Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

• Название: Восемь дней Мюллера
• Автор: Вадим Проскурин
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Никогда, — сказал Птааг. — Я не буду его спасать. Могу, но не буду.

— А если я попрошу? — спросил Мюллер.

— Все равно не буду, — ответил Птааг. — Не всякая твоя просьба приказ для меня.

— А почему ты являешься, когда я прошу? — спросил Мюллер. — Всякий раз, когда ты нужен, ты приходишь. Почему?

— Ты все поймешь в свое время, — ответил Птааг. — А пока оно не пришло, живи без понятия. Будешь знать слишком много — жить станет слишком скучно. Настолько скучно, что захочется покончить с собой. А вот если ты не узнаешь того, что пытаешься узнать так настойчиво, жизнь твоя будет пусть не слишком долгой, но счастливой.

— Не слишком долгой — это сколько? — забеспокоился Мюллер.

— Лет сорок, — ответил Птааг. — Может, пятьдесят.

— Ух ты, — сказал Мюллер. — Сорок-пятьдесят — это нормальная долгая жизнь. Я-то думал, ты мне тридцать три отмерил…

Птааг рассмеялся.

— Нет, ты не сын Митры, — сказал он. — Твоя судьба не прописана ни в писаниях, ни в пророчествах. По крайней мере, пока.

— Тогда зачем ты со мной няньчишься? — спросил Мюллер.

— В свое время узнаешь, — ответил Птааг.

Их беседа длилась еще долго, но в итоге Мюллер так и не узнал из нее ничего нового. Все как обычно.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ. ВЕДЬМЫ И СТРАЖНИКИ

1

В верхнем городе Палеополиса, там, где проспект Айгуль Открой Личико пересекает улицу Гуго Ворона, стоит большой трехэтажный дом. Раньше он принадлежал какому-то героическому офицеру, а теперь владельцем дома числится дворянин по имени Бартоломей или, сокращенно, Барт. Сам Барт занимает только верхний этаж, там он обитает на пару с женой, а нижние два этажа они сдают жильцам. В недавнем прошлом Барт был преуспевающим землевладельцем, финансовый кризис поставил его на грань разорения, но в целом он легко отделался, пострадал от кризиса не столько финансово, сколько в морально. Раньше Барт был весел и доволен собой, а теперь стал печален, мрачен и тосклив. Вначале вообще был как живой мертвец, а когда стало понятно, что банкротство ему не грозит, грусть-тоска немного отпустила, но было уже поздно. Он и раньше прикладывался к вину, а теперь совсем потерял меру, стал проводить в кабаке больше времени, чем дома, опустился так, что встретишь на улице — не сразу поверишь, что перед тобой благородный рыцарь, отставной лейтенант имперской кавалерии, на вид бродяга бродягой, немытый, нестриженный, расхристанный весь, словно на паперти весь день стоял с миской для подаяния. Не раз соседи, товарищи и просто добрые люди пытались помочь его горю, как только ни пытались от пьянства отвадить: и медициной, и метафизикой, даже колдовством пробовали, но все без толку. Жалко его.

Жену Барта звали Ассолью, была она страхолюдная, что твой крокодил, но добрая, как святая Матрена. Говорят, маркиз Итай, старший законный сын герцога Дори, однажды встретил ее на улице и решил поиздеваться над страшилищем, но через две минуты так очаровался, что даже воскликнул во всеуслышание:

— Дайте мне наволочку, и я на ней женюсь!

Какой-то паж тут же протянул подходящую тряпку, но маркиз на Ассоли, конечно, не женился, потому что это было не обещание, а шутка. А чтобы почтенная госпожа не печалилась, он подарил ей золотой браслет, который она в тот же день сдала в скупку с большой выгодой.

Ассоль была очень набожна. Те, кто давно знал ее, говорили, что она и в молодости неслабо увлекалась религией, а в зрелости совсем с цепи сорвалась. Леди Грини из Сола рассказывала, что они с Ассолью как-то раз выпивали, леди Ассоль пробило на откровенность и она рассказала, что в совсем давней молодости была монахиней в южном монастыре, а потом ее выперли за дурное поведение, она покаялась и решила стойко переносить тяготы и лишения, вести праведную жизнь, и все такое прочее. Сама Ассоль, когда протрезвела, все отрицала, но так очаровательно смущалась, что всем было ясно, что по пьяни она не фантазировала, а проболталась. Леди Грини поделилась этой историей с виконтессой Холихок, с графиней Меркфиш-младшей и с кем-то еще, и все сказали, что благочестие леди Ассоли очень трогательно, и хотя светлые боги обидели ее внешностью, внутренняя красота многое компенсирует. А маркиза Рэдбери, когда услышала эту историю, сказала, что надо выдать леди Ассоль замуж за какого-нибудь благородного слепца, даже почти договорилась с отставным адмиралом Ларосом, потерявшим глаза при охране рубежей Родины, а вовсе не в пиратском налете на казенный караван, как болтают, короче, они почти договорились, а потом сэр Ларос узнал, как именно зовут его суженую, и вспомнил, что когда он был молод и зряч, у него была одна знакомая по имени Ассоль, женщина добрая и хорошая, но страховидная настолько, что с тех пор это имя убивает в нем всякую страсть. Эту проблему можно было решить, но маркиза узнала, что Ассоль, как ни странно, замужем, и весь проект увял сам собой.

Леди Ассоль принадлежит к приходу храма животворящей статуи Птаага Милосердного о пяти ногах. Статуя эта стоит во дворе храма, и всякий прихожанин может легко убедиться, что ног у нее только две, а про пять ног надо понимать аллегорически, как объясняет местный жрец Блюхер Лысый. Дескать, в прошлом была традиция именовать храмы вычурно, и вроде даже в порту есть храм имени пятидесятилетия возведения этой самой статуи о пяти ногах, и жрец-настоятель того храма, нищий и оборванный, как все портовые жители, но при этом удивительно толстопузый, однажды самолично явился поглазеть на вышеозначенную статую, и не хотел уходить, пока отец Блюхер не позвал стражу и дурного попа не вытолкали взашей.

Леди Ассоль в приходе была активисткой. Раньше она, говорят, увлекалась всякой безобидной старушечьей ерундой навроде вышивания и хорового пения, но в последнее время увлеклась охотой на ведьм. Ведьмы, надо сказать, стали в Палеополисе настоящим бедствием, дня не проходит, чтобы не напакостили. То молоко где-нибудь скиснет, то понос кого-нибудь проберет или, хуже того, половое бессилие. Ходит упорный слух, что недавний финансовый кризис тоже порожден их нечестивыми обрядами, а вовсе не министром финансов, которого, кстати, повесили по ведьмовскому навету, не из-за того, что проворовался.

Когда боги сотворяли вселенную, они обустроили ее гармонично и соразмерно, а чтобы гармония не нарушалась и впредь, придумали законы сохранения. Законов этих много, и в деталях они сильно различны, но суть у них одна: если где-то что-то прибыло, то где-то что-то обязательно должно убыть. Или, другими словами: если куда-то прибыло что-то хорошее, то, значит, куда-то рядом или прямо туда же скоро прибудет что-то плохое. Вот, например, привозят из заморских земель золото и самоцветы в огромных количествах, а увозят в обратную сторону только рабов, преступников и иные отбросы, что из этого следует? Ни один философ, к сожалению, не догадался применить законы сохранения к этой ситуации, пока не стало слишком поздно. Но законы природы работают всегда, вне зависимости от того, применяет их кто-нибудь или нет. А ученые чаще всего понимают, как применять законы, только тогда, когда применять их уже поздно. Задним числом очевидно, что боги ничем не могли не скомпенсировать товарное изобилие имперской метрополии, но когда первые ведьмы ступили на землю Палеополиса, тогда по этому поводу никто и не почесался.

За морем ведьмовство называют нечестивым словом «раста». И это самое раста настолько сильнее обычного имперского колдовства, насколько закаленная имперская сталь сильнее деревянных дубин черножопых. Это еще один закон сохранения: прибавляется в ремесле — убавляется в магии, и наоборот. Теперь любому дураку понятно, что что-то подобное должно было произойти, но тогда белокожие пираты только начинали осваивать заповедные заморские чащи, и о философии никто из них не думал, думали только о том, как побыстрее обогатиться. Вот и обогатились духовно.

Поначалу столичное общество приняло заморских ведьм как очередной вид экзотических животных. Вот слоны, вот жирафы, вот гориллы почти как люди, а вот черножопые бабы-колдуны, тоже почти как люди, а что колдуют не по-человечески, так это даже прикольно. В то время только-только прошла мода на так называемый ботанизм, когда благородные девицы переодевались в мужское платье, напивались допьяна в университетских забегаловках, и предавались разврату со студентами, изображая из себя противоестественных мужеложцев. А когда мода на старомодный разврат проходит, новомодному разврату особенно легко укрепиться в сознании народа. Так происходило со всеми большими пороками, и с растаманским ведьмовством тоже все произошло именно так. Вначале отдельные оторвы стали плясать голыми у костров, без всяких задних мыслей, просто по приколу, а потом глядишь, только ленивая не колдует по-черножопому.