Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

• Название: Восемь дней Мюллера
• Автор: Вадим Проскурин
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Ах ты колдун поганый! — просипел Отис, пахнув на Мюллера винным духом. — Да тебя на костер надо!

Он рванулся к Мюллеру и, наверное, поймал бы, если бы не запутался в вожжах. Но не поймал.

— Я бы на твоем месте начал убегать, — посоветовал Мюллеру знахарь. — Люди могут поверить, что твое проклятие обладает силой. Или что ты призвал чуму на весь город. На костре навряд ли сожгут, но побьют знатно.

Мюллер оглянулся и решил, что знахарь прав. Убегать, конечно, нельзя, убегающего сразу ловят, эта привычка что у собак, что у людей одна и та же. А вот быстро удалиться по какому-нибудь выдуманному делу — очень даже к месту.

— Спасибо за совет, господин, — сказал Мюллер и быстро пошел прочь.

Его никто не остановил. Когда Мюллер достиг места, где лазарет переходит в рынок, он вознес Птаагу молитву. Знахарь прав, Мюллер сильно рисковал, открыто признавшись в связях с богом. Раньше он в таких делах много раз признавался, и никто ему не верил, и он привык не бояться подобных признаний, но в этот раз он играл с огнем. Спасибо, Птааг, что уберег от людского гнева и помоги как-нибудь этому знахарю, будь любезен, не попусти, чтобы он помер от чумы. Он человек хороший, такие должны долго жить.

Придя домой, Мюллер вспомнил слова доктора про девятидневную лихорадку, достал из буфета початую бутылку вина и любимый Бартов кубок, наполнил доверху и выпил. В голове закружилось, и вскоре эпидемия чумы перестала волновать Мюллера.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ. ШКОЛА

1

В северной части Палеополиса, также именуемой верхним городом, у перекрестка улицы Гуго Ворона и проспекта Айгуль Открой Личико стоит большой трехэтажный дом, раньше принадлежавший Ромулу Мокроносому, знаменитому имперскому офицеру. Славный был офицер, очень достойный, если бы не погиб десять лет назад в дурацком инциденте у Роксфордского брода, был бы уже генералом. Но воинская судьба переменчива, известно множество случаев, когда офицер удачлив, талантлив, в меру суров, в меру харизматичен, все гадальщики прочат ему славную судьбу, и вдруг сбивает с коня шальная стрела, и вместо славной судьбы достается человеку скромная могила на семейном кладбище. Так вышло и с Ромулом — полковничий патент уже лежал в императорской канцелярии, ждал высочайшего утверждения, как вдруг налетели степные легионы Никодима Тушканчика, отправился Ромул на войну, да и остался там навеки. А героизм, проявленный его воинами в безнадежном бою с подавляюще превосходящим противником, так и остался тайной для широких масс, даже родственники погибших толком не знают историю той битвы, потому что выживших в том бою с имперской стороны не было ни одного. Так часто бывает, подвиги совершают одни, а награды получают другие, обычное дело.

Наследство Ромула приняла его старшая дочь Орнелла. По идее, наследовать должен был сын Бартоломей, но он отсутствовал в столице, то ли в плену был, то ли какое-то секретное задание выполнял. Злые языки поговаривают, что Ромул, дескать, лишил Барта наследства за какое-то военное преступление, то ли за насилие над гражданским населением, то ли за трусость на поле боя. В пользу этой версии говорит то, что пять лет после Роксфордского инцидента о Барте Ромулсоне не было ни слуху, ни духу, а появился он в родном доме только после чумной эпидемии, когда остальные Ромулсоны вымерли, а он остался последним в роду. Сам Барт эту версию отрицает, но что было на самом деле, тоже не говорит, намекает, что это, дескать, государственная тайна. И жена его, и сын тоже ни слова не говорят о пяти годах между Роксфордом и чумным мором, как воды в рот набрали. Может, и вправду Барт Ромулсон делал что-то тайное на благо Родины, но, видать, не слишком удачно, потому что ни на военной, ни на какой-либо другой службе он не состоит, только в таверну ходит, как на службу, наверное, скоро сопьется.

Жену Барта звали Ассолью, главной ее особенностью была невероятная страховидность, ни дать, ни взять, крокодилица в юбке, и ко всему прочему бесплодная, единственный сын у них с Бартом был неродной, он на самом деле Ассолин младший брат, она его усыновила по обычаю, когда родители умерли. Между собой Барт и Ассоль жили мирно, не ругались, но большой любви между ними не было, что неудивительно — такую страхолюдину непросто полюбить. Барт постоянно путался с шлюхами, а одно время ненадолго завел постоянную любовницу. Но с женой обращался хорошо, не бил.

Приемного сына Барта и Ассоли звали Мюллером, было ему пятнадцать лет, голос у парня уже поменялся, но борода пока не росла. Странный парень был этот Мюллер, не сказать, что сумасшедший, но с придурью. Вроде и мозги есть, и соображалка житейская имеется, говорит связно, на людей не бросается, но, бывает, отмочит что-нибудь — хоть стой, хоть падай. Смотришь на парня и не понимаешь, то ли придуривается, то ли раньше притворялся нормальным, а сейчас как раз проявил истинное лицо.

Мальчики старших классов выстраивают промеж себя четкую иерархию, в которой сразу видно, кто сильный, кто умный, кто и то, и другое, а кто лошара позорный. Но Мюллер ни в какую иерархию не вписывался. На спортивных занятиях он был в числе последних, потому что неуклюж и неловок, бегал плохо, прыгал никак, мяч кидал и ловил хреново, короче, лох лохом. Поначалу, когда он только-только появился в школе, его так и сочли лохом, стали чмырить, однажды на арифметике Коко Пердючка вызвала его к доске решать задачку, а Перси Молоток, которого Пердючка всегда сажала на первую парту, чтобы не безобразничал, стал тыкать Мюллера циркулем в жопу. А Мюллер ко всеобщему изумлению терпеть не стал, а развернулся и влепил Молотку боковым в челюсть, а потом снова повернулся к доске. Пердючка так ничего и не заметила. Перси тогда чуть со стула не упал, не привык получать в рыло от всяких лохов посреди урока. На перемене подвалил к Мюллеру, стал запугивать, дескать, пойдем за школу после уроков, я от тебя мокрое место оставлю. Мюллер сделал вид, что не слушает, а Перси стал орать и толкаться, тогда Мюллер взял со стола карандаш и пырнул Перси в глаз, но не попал, попал в щеку и ничего серьезно не повредил, только царапину оставил. Перси испугался и больше к Мюллеру не приставал, разве что по мелочи. Потом они помирились, но дружбы между ними не было.

На нормальных уроках, не спортивных, Мюллер, напротив, входил в числе лучших. Та часть человеческого ума, которую развивает школа, была у Мюллера развита сильно лучше, чем к обычных людей. Особенно хорошо он успевал по арифметике, и если не ленился и не отвлекался, то даже сложные задачки, бывало, решал в уме, не написав единой строчки. Помнится, однажды Джин Водяра, сменивший в шестом классе Коко Пердючку, задал Мюллеру особенно сложную задачку, такую сложную, что в классе никто даже условие толком не понял, а Мюллер задумался секунды на три, и сказал:

— Тридцать две тысячи семьсот шестьдесят восемь.

Джин посмотрел в конец учебника, ответ совпал.

— Как ты посчитал так быстро? — изумился Джин.

— Очевидно же, — пожал плечами Мюллер.

А потом на уроке химии Ева Глюкало задала классу какой-то вопрос, не обращаясь ни к кому конкретно, а Ким Поросенок внезапно ответил:

— Тридцать две тысячи семьсот шестьдесят семь.

— Восемь, — поправил его Мюллер.

Ева посмотрела на одного, на другого и растерянно спросила:

— Почему?

— Очевидно же, — хором ответили оба и захохотали.

Тогда Глюкало решила, что они сговорились над ней поглумиться, пожаловалась директору и тот велел школьному палачу всыпать по три горячих каждому. Палач не удивился — и Мюллер, и Ким были его постоянными клиентами.

Несмотря на выдающийся ум, отличником Мюллер не был. Какую бы задачку ему ни задавали, чаще всего выходило так, что он мог решить ее, но почему-то не решал. То забывал учесть дополнительное условие, то терял при переписывании цифры и буквы, а иногда просто тупо делал не то задание, какое задали, а другое. Но все эти неудачи Мюллера не расстраивали, успехи в учебе его мало интересовали. Безразличие к учебе — обычное дело для школ в богатых районах, но мало кто выказывал его так неприкрыто, как Мюллер. Рут Крючколовка, тогдашняя их классная руководительница, много раз вызывала Ассоль в школу, и говорила, что ее сын учиться не желает, а ходит в школу развлекаться, как в цирк. Ассоль поддакивала, а потом их беседа как-то незаметно переключалась на моду и сплетни, и воз оставался, как говорится, и ныне там. Со временем Ассоль и Рут подружились.

К шалостям Мюллер подходил изобретательно, и эта его изобретательность превосходила возрастную норму раз в десять, если не больше. То, что придумывал он, никому не приходило в голову ни раньше, ни позже, а когда люди узнавали, как, оказывается, можно безобразничать, они за головы хваталис от изумления.

Первым знаменитым изобретением Мюллера было такое. Сидел он однажды на уроке чистописания, и вдруг поднял руку и спросил: