеланджело. — Достойная нам смена и опора.

С улицы раздались цоканье копыт и возбужденные голоса отъезжающих бойцов. Проводив отряд, вбежал Урбино:

— Послушайте! Повстанец-то — девица! Я только при прощании узрел.

— Да что ж на белом свете-то творится, — подивился Дель Риччо. — Не меч, а прялка — девичий удел.

Не в силах скрыть волнение, Микеланджело перекрестился:

— Услышь молитву, Пресвятая Дева, и в ратном деле защити юнцов. Не дай им сгинуть — огради от гнева. Пусть отомстят за кровь своих отцов…

* * *

До Ватикана дошла тревожная весть о выступлении повстанцев, всполошившая весь двор. Папе нездоровилось в те дни, и от него не отходил врач Ронтини.

— Ну что там у меня — чего умолк? — недовольно спросил Павел. — Да говори же!

— Язва, к сожаленью. Скрывать не стану — не велит мне долг.

— Как думаешь, возможно исцеленье? — робко спросил папа.

— Святейшество, в такие-то лета!

Ответ рассердил Павла.

— Для всех мой возраст — камень преткновенья. А я прожить собрался лет до ста, чтоб зависть злопыхателей заела. Ты доктор — так лечи, озолочу!

— Лечение — не шуточное дело, — ответил Ронтини.

— Старайся же, мой лекарь. Жить хочу!

— Отныне меньше всяких треволнений и должно впредь диету соблюдать: отказ от острых специй и солений, и главное — хмельного в рот не брать.

— Да как откажешься? — удивился Павел. — Прислал бочонок мне доброго тосканского вина…

— Кто?

— Микеланджело.

Ронтини всплеснул руками:

— Вы как ребёнок! Такая невоздержанность вредна и осложненьями для вас чревата.

— А он там как? — спросил Павел.

— О, пресвятой отец, храню я тайну пациента свято.

Услышав это, папа рассердился.

— Чего со мной юродствуешь, хитрец? Приставлен ты — тебе известны цели — не ради любопытства к нему.

— На Форуме я трижды на неделе, — заверил его Ронтини, — и беспокоиться вам ни к чему.

— Такой, как он, — задумчиво промолвил Павел, — раз в тыщу лет родится, чтоб вызволять из грязи род людской. Но многим неугоден он в столице, и сплетня поползла о нём змеёй.

Его слова поддержал Ронтини.

— За Буонарроти надобен уход, а от Урбино никакого прока. Сам мастер скуповат — слуга же мот, да и с хозяйством сущая морока.

— Без глаза женского дом сирота, — с пониманием согласился Павел. — Ну кто бельё помоет, залатает? Художник и корыто — срамота! Ни ласки, ни заботы он не знает, а трудится без устали, как вол, и не намерен ослаблять подпругу.

— На днях портному заказал камзол, — поделился новостью Ронтини, — и вычистил до блеска всю лачугу.

— С чего бы? — подивился Павел.

— Да увлёкся, как юнец.

— Зазноба-то Виттория Колонна?

— Она.

— Ах, Микеланджело, шельмец! — воскликнул Павел. — Гордячка-то к нему хоть благосклонна?

— По-моему, она со всей душой, хотя порою знатностью кичится и избегает встреч с ним в мастерской.

— Ишь ты. Для блуда монастырь годится, — недовольно заметил Павел. — Ну и ханжа! Попробуй в душу влезь. А чем прельстила-то, срамница? Ни красоты, ни стати — только спесь. Она не потаскуха Форнарина, по коей сохнул бедный Рафаэль. Но кабы не сикстинская картина, охотно б шуганул её отсель!

Видимо, вспомнив, с какой теплотой его принял мастер в доме на Macel dei Corvi, папа признал:

— А мастера мне жаль — маркиза дура. Да ничего тут не поделать с ним. У гениев особая натура, и общий к ним аршин неприменим.

Услышав шум, папа отпустил врача и велел впустить кардинала Гонзага и камерария Бьяджо, которые сообщили, перебивая друг друга, что отряд повстанцев, насчитывающий около двух сотен бойцов, направляется в сторону Флоренции.

— Давно по флорентийцам плачет кнут, хоть с князем-сопляком у нас согласье, — заметил Павел.

— Пока повстанцы подкрепленье ждут, — продолжил своё донесение Гонзага, — и бесконечные ведут дебаты, накинем сеть — не вырваться из пут, а остальное довершат солдаты.

— И император Карл оповещён? — спросил папа.

— Его испанцы будут палачами, — заверил кардинал.

— Вот это мудро, — похвалил Павел. — Тут большой резон: мы в стороне и с чистыми руками. А кесарю раз плюнуть на закон.

— И к свадьбе будет вроде подношенья, — угодливо заметил Бьяджо.

— За дочку Карла внука выдаю, — поделился радостью Павел, — на что монаршье есть благословенье.

— Вас поздравляем!

— Весть пока таю, — признался Павел. — Как только передушим всех повстанцев, тогда мы и закатим пир горой. Покуда вся надежда на испанцев.

Гонзага переглянулся с Бьяджо и тихо промолвил:

— Святейшество, тут казус небольшой. Допрос устроив, мы легко дознались, кто средствами снабдил бунтовщиков.

— И кто же? — грозно спросил папа. — Говорите. Что замялись?

— Буонарроти, — процедил Гонзага.

— Он на всё готов, — поддержал его Бьяджо. — Не зря о нём такие ходят слухи, что страх берёт.

— Да сплетни-то при чём? — возмутился Павел. — Молчи, дурак! Ты хуже римской шлюхи, готовой переспать с родным отцом.

Осмелев, Гонзага предложил:

— Вот повод, чтоб лишить его заказа, а роспись ту дель Пьомбо передать. От Микеланджело идёт зараза…

Но тут Павел не выдержал и закричал:

— Гонзага, нет! Такому не бывать! Его оклеветали, вне сомненья, завистливые злые языки. Ему на подлецов везенье, особенно злословят земляки.

И папа принялся объяснять придворным, что мастер нищий, сознательно дав бедности обет, в пристойном отказав себе жилище.

— Да у него гроша в кармане нет, — продолжал рассуждать Павел вслух, словно разговариваая с самим собой. — Ведь всё, что получает за работу, он попрошайкам братьям отдаёт, а те транжирят денежки без счёту и благоденствуют из года в год. Теперь он о племяннике радетель и думает балбеса обженить.

Его рассуждения осторожно прервал Бьяджо, напомнив, что в приёмной дожидается свидетель, готовый сказанное подтвердить.

— Кто выискался таковой?

— Дель Риччо, ходатай по делам и приживал.

— Тот флорентиец? — удивился папа. — Предал он вторично. Тащи его, ретивый кардинал!

Подталкивая вошедшего, Гонзага объявил:

— Пред вами грешник.

— Ближе, образина! — приказал Павел упавшему перед ним на колени перепуганному Дель Риччо. — Так ты, хамелеон, поклёп возвёл на нашего любезнейшего сына? Знай, клевета — тягчайшее из зол. А я-то полагал, что мастер славный разборчив в людях и в своих друзьях, среди которых, говорят, ты главный. Что, снова проигрался в пух и прах и подличаешь, задолжав всем разом?

— Святейшество, — залепетал Дель Риччо, — да я… да он… Клянусь! Пред палачом в подвале меркнет разум, и я…

— Оклеветал. Презренный трус! — закричал папа, всё более озлобляясь. — Уже пустил с испугу лужу, шельма! Да не сучи ногами, как сатир, а лучше думай. Что ты пялишь бельмы? Кто деньги дал?

— Мне их вручил банкир…

Гонзага с силой встряхнул его:

— Ты говоришь не то!

— Дал деньги Строцци, — решительно заявил Дель Риччо, почувствовав, что такой ответ будет папе по нутру.

Павел облегчённо вздохнул:

— Всё ясно, кардинал. Я так и знал. Чтоб выйти из тюремного колодца, он благодетеля оклеветал.

— Простите…

— Чтоб тебе быть целу, о нашем разговоре никому. Вон из дворца!

Когда тот чуть не бегом выскочил из кабинета, Гонзага спросил:

— Какой же ход дать делу?

— Ужели не понятно самому? — подивился Павел. — Да Строцци с Медичи — два разных клана, всю жизнь враждующих между собой. Они втянули этого болвана в свою игру, и тут вопрос простой.

Папа обвёл взглядом придворных, желая удостовериться, что удалось их убедить.

— Буонарроти дорогого стоит, и с ним у нас хлопот хоть отбавляй. Попробуй тронь творца — Европа взвоет, подняв из каждой подворотни лай.

Почувствовав колики в животе, Павел решил поставить точку в затянувшемся разговоре.

— Пока он с нами, недругам завидно и хочется союз наш оболгать.

— Но что-то утаил Дель Риччо, — словно про себя сказал Гонзага.

— Стыдно, — оборвал его папа, — облыжным обвиненьям доверять! Со временем шагает мастер в ногу и полон новых планов и идей. Горит в работе, ну и слава Богу! Лишь бы в систему нашу врос скорей и не считал бы Рим своей темницей.

— Да ведь ему ничем не угодишь, — пожаловался Бьяджо.

— Воздастся за терпение сторицей, — сказал папа. — Гонзага, что молчишь?

— К сторонникам реформ он расположен.

— Но льнут они к нему, а он к ним нет, — решительно отрезал Павел. — Виттории Колонна круг ничтожен. Итак, договорились обо всём.

Он с укоризной посмотрел на придворных:

— Кого нашли взамен ему? Дель Пьомбо — распутника, обжору и рвача. Он, как индюк, надулся от апломба. Ступайте и верните мне врача.