Михаил Иржавцев - Данэя

• Название: Данэя
• Автор: Михаил Иржавцев
• Жанр: Философия

Роман-антиутопия.

В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами — в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?

Будущее на Земле — непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, «неполноценных», безжалостно используют. Как ресурс органов для хирургических пересадок интеллектуалам, упрощенного удовлетворения сексуальной потребности, производства всяческих опытов наряду с животными. И — для вынашивания детей «неполноценными» женщинами.

Лал, историк и мыслитель, единственный понял, к чему ведет подобное разделение человечества: царству сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся «неполноценных». Он начинает борьбу за его ликвидацию; её после его гибели продолжают его друзья, Дан и Эя, — борьбу долгую и полную острых драматических моментов.

---

И удивительная спутница его — Агнес, исполняемая самой великой актрисой Земли, желание видеть игру которой заставило чуть ли не все человечество отказаться целиком от другого: походов, экскурсий, путешествий. Она была удивительной — как пьеса, которую они смотрели. Она — и не она. Необычная, и как всегда, не похожая на всех актрис Земли, она сегодня будто достигла той вершины, для которой все ранее сыгранное ею было лишь длинной непрерывной подготовкой.

«Что с ней?», спрашивала себя совершенно потрясенная Эя. «Что случилось? Ведь я видела ее столько раз на репетициях, и даже вчера она еще не была такой. Такой естественной, подлинной в каждом движении, каждой интонации, как будто она и не играет. Будто сама именно такая; будто знает все, что должна чувствовать и испытывать Агнес. Какая удивительная правильность всех мелочей! Как если бы она знала, что такое быть женой и быть матерь. Как близка она мне сейчас!»

Именно так! Лишь она одна до конца понимала Агнес — только она прошла и испытала подобное. Остальным еще предстояло понять то, что они сейчас видели. И прошлое возникло перед глазами: вновь увидела себя на Земле-2, перед стереоустановкой. Идет «Бранд», и она еще сопротивляется тому, что станет ее самым большим счастьем и смыслом жизни, без чего она сейчас уже не представляет ее.

Но Лейли не была там с ней — как же могла она так глубоко все понять, так бесконечно уверенно воплотить собой Агнес? Захватить так всех показом того, что было совершенно незнакомо им? Настолько, что они, казалось, поняли и поверили ей?

…В начале первого же антракта Поль вызвал Дана:

— Ну, как??

— Не волнуйтесь: все идет как надо. Ты же видишь!

…И вот, наконец, сцена с цыганкой: Агнес отдает вещи сына — все, чтобы после этого умереть. Эя чувствовала, как комок встал в горле, мешая дышать: возникли перед глазами похороны Малыша. Но боль не мешала с восхищением отметить, как проводила эту сцену Лейли, которая, казалось, читала все, что творилось в душе у нее — Эи. И сумела передать эти чувства зрителям. Как — неизвестно, но в антракте сразу несколько человек подошли к ней и Дану и молча протянули цветы: Эя благодарно улыбнулась им, смахнув слезы.

Сын, наклонившись к ней, тихонько сказал:

— Мамочка, пройди, пожалуйста, к Лейли: она ждет тебя.

Лейли была одна в своей уборной. Бледная, но в то же время, почему-то, казалось, не уставшая. Она встала навстречу Эе.

— Спасибо, Лейли! — сказала Эя. — Как ты играла!

— Тебе спасибо, Эя!

— За что?

— За то, чему ты меня научила. Что дала мне. — Она близко, совсем близко подошла к Эе. — У меня будет ребенок, Эя. У нас с Лалом.

— Что?!

— Я беременна. Кибер-диагност сегодня утром обнаружил это. Я тоже буду матерью, Мама.

— Лейли! — Эя обняла ее, притянула к себе, и Лейли прижалась к ней. Вот и свершилось! Появится их внук: ребенок, рожденный своей матерью — здесь, на Земле. Скоро! «Вот и ответ тебе, Йорг! Его родит женщина, любящая моего сына».

— Лал знает?

— Ну конечно! Он так рад. Но тебе — я сама хотела сказать.

— Лейли! Милая моя! — Эя еще тесней прижала ее к себе.

Ну что, Йорг: с Лейли ты не сможешь сделать то же, что с Евой — мы не дадим! Как бы ты не пытался!

— Лейли, тебе вместе с Лалом надо поселиться у нас. Так будет лучше: мы сможем следить за тобой и во-время подсказать что нужно. И — научить тебя всему, что нужно знать, когда он родится. Хорошо? Так нам будет спокойней за тебя и нашего внука. — Она почувствовала, как дрогнула Лейли. — Тебе будет хорошо с нами.

— Да: мне будет хорошо с вами. — Лейли прижалась лицом к ее груди. — Мне будет очень хорошо с вами!

— Замечательная моя! Если бы ты только знала, как нужно это, не только нам, — то, что ты сделаешь.

— Я — давно это решила: я должна быть такой же, как ты.

— Скажу Дану: обрадую его!

— Да, да: иди к нему, скажи! А я все-таки отдохну немного.

— Отдохни, родная. Ляг и, если сможешь, поспи: тебе теперь надо беречь себя.

— Спасибо! Я не буду спать — только лягу: посмотрю спектакль до конца.

Они поцеловались, как два близких человека; Эя ушла.

«Вот почему она такая сегодня, почему поняла до конца, какой могла быть Агнес. Ребенок! Чудесно!»

Дан протянул ей бутылочку с тонизатором:

— Подкрепись, Мама.

— Не надо: я без него чувствую себя совсем бодрой. От радости — большой радости. Слушай, Отец: у нас с тобой будет внук. Или внучка. Ребенок нашего Сына. Лейли мне сейчас сказала.

— Она — ждет ребенка?!

— Да. И они будут жить с нами: она сразу согласилась, когда я сказала ей, что так будет лучше. Я в первую очередь хочу обезопасить ее от Йорга.

— Ты права, Мама: он слишком умен и осторожен, чтобы повторить с ней то, что с Евой, но в состоянии придумать что-то другое. Неизвестно, не толкнет ли его известие о беременности Лейли на решение «отодвинуть» границу дозволенного. Пусть будет с нами: мы поможем ей во всем.

— Слушай: тебя скоро будут называть дедом. Меня бабушкой. А я чувствую, будто совсем помолодела. Какой день!

— Замечательный! Ты видишь, что происходит: этот спектакль как будто слил всех воедино. Я не вижу никого, кто остался бы равнодушным. Они смотрят и верят. Больше, чем нам. Искусство действует на них сильней, чем наша пропаганда: мы пытаемся воздействовать на их разум, а оно — на их чувства.

— Ты же знал это: сам воспользовался — на мне.

— Да, да, Мама. «Бранд» разбудит их, поможет начать понимать нас.

— А вот и Дети!

Они шли обнявшись. Дан и Эя повернулись к ним, и по счастливой улыбке Мамы Сын сразу понял, что Они уже знают.

Говорить ли об этом Милану? Она была в смятении. Чем дальше, тем трудней она себя чувствовала. Категорическое неприятие того, что несли с собой Дан и Эя — где-то позади. Позади полное непонимание и нежелание понять. То, что приходилось слышать от них, незаметно проникало в сознание и оседало там; то, что она увидела, заставило задуматься и начать сравнивать многие вещи.

Большую роль сыграло участие в «Бранде», на которое она согласилась только по настоянию Милана. Дан и Эя прилетали на репетиции, и ей не раз приходилось слышать их рассказы и ответы на бесконечные вопросы Поля. Действовали общий настрой и необычность постановки. И в какой-то момент она почти с испугом почувствовала себя в середине между теми и этими: Дан, Эя, Лейли — уже не были попрежнему чужими, и их идеи — враждебными.

Сегодня особенно. Еще стояли перед глазами сцены и декорации, звучали слова и музыка, сопровождавшая действие. Они, стоящие на сцене, — и она со всеми, вместе с ними, одна из них. Гора цветов. И снова буря овации — когда Поль с охапкой цветов подошел к Дану и Эе и протянул ее им. Казалось, все слились в едином порыве.

Несмотря на огромную усталость, настроение было таким, что невозможно было расстаться, разойтись. Заняли целиком большое кафе: шумели, как на пиру.

Рите было хорошо. Она не помнила ни о Милане, ни о его Йорге. Все присутствующие: Дан с Эей, их дети, Поль, Лейли, актеры, статисты — казались ей самыми близкими. Хотелось сказать каждому что-нибудь приятное. И смотреть на Дана, сидевшего рядом с Полем.

Они негромко разговаривали, потом вместе вышли, Эя осталась в зале — значит, они где-то поблизости.

…Да, они были недалеко от входа: Поль сидел в кресле у кустов, Дан расхаживал рядом.

— …И что же дальше? — донеслось до Риты.

— Не знаю, отец. Буду искать новую пьесу.

— Я — не об этом.

— О чем же? Я, кажется, не очень понимаю: извини, очень устал.

— Твоя постановка сделает немало: она уже пробудила в людях новые чувства и мысли, — я все время наблюдал, я видел это. Они должны теперь более внимательно слушать, что говорим мы и те, кто уже слушал нас.

— Я рад.

— Но ты — сам?

— Я?

— Ты. Будешь ли с нами? Станет ли для тебя самым главным то, что является нашей основной цель — или ты просто будешь сочувствовать нам, и только?

— Нет. Буду с вами — целиком.

— Тебе не надо еще раз подумать?

— Нет. Ждал лишь, когда ты спросишь: я уже решил это твердо.

— Ты хорошо понимаешь, насколько будет трудно?

— Меня это не пугает. Скажи лучше — что я должен делать?

— Пока — единственно возможное: распространять идеи Лала.

— Понятно! Но я хотел бы бороться за них и своими средствами.

— Само собой!

— Нужно найти еще пьесы, как «Бранд». Но они — даже «Бранд» — не совсем то, что нужно. Привлечь бы к нашему делу кого-нибудь из драматургов!

— Безусловно, стоит: займись этим.

— И еще: ввести в репертуар пьесы Лала, сделать постановки по его книгам.

— Ты подсказал мне хорошую мысль, Поль. Надо получить доступ в его личный архив. Он слишком долго был вынужден молчать, и мы можем обнаружить там то, что сейчас нам не могут помешать поставить.