Дюла Ийеш - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Дюла Ийеш
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1978

Настоящее издание дает представление о прозе крупнейшего венгерского писателя, чье творчество неоднократно отмечалось премией им. Кошута, Государственной и различными литературными премиями.

Книга «Люди пусты» (1934) рассказывает о жизни венгерского батрачества. Тематически с этим произведением связана повесть «Обед в замке» (1962). В романе-эссе «В ладье Харона» (1967) писатель размышляет о важнейших проблемах человеческого бытия, о смысле жизни, о торжестве человеческого разума, о радости свободного творческого труда.

---

— Смотря по тому, кто какими радостями эту жизнь мерит.

— А чьей и какой еще радостью мне ее мерить? Вот вам можно умничать, вы не из наших краев… А у меня перед глазами — только здешние люди, которые все извели под корень, а какие сады тут были — сказка! Разве узнают они, теперешние, какую здесь жизнь вели прежде, когда человеку по силам было обрабатывать весь этот край.

— Люди преследовали свои интересы.

— Черта они преследовали! До самой двери в кино. Все бы им поскорей от работы отделаться. И нет чтобы в корчме посидеть, все в кино рвутся. Вот и бросает народ село. Как в туннель какой ныряют. А я заранее предсказывал любому и каждому, что, если кто повадился ходить по кино да в духотище этой сидеть в темноте, тому рано или поздно захочется оттуда на волю, да только выскочит он из этого туннеля уже по другую сторону, где-нибудь в Пеште.

— Ну, здесь я с вами не соглашусь. По себе знаю, есть фильмы, которые я и сам бы не прочь посмотреть по второму разу, а работа… Что ж, ведь любому хочется как можно скорей покончить с работой.

— Рабочей скотине, к примеру. Да-да, не ослышались, именно так я и думаю, как сказал, хотя, может, вы на меня и обиделись. Потому как только скотина, которую гонят, работает из-под палки, без ума, без охоты, хочу я сказать, то есть не в свое удовольствие.

— Понимаю, понимаю.

— А коли так, чего же мы с вами воду в ступе толчем? Зачем друг перед другом выламываемся, обоих нас жизнь уже выставила за порог, и вы свою пенсию, как и я, тоже получили сполна, чистым серебром… на висках, конечно; на макушке-то голо.

— А разве каждый сейчас работает в свое удовольствие? Когда еще это будет!

— Тогда куда же мы идем? И зачем нужны были эти громкие слова — и я их повторял за другими, — что человечеству уготована лучшая участь? Что человек не обречен до скончания века влачить ярмо, точно тягловый скот, ярмо тяжких мук и бессмысленного труда?

— В труде всегда немалые муки. Оттого-то каждый и норовит уменьшить бремя. А уж славить труд, радоваться тому, что труд множится, что работы подвалило, желающих не находится. Таков извечный закон.

— И вы смеете извергать хулу здесь, на самом жертвеннике труда! Просто чудо еще, как это земля не разверзается от неслыханного святотатства. Именно эта, благородная и благодатная земля! Оглянитесь вокруг. Знаете ли вы, что на каждом клочке тут все цвело, наливалось? И так всегда было, сколько помнили и деды наши, и прадеды! В точности как вы сказали: славить труд! Потому что трудиться всяк шел сюда как на гулянье и заранее настраивал себя на праздничный лад. Ну, а теперь вопрос: как по-вашему, может, сто лет назад мотыга тянула меньше тех двух килограммов, что нынче?

— Должно быть, не меньше.

— Легче с ней было управляться, чем теперь?

— Навряд ли.

— В таком разе почему же тогда все спорилось? Я имею в виду, отчего же мотыжить тогда было легче? А это именно так, тут я сам свидетель.

— Тому, что было сто лет назад?

— Дались вам эти сто лет: еще в пору моего детства так было. И не прикидывайтесь опять простофилей. А было так потому, что люди в те годы жили с умом. Всякое дело умели так повернуть, что и тяжелая работа шла играючи. Могу даже открыть, как это им удавалось: работали тогда с охотой.

— А теперь и охота пропала?

— Почему же, и теперь бывает по-разному. Вот вам, к примеру, мой зять. В Пеште у него и служба, и положение. А женился он на моей дочери из-за земли. Вникните толком. Сам он любил землю и видел, что дочь моя тоже любит, ну и в остальном характерами сошлись.

— Сколько земли вы дали за дочерью?

— Опять не поняли. Не земля ему была нужна, а то, что связано с ней, не в приданом тут дело! Да у него самого, то есть у его отца, было больше, чем у меня. А сын наезжал по воскресеньям, чтобы хоть один день да покопаться на винограднике — тогда еще у родителей. Когда подвязывать надо было, когда обрезать или обезвершивать. И работу начинал чуть свет. «Это для меня лучший отдых, отец», — говаривал он позже, когда приезжал уже на мой виноградник, вместе с дочерью.

— А теперь почему не приезжает?

— Теперь и дочь-то сюда не заглядывает. Вот какие у нас дела. Да так оно идет не только у нас, везде одно и то же. Уходят люди из деревень.

— Нет, во всем мире дело обстоит далеко не так. Но расскажите, как это произошло у вас.

— Не понимаю я своих. Ну, что хорошего торчать в этой пештской квартире, в духотище? А факт, что теперь они даже в летние месяцы не часто сюда заглядывают. Знай себе ходят в кино да по театрам, как выдастся свободный час.

— Да ни при чем оно тут, это злополучное пештское кино, а театры тем более. В кино ведь они и здесь могли бы ходить, а театры в Пеште наполовину пусты, если верить лицам более сведущим, послушать слезные жалобы директоров театров, к примеру. Дело в том, что большинство горожан вообще никуда не ходят. Утром бегут в свои конторы, там поворчат, поворчат, потом разбегаются по домам — опять брюзжать. Самая же заветная их мечта — чтобы путь между домом и учреждением проезжать не в трамвае, где так и подмывает сорвать зло на другом, а в собственной машине: тогда можно через опущенное стекло обругать пешехода, если тот не спешит отскочить в сторону, или других автомобилистов, что не по правилам ездят. Вернее, даже не столько самих автомобилистов, как автомобили. Потому что, сидя за рулем, они прежде всего видят машину, а не человека.

— Вот-вот, под этим и я подпишусь. Да только сюда уж больше никто не ездит — покопаться в земле в свое удовольствие… Вон и тот погреб стоит без хозяина. — Старик указал на обрушенную давильню, которую ранее опустил при подсчете.

— И что же, везде у вас так?

— По нашей округе везде.

— Потому что и в других краях то же самое.

— А жаль!

— Непросто жаль — вся душа переворачивается! Только вот если работы действительно не окупаются…

— Неправда.

— Как это неправда?

— Тогда к чему было придумывать всякие указания и распоряжения, чтоб загубить здешние виноградники? Пусть бы крестьяне на собственном опыте убедились, что не стоит овчинка выделки. Не стоит, мол, ради вина копаться в земле.

Гость побагровел. Он вдруг стремительно сорвался с места, точно ударившая в голову кровь толчком подняла его на ноги.

— А палисадники перед домом — «окупаются»? Или газоны у привокзальных зданий? Там и подавно приходится держать садовника, кто бы ухаживал за ними! А парки в самих городах, прямо-таки сады из роз? Разве пользу от них можно перевести на деньги? Или, может, за их аромат и радующие глаз краски брать с прохожих наличными?!

Старик молча следил за гостем. А тот, охваченный возбуждением, стремительно расхаживал из угла в угол и говорил не переставая:

— Как будто в любом труде — сколько раз приходится твердить это! — только одно и следует учитывать: окупается ли он. Словно и нет у человека других стимулов. А если заторканная хозяйством и усталая женщина битых полчаса возится, чтобы красиво, волосок к волоску, причесать своего малыша? В чем здесь выгода? Ну а какая, скажите мне, выгода, что мы сидим тут вдвоем, коротаем время? Да, конечно, мне приятно распить с вами стаканчик-другой доброго вина прямо в самой давильне, вот у этого костерка. В этом, между прочим, я усматриваю прок, чтобы копаться в земле. Но ведь и копаюсь я, обихаживая виноградник, тоже с радостью, никто не стоит у меня над душой; сколько сделаю, то и ладно. Сам решаю, гнуться ли мне до ломоты в пояснице или кончать на сегодня. Иными словами: раз я копался на винограднике до тех пор, пока меня это занятие радовало, значит, уже вот этой радостью труд и был для меня полезным. Тем для меня вся работа и окупилась! Задолго до срока, как мне отсчитают денежки за вино. Верно я говорю?

— Верно! Все как есть верно. Вот я зятю своему толкую то же самое, слово в слово. Точнее, раньше так говорил, до прошлого года…

— А теперь что, перестали?

— Потому что зарекся я. Вроде как напрочь отступился я теперь от людей, уважаемый. На мой взгляд, безнадежное это дело их переубеждать. Должно, засела в них какая-то неизлечимая хворь.

— Зачем же о всех людях судить так огульно?

— Потому как везде видишь одно и то же, куда ни глянь. Вроде как крестьянин теперь совсем лишний. Уж отзвонили по нем. Вы, сдается, человек грамотный. Читали, должно быть, немало. Тогда должны знать: повсюду в мире хиреют деревни.