Михаил Иржавцев - Данэя

• Название: Данэя
• Автор: Михаил Иржавцев
• Жанр: Философия

Роман-антиутопия.

В древние и средние века количество ученых исчислялось единицами — в наше время их количество огромно и будет увеличиваться всё больше и больше благодаря научно-техническому прогрессу. Но чем может быть чревата эта, существующая уже, тенденция вытеснения физического труда интеллектуальным?

Будущее на Земле — непонятно, насколько дальнее. Сверхвысокий уровень развития всего, и общество, состоящее почти из одних ученых-интеллектуалов. А тех, кто непригоден для интеллектуального труда, «неполноценных», безжалостно используют. Как ресурс органов для хирургических пересадок интеллектуалам, упрощенного удовлетворения сексуальной потребности, производства всяческих опытов наряду с животными. И — для вынашивания детей «неполноценными» женщинами.

Лал, историк и мыслитель, единственный понял, к чему ведет подобное разделение человечества: царству сверхсовершенных роботов, заменивших людей, во главе с немногочисленными бесчувственными гениями и строго потребным этим гениям количеством умственно выродившихся «неполноценных». Он начинает борьбу за его ликвидацию; её после его гибели продолжают его друзья, Дан и Эя, — борьбу долгую и полную острых драматических моментов.

---

— Прости, мой брат, но было так хорошо, что мы даже почти перестали грустить о Тебе.

— И прекрасно!

— Мы назвали его Лалом.

Конечно, они не переставали заниматься работой. Хватало сил на все.

Запустили еще один оксигенизатор: кислород прибывал в атмосферу. Продолжали закладку лесов.

Мама произвела посадку плодовых деревьев — уже не только в порядке эксперимента: хотела, чтобы ребенок мог есть настоящие свежие фрукты. Потом разбила огродик на гидропонике. Они были невелики: и сад, и огород, так как здесь не было насекомых, опыляющих цветы — этим занимались немногочисленные роботы, такие, как те, что работали на внеземных плантациях Малого космоса в окрестностях Солнца.

А Он интенсивно продолжал разведку полезных ископаемых, подготавливал пуски заводов по выплавке металлов и изготовлению мачт и защитной пленки для лесов: запасы их, взятые с Землм, подходили к концу.

Как и раньше, не все получалось так, как хотелось: были и неудачи, и ошибки. Но они забывались, когда Он и Мама возвращались домой, и ребенок протягивал к ним руки.

«Солнце» порой светило через разрывы в облаках, когда они оба или по очереди гуляли с Сыном в «лесу» за озером: он лежал в своей коляске, которая могла герметически закрываться, и улыбался. «Солнышко»!

— Тебе нравится, сынок?

Должно быть! И Псу, который всегда принимал участие в этих прогулках, — тоже.

Постепенно Сын начал уверенней ходить ножками, и его стали на прогулках спускать на землю. Вначале он цеплялся за руку или за шею Пса. Потом быстро стал ходить, не держась ни за что.

И, наконец, заговорил. Это было чудесное время. Он смешно коверкал слова, неповторимо смешно…

— И какое слово он произнес первым, старший брат?

— Сам!

…Он, действительно был невероятно самостоятельный: быстро научился орудовать ложкой, садиться на горошок, а потом и одеваться. И, главное, всегда находил себе дело, не шумел и не мешал. Любимым его занятием было что-то строить из ярких пластмассовых элементов — за этим его спокойно можно было оставить одного под присмотром робота-няньки и Пса.

Это было очень уж кстати: наступил период, когда вопросы, требующие немедленного решения, которое не могло быть выдано компьютерами, возникали один за одним.

Поначалу они старались отлучаться из дому по очереди, но вскоре, убедившись, что его можно оставлять одного, все чаще отсутствовали оба. Робот своевременно кормил его и укладывал спать, Пес следил за ним и принимал участие в его играх. Так что какое-то время Сын видел Его и Маму довольно мало. Он не капризничал, хотя и видно было, что он скучает по общению с ними.

Реванш он брал в субботу, единственный их выходной день в тот период. Они просыпались поздно и не торопились вставать. Кроватка его с самого начала находилась в их спальне: он просыпался раньше и ждал. Увидев, что они, наконец, уже не спят, он подавал голос:

— Я к вам, можно? — знал, что сегодня отказа не будет. Слезал с кроватки и, прошлепав босыми ножками по полу, забирался к ним.

Он ложился в середку между ними и начинал задавать свои вопросы. Многие из них вызывали их смех. Ему быстро надоедало лежать, и он забирался на кого-нибудь верхом, требуя, чтобы его подбрасывали: ему это страшно нравилось — он громко смеялся и ни капельки не боялся.

Потом Мама сама умывала его, а Он заказывал роботу завтрак. Сын сидел с ними за столом на высоком стуле. Завтракали не торопясь; разговаривали, старась не касаться работы. После завтрака они отправлялись в баню, а Сын и Пес ждали их, чтобы отправиться, облачившись в скафандры, в «лес» за озеро.

Деревья окрепли и быстро набирали рост: избыток углекислоты и оптимальная часть спектра светила, пропускаемая защитной пленкой, творили чудеса. Ребенок прекрасно чувствовал себя здесь: все было знакомо, и за деревьями можно было прятаться.

Изредка пригревало «солнышко», и тогда было совсем чудесно, и не хотелось никуда уходить. Сын вместо обеда выпивал козье молоко, и они оставались до тех пор, пока глаза у малыша не начинали слипаться. Тогда Он брал его на руки и нес в лодку.

После сна и полдника Сын просил показать «картинки», как он называл детские фильмы, и забирался к кому-нибудь на колени. Но фильмы занимали его недолго: он слишком любил двигаться. Опять просился в «лес» — и, если можно было, они снова плыли туда.

Укладывали его в субботу рано: он успевал к вечеру устать, а им хотелось посидеть за столом. Перед сном они купали его. Сами, конечно, — без робота. Сын жмурился от удовольствия, сидя в теплой воде, и играл пеной.

Им было необыкновенно покойно и хорошо в эти минуты: вид голого детского тельца, которое становилось все более упругим, пробуждало непонятно щемящее чувство, что лучше этого больше ничего быть не может.

Он быстро засыпал. Переодевшись, садились за стол. Отдавали должное праздничной еде: блюдам из свежего мяса и овощей с огорода. Потом он садился за оркестрион и много, долго играл: то, что хотел, и что просила Она. Иногда Она пела.

Обнимая Ее, Он засыпал под звук тихого посапывания Сына, чувствуя, что жизнь его полна как никогда.

Обучением Сына они занялись в полной мере, как раз когда объем неотложных дел чуть уменьшился. До сих пор оно сводилось к показу фильмов и разговорам, которые он с нетерпением ждал. Слушал и удивительно быстро запоминал. Знал названия всех деревьев в «лесу», еще не достигнув трех лет.

Пора было приступать к систематическому обучению по начальной программе. Здесь начались трудности, связанные с его наклонностями.

Так, он раньше выучил цыфры, чем буквы. Цыфры удобные: они вместо точек, которые надо считать. А буквы? Можно просто слушать запись. И он заупрямился. Пришлось побиться, чтобы объяснить ему практическую необходимость букв. Но поняв, он быстро выучил их.

В нем очень рано проявился практический склад, определивший направленность интересов. Он любил делать что-нибудь сам; с удовольствием смотрел, как делают они, и старался помогать, если ему разрешали. То, что надо делать, давалось ему легко, на лету.

Маме он помогал во многих мелочах, когда она возилась в «лесу» и на огороде, — и довольно толково. Не отрываясь смотрел, как Он работает на компьютере, терпеливо ожидая разрешения сесть на колени. И молчал, понимая, что нельзя мешать.

К их огорчению, он проявлял слишком малый интерес к стихам и сказкам. И к рассказам и фильмам, в которых не было ничего о том, что и как делается. Зато когда Он рискнул показать ему технологический фильм из программы гимназии, Сын смотрел не дыша, с открытым ртом.

Обладая кое-каким слухом, он не особенно любил разучивать и петь детские песни. Пусть лучше Мама пустит его к козлятам или цыплятам.

— Типично инженерный склад, — решил Он.

— Пожалуй! — согласилась Мама.

30

К четырем годам характер у Сына начал портиться: он становился раздражительным и упрямым и, в то же время, скучным, вялым. Часто, включая экран, когда оставляли его одного, они видели, что он, вместо того чтобы играть, неподвижно сидит на полу, обняв руками колени и положив на них голову. И молчит. О чем он думал? Что с ним?

Он как-то задал Ему вопрос:

— Тата, почему в картинках много людей?

— Потому, что так на самом деле.

— Нет! Людей трое: я, мама и ты. А Пес — не человек, и Нянька — тоже.

— Нет, сынок: людей очень много.

— Разве есть еще люди на свете? Не только в картинках?

Стараясь не перевозбудить его, они стали рассказывать ему понемногу о людях, о Земле.

Однажды они увидели на экране, как он отгонял от себя Пса и няньку.

— Ты, Пес, говорить не умеешь, а ты, Нянечка, не живая — потому что вы не люди. А на Земле есть еще люди, и маленькие тоже — дети, как я, и они друг с другом разговаривают и играют. Вот! А вы не можете. Ну вас!

Пес вильнул хвостом с виноватым видом, а робот откатился в угол.

Стало ясно, что ему не хватает общения с другими детьми: прошел возраст, когда ребенок может играеть один.

И они решили, что нужен еще ребенок.

Вновь началось ожидание, вновь он видел, как наливалась, полнела фигура Мамы, снова подгонял ей бандаж и скафандр.

И вот он держит на руках еще одно крошечное существо: девочку.

…Когда Сыну сказали, что у него теперь есть маленькая сестренка, он очень удивился:

— Ее же не было!

— Тебя тоже раньше не было.

— Да? А откуда она взялась?

— Из маминого живота.

— Она вылезла?

— Ну да.

— А почему не вместе со мной? Или я не был у мамы в животе?

— Был тоже. Только раньше.

— А она какая?

— Хочешь посмотреть?

— Хочу, конечно.

Увидев ее, он снова страшно удивился:

— Ой, какая маленькая! Как же она будет играть со мной?